– Увы… Но у меня есть панна-котта, – указываю на формочки, заботливо выставленные на столе. Маленькая хитрость: если панна-котте дать настояться при комнатной температуре около часа, вкус раскрывается, а консистенция становится мягкой и нежной. – Соус на ваш выбор.

– Клубничный. – Женщина довольно улыбается, занимая место на высоком стуле у рабочей зоны. – И можно кофе по-венски?

Десерт для Островского готов, соус с цельными вишнями и кофе в кружке на столе, и, если я верно оценила этого человека, он никогда не опаздывает. И точно, как только стрелка часов оказывается на тридцати, слышатся шаги, и появляется Константин Сергеевич, занимая привычное место.

– Доброе утро, – приветствую мужчину, удостоившись лишь сухого кивка.

Я ему не нравлюсь, о чём свидетельствует предвзятое отношение и ярко выраженное недовольство на лице.

– Думал, ты уже уехала, – обращается к Виктории, пока та уминает десерт. – Обычно не задерживаешься.

– Не сегодня. Хотела насладиться десертом, который подавали вчера, но увы, получила лишь панна-котту, которая, кстати, невероятно вкусная, – тепло улыбается, указывая на меня ложечкой. – Вы волшебница, Лена!

– Спасибо, – улыбаюсь, но тут же опускаю глаза, когда Островский одёргивает шипением.

– Вон там, – Виктория привстаёт, чтобы увидеть стол напротив, – я вижу ещё одну порцию. Можно мне?

– Нельзя, – реакция мужчины незамедлительная, – это моя.

– Вы уже съели свою! – Виктория повышает голос, пытается переубедить Парето, выторговав последнюю порцию. – Поделитесь с другими, Константин Сергеевич.

– В этом доме панна-котту готовят только для меня, – отвечает спокойно, но убедительно, и женщина не решается продолжить спор. – И ещё кофе.

Оформляю вторую порцию, варю кофе и ставлю перед Островским.

– Спасибо, Лена. Это было невероятно вкусно, – расхваливает меня Виктория, не обращая внимания на острые взгляды Островского.

– Очень рада, что вам понравилось.

Виктория покидает кухню, а я, оставшись один на один с Парето, сразу ощущаю напряжение, которое расползается в пространстве.

– Приятного аппетита. Я вас оставлю.

Делаю шаг, но меня тут же останавливает властное:

– Сядь.

Ныряет в карман и достаёт плоскую коробочку, подталкивая ко мне по столу.

– Новый телефон. Номер твой, не знаю, сохранились ли контакты.

– Но я не просила…

– Это не подарок, а необходимость. Твоё мнение не учитывается. У каждого работника должен быть телефон, чтобы с ним можно было связаться при необходимости.

– Я даже пока не знаю, останусь ли здесь.

– Останешься, – произносит решительно, будто моё присутствие в этом доме зависит исключительно от желания Константина Сергеевича.

– Я верну вам деньги, – поднимаю коробочку со стола.

– Обязательно. Отработаешь.

Нервно сглатываю, сталкиваясь с ужасающей синевой, поглощающей мою волю и проникающей под кожу. И чтобы разорвать опасный контакт, вскакиваю, убирая грязную посуду после завтрака Виктории. Отворачиваюсь к мойке, занимая себя делом и стараясь не думать о присутствии Островского, а когда почти отвлекаюсь, он подходит сзади и, прижавшись к моей спине, кладёт тарелку в раковину. Секундное прикосновение, но меня прошибает насквозь тысячью зарядов, заставляя дёрнуться в сторону. Даже стоя к нему спиной, я слышу, как он улыбается, упиваясь тем эффектом, что производит на меня.

– Спасибо за завтрак.

– Вам понравилось? – замираю с тарелкой в руках и почти не дышу.

– Нет.

Звук удаляющихся шагов и щелчок двери позволяют расслабиться, облокотившись на раковину. После каждого разговора с Парето я проживаю микроинсульт, который отдаётся тревожностью и непонятным желанием повторения.

– Доброе утро! – Петровна появляется настолько неожиданно, что я подскакиваю на месте, а тарелка выскальзывает из рук, разлетаясь по плитке множеством осколков. – Ты чего, Лен?

