Благодаря волевым усилиям Кесри достиг того, что к десяти годам был признан одним из лучших борцов в своем весе и возрасте. Вскоре в его тренировки вошло овладение оружием – латхой, тяжелой бамбуковой дубинкой, и тальваром, кривой саблей. С огнестрельным оружием он познакомился дома – на досуге отец обучал сыновей обращению с мушкетом.

Мастерское владение оружием и приемами борьбы увенчалось тем, что к пятнадцати годам, возрасту, когда парней начинали рекрутировать в джаваны, Кесри стал самым грозным бойцом в деревне. Однако отец посчитал это еще одной причиной, чтобы он остался дома, – мол, при нем земля их будет в большей безопасности, чем под охраной любого из его братьев.

Младший брат по имени Бхим, парень крепкий, но тугодум, не способный на самостоятельные решения, во всем слушался отца беспрекословно.

Отец Рам Сингх, некогда и сам отслуживший в солдатах, был упрям и скор на руку. Перечить ему означало напрашиваться на встречу с палкой. Но это не удержало Кесри от огласки своего желания, и потому он многажды был бит за непокорство. Наконец он понял, что споры с отцом – зряшная трата времени: Рам Сингх был из тех солдат, кто при виде неприятеля только глубже окапывается. Стало ясно, что записаться в армию можно лишь наперекор отцу и без всякой сторонней помощи. Но как это сделать? Ни один приличный вербовщик не возьмет рекрута без согласия его родных, иначе поди знай, что может выкинуть новобранец. И потом, без помощи семьи не осилить положенного рекруту снаряжения, не говоря уже о коне. Что до иных вариантов – вступить в орден нищенствующих монахов или какую-нибудь банду, – благодарим покорно, уж лучше копаться в земле.

Так что Кесри оставалось держать язык за зубами, когда в их дом зачастили вербовщики, справлявшиеся о желающих стать солдатами. Молча сглатывая злость, он слушал отца, готового обсудить перспективы второго сына, а что касаемо старшего, тут говорить не о чем, его судьба решена: парень остается дома и будет землепашествовать.

Вдобавок к этому злосчастью стали поступать брачные предложения старшей сестре. Значит, и она вскоре покинет отчий дом. Похоже, новые жизненные горизонты открывались перед всеми, кроме Кесри.

Поскольку Дити много времени проводила в полях вместе со старшим братом, только она одна понимала его душевное состояние. Сестер ее старались держать дома, чтоб не испортили цвет лица, а у нее из-за неблагоприятного расположения звезд почти не было шансов на хорошее замужество, и потому ее отправили познавать секреты земледелия. Ростом она была по колено брату, когда тот стал обучать ее обращению с нукхой – ножом с восемью зубцами для надрезания созревших маковых коробочек. Вооруженные нукхами, они шли вдоль рядов обнажившихся маков и надсекали набухшие соком бутоны. Когда от одуряющего опийного аромата их начинало смаривать, они присаживались передохнуть в тени дерева.

Несмотря на разницу в возрасте, вместе им было легко как ни с кем другим. Способность Дити к сочувствию и пониманию чужих горестей была так необычна для маленькой девочки, что порой Кесри задумывался, не наделена ли она и впрямь колдовской силой. Когда он впадал в отчаяние от невозможности покинуть Наянпур, именно она, пигалица, его ободряла. Зная, что он изводит себя мыслями о новой жизни, открывавшейся перед младшим братом и сестрой, Дити говорила: “Ву сааре баат на сочо. Не думай об этом, обрати мысли на что-нибудь другое”.

Но сделать это было просто невозможно: как тут думать об ином, если еще никогда в их доме не было столько посторонних, обхаживавших и улещавших родителей? В конце рабочего дня, возвращаясь в свой глинобитный домишко, Кесри и Дити видели отца, который в тени мангового дерева вел переговоры с вербовщиками, и мать, во дворе увлеченно беседовавшую со сватами.

В вербовке новобранцев Рам Сингх разбирался так же хорошо, как его жена в спросе и предложении на рынке невест. Много лет он прослужил в армии султаната Берар и был знаком с изрядным числом профессиональных вербовщиков, рыскавших по деревням в поисках перспективных юношей. Костяк армий Северной Индии всегда составляли уроженцы долины Ганга, и потому у них, выходцев из таких же крестьянских семей, были родственники в самых разных полках. Рам Сингх, дороживший этими связями, задолго до появления вербовщиков знал, кто именно объявится на его пороге и кому он сразу откажет, будь тот хоть трижды родич.

Первым появился представитель от Дарбханг-Раджа – территории, где у семьи имелись родственные связи. Отдавая дань родству, вербовщика вежливо выслушали, но едва он отбыл, предложение его было похерено категорически.

– Нынче Дарбханг-Радж – жалкий край, уже совсем не тот, каким был во времена моего отца, – сказал Рам Сингх. – Теперь это вассал белых саибов, служить ему еще непотребнее, чем вступить в армию британской компании.

На этот счет взгляды его были непоколебимы. Уже давно здешние земли были захвачены Ост-Индской компанией, но поначалу вроде бы ничего не изменилось, все шло как обычно. Однако со временем компания стала вмешиваться в дела, в которые прежние правители никогда не лезли, – скажем, такие, как посевная и уборка. В последние годы гхазипурская опийная фабрика начала рассылать сотни агентов – старателей и стряпчих, которые всучивали ссуды крестьянам, чтобы те по осени сеяли мак. Деньги, говорили они, даются на покрытие посевных трат, а урожай принесет небывалую прибыль. Но когда подходило время расчета, фабрика меняла закупочные цены в зависимости от урожайности года. По контракту крестьяне могли продавать сырец только фабрике, и многие из них несли убытки, еще глубже увязая в долгах. Некоторые знакомые Рам Сингха вот так вот разорились начисто.

С недавних пор компания стала вмешиваться даже в рынок рабочей силы, стараясь отбить охоту у мужчин служить в иной армии, кроме ее собственной. Для Рам Сингха и других крестьян это было еще возмутительнее вмешательства в их посевные планы. Казалось невероятным, что кто-то заявляет о своем исключительном праве на их услуги, посягая на самое главное – возможность выбора лучших условий. Не было ничего необычного в том, что единокровные или двоюродные братья служат в разных армиях; если вдруг они встречались в бою, предполагалось, что каждый будет верен долгу и постоит за своего предводителя, у которого “отведал соли”. Так было заведено с незапамятных времен, и нынешняя ситуация давала Рам Сингху еще один повод воспротивиться службе его сыновей в полках компании.

Он хорошо знал эту армию, поскольку участвовал в битве при Асаи. Войска Берара выступили единым фронтом с воинством Гвалиора и едва не разгромили англичан наголову. Рам Сингх частенько вспоминал это сражение и говорил, что британцы одержали победу только благодаря коварству своего командующего Артура Уэлсли, сумевшего обманом и подкупом внедрить измену в стан противника.

Он был незыблемо убежден, что сыновьям его не место в армии Ост-Индской компании. В английской манере войны, говорил Рам Сингх, нет ничего будоражащего кровь, нет никакого героизма. Британский солдат никогда не выйдет на поединок, не станет искать славы в том, чтобы, покинув свои боевые порядки, напасть на врага врасплох. Англичане воюют, точно муравьи: всегда наступают строем, прикрывая друг друга, и, словно куклы, одновременно совершают заученные движения. Даже внешне они смахивают на муравьев: все в одинаковой форме, никто не дерзнет выделиться неповторимой эмблемой или тюрбаном. Их обозы – полное убожество по сравнению с теми, что сопровождают войска Гвалиора, Джайпура, Индора, предлагая услуги баядерок и базаров.

Какой смысл в солдатской жизни, если она тускла и лишена удовольствий? Зачем бросаться в бой, если потом нельзя отдохнуть душой в обществе приятных женщин, вкусив отменной еды и пьянящих напитков? Тогда уж лучше пасти коров, ибо в такой жизни нет иззата, достоинства, она противоречит законам касты и обычаям Индостана.

Рам Сингха огорчало, что многие индийские царства и княжества стали подражать английским войскам. К счастью, еще оставались те, кто воевал по старинке, – к примеру, Авадх, Джайпур, Йодхпур, Джханси. Кроме того, была армия Моголов, сохранившая свою привлекательность: пусть древняя империя быстро съеживались, но и поныне благодаря ее вековому престижу служивший под могольскими знаменами вызывал уважение у односельчан.

Здешние места облюбовали вербовщики всех армий, и Рам Сингх знал, что у его сына не будет недостатка вариантов. И точно, вскоре начался наплыв зазывал. Некоторые джамадары и дафадары были профессиональными “покупателями”, работавшими на несколько царств и княжеств. Как правило, люди в возрасте, они были знакомы Рам Сингху по его солдатским будням. Когда гости появлялись, под манговым деревом устанавливали чарпаю^[16], посылали за кальянами, едой и водой.

Обычно гостей обслуживал Кесри, разжигавший кальяны. Никто не возражал, что он ошивается рядом, прислушиваясь к застольному разговору, – поскольку о нем речь не шла, его присутствие никого не волновало. Другое дело Бхим – тому запрещалось приближаться к вербовщикам, это было бы неуместно и выглядело сродни бесстыжему появлению потенциальной невесты перед возможными родичами.

Рам Сингх начинал беседу с дотошных расспросов о размере жалованья и о том, насколько аккуратно оно выплачивается, как распределяются трофеи и какие виды батты, довольствия, предусмотрены. Как насчет вещевого довольствия? А походного? Дают ли наградные за зарубежные кампании? Кто обеспечивает провиантом на лагерных стоянках? Насколько велик обозный базар? Что он предлагает? Как расквартирована часть в месте постоянной дислокации?

И вот если ответы выглядели удовлетворительными, лишь тогда Бхим представал перед вербовщиком. Рам Сингх поступал, точно мать, угадывающая момент, когда в наилучшем виде предъявить дочку семье возможного жениха. Дождавшись нужной минуты, он посылал Кесри за братом. Появлялся Бхим: через плечо перекинута соха, одежда, состоящая лишь из жилетки и ланготы^[17], не скрывает великолепного сложения. Получив от отца указание вычистить лошадь гостя, он с готовностью брался за дело, демонстрируя хорошее воспитание, послушность и уважение к приказам.

Годных к службе парней высматривали не только вербовщики, этим же занимались солдаты-отпускники. За рекрутов платили комиссионные, и возвращение в полк с парой новобранцев было хорошим способом слегка заработать.

Бхиму и Кесри молодые солдаты были гораздо интереснее седобородых вербовщиков. С некоторыми отпускниками, родом из окрестных деревень, они были знакомы и раньше, а потому с ними общались запросто; порой какой-нибудь служивый оставался