– Островский только что вышел. Думала, вернулся.

Сметаю остатки посуды, пока Лариса Петровна осматривает стол.

– Завтракал?

– Вы видели когда-нибудь, как люди готовы сойтись в схватке за панна-котту?

– Нет, – удивлённо смотрит, ожидая продолжения.

– А я почти, – смеюсь. – Виктория и Константин Сергеевич едва не схлестнулись в ожесточённой битве, выясняя, кому из них достанется добавка.

– Победил Островский?

– Есть сомнения?

Взрываемся хохотом, загибаясь посреди кухни. Уверена, Петровна жалеет, что пропустила такое представление, когда выбрала лишние полчаса сна.

– Стоп. Он две порции съел?

– И два кофе выпил.

Женщина замолкает, хмурится, но затем улыбается и берёт меня за руку.

– Леночка, я официально передаю тебе право ежедневно готовить панна-котту для Островского. Пост сдал – пост принял.

– Но… – Попытка возразить пресекается цоканьем.

– Мою он всё равно не ест, да и кофе не пьёт. На моей памяти, он даже у Рудольфо не просил добавки, довольствуясь одной порцией.

– Думаю, здесь свою роль сыграл соревновательный момент. Островский съел вторую порцию исключительно назло Виктории. Она ему не нравится?

– Я тебе больше скажу – ему никто не нравится. Он из той категории людей, которые себя-то раз в год любят. Что говорить об остальных?

– А Константин Сергеевич женат был?

– Вдовец. Подробностей не знаю.

Неожиданно и страшно осознавать, что когда-то этот человек был женат и пережил большое горе. Значит, он способен привлечь женщину, построить отношения и заботится о ком-то? Чем дольше смотрю на него, тем больше берут сомнения, что Островский способен быть другим.

– А лет ему сколько?

– Сорок исполнилось первого января. Но мы не поздравляли, ненавидит праздники – любые. Я в курсе его возраста лишь по причине того, что недавно справляли Альберту Витальевичу юбилей, а он на пятнадцать лет старше Островского. Ты много им интересуешься, – с укоризной произносит Петровна.

– Просто мне интересно, как он стал… таким. Холодным, недружелюбным, чёрствым к себе и окружению.

– У всех своя история, но отчего-то каждый человек уверен, что несчастливее, чем он сам, вокруг быть никого не может. Кому-то необходимо рассказать свою историю миру, чтобы получить долгожданное сострадание или же примитивную жалость, а кому-то достаточно самого себя. Парето относится ко вторым.

– Может, ему просто некому выговориться?

– Может, – ставит передо мной кружку и усаживается напротив, чтобы приступить к завтраку. – Но мы об этом никогда не узнаем.

Через двадцать минут ворота откатываются, и несколько машин покидает территорию дома. Как поясняет Петровна, Аронов уехал по делам в город в сопровождении Островского и до вечера не вернётся. Готовим обед, попутно обговаривая вопросы, которые мне ещё неизвестны. Альберт Витальевич не огласил решение касательно меня, но поведение Островского и новый телефон, который он вручил мне утром, говорят сами за себя. Кормлю Тасю и вывожу на улицу, чтобы прогуляться по территории под пристальными взглядами охраны. Дочка засиделась в четырёх стенах, имея из развлечений лишь телевизор, и по-хорошему ей необходимо общение с другими детьми, но возможности отдать её в сад на данный момент нет.

Обходим дом, замечая позади несколько одноэтажных одинаковых строений, стоящих плотно друг к другу. Не знаю, для какой цели они предназначены, но мне кажется, здания вполне обжиты. На небольшой площадке стоят массивные садовые качели с крышей, куда тут же радостно взбирается Тася и устраивается на мягкой подстилке. Вокруг множество невысоких ёлочек, расположившихся вдоль дорожек, которые покрыты мелким снежком. Свежий воздух – тихо и спокойно.

Дёргаюсь, услышав незнакомую мелодию, и не сразу понимаю, что звонит телефон в кармане формы. Достала из коробки и включила, оставив дальнейший просмотр на потом, когда Тася уснёт.

Поднимаю трубку, не успеваю сказать и слово, как слышу крик:

– Ленка! Наконец-то! Столько дней звоню! Что случилось? Куда вы пропали? И кто живёт в вашей квартире?

– Валя, привет. – Так рада слышать знакомый голос, что, пока соседка бросает в меня с десяток вопросов, сижу и улыбаюсь, посматривая на Тасю.

Вкратце рассказываю о своих злоключениях, не забывая упомянуть пропажу Ромы, приставания Армена и кражу кошелька.

– Лен, прости, я так не вовремя уехала. Сестра позвонила, у мамы резко здоровье ухудшилось: скорая, больница и несколько дней переживаний, которые закончились благополучно. Телефон сел ещё в поезде, зарядила не сразу.

– Ничего страшного. Ты не обязана, Валь. Кстати, я всё тебе верну до последнего рубля, не переживай.

– Да я вообще не о долге сейчас думаю! Где вы?

Открываю рот, чтобы рассказать, и понимаю, что сама плохо осознаю – а где? Ехали ночью, довольно долго, или же мне дорога показалась длинной из-за усталости. Точно за городом, но в каком направлении, не совсем понятно. А затем прихожу к выводу, что так, вероятно, даже к лучшему.

– Пока не скажу, – произношу уверенно. – Извини, не хочу. Нам с Тасей необходимо понять, как жить дальше в условиях отсутствия жилья и нашего папы. Рому видела?

– Не появлялся. Я даже ему позвонила, – усмехается, – когда утром увидела выходящими из вашей квартиры незнакомых людей, но телефон был выключен. Кстати, дня три назад двое мужчин приходили. Что интересно, искали тебя.

– Меня? – напрягаюсь, предполагая, что Рома куда-то влез. Мне не привыкать отдавать за мужа долги. – Наверное, снова занял денег и благополучно забыл, кому и сколько должен.

– Нет, Лен. Эти на привычных дружков Ромы не похожи. Солидные, серьёзные, тактичные – никакого хамства или нападок. Тебя по имени-отчеству называли, спрашивали, где работаешь, когда приходишь.

– А ты что?

– Сказала, что тебя не видела несколько дней, мужа тоже. Квартиру продали, куда переехали, не в курсе. Они в тот же день к новым жильцам заявились, выясняли, когда ты съехала, и даже договор смотрели, который им хозяин квартиры предъявил. Я в глазок наблюдала, – шепчет, словно страшной тайной делится.

– А дальше?

– Дальше толстый мужик кричать начал, один из тех двоих гаркнул, и сразу тихо стало. Вот так. Знаешь, Лен, они на бандитов похожи…

Господи, куда ввязался Рома? На миг становится страшно, и я прижимаю к себе Тасю, но затем, оглядевшись вокруг, успокаиваюсь: вряд ли кто-то рискнёт пробраться на территорию дома Аронова, да и для начала нужно догадаться, что мы находимся здесь.

– С новыми соседями познакомилась? Кто они?

– Пару дней приезжали, что-то делали, таскали коробки, а после прихода тех двух мужчин уехали и не вернулись. Квартира пустая.

Странно. Хотя если эти люди заполучили недвижимость обманным путём, к примеру опоив Рому и подсунув договор на подпись, вполне вероятно, что испугались прихода неизвестных людей, которые задавали неудобные вопросы.

– Думаю, позже появятся.

– И что, ты ничего не собираешься делать? Есть завещание, заверенное нотариусом и составленное по закону. Ты же прекрасно понимаешь, что бабушка не могла подписать договор, а значит, это дело рук Ромы.

– А что я сделаю, Валь? Ну вот что? У них есть документы – это раз, выпроваживали меня из квартиры при поддержке полицейских – это два. Сама я юридически не подкована, в законах не разбираюсь, значит, необходимо нанимать адвоката, а на данный момент у меня одна задача – прокормить своего ребёнка и обеспечить условия, похожие на человеческие.

– Ты Роме звонила?

– Звонила. Телефон выключен.

Откровенная ложь меня не коробит, потому что не желаю говорить с человеком, который оставил своего ребёнка на улице, не позаботившись о его благополучии. Я проглочу, перетерплю, но Тася слишком мала, чтобы бороться с жизненными реалиями наравне со взрослыми.

– Мне пора, Валь. За деньги не переживай – всё верну.

– Я знаю. Звони, пожалуйста, хоть иногда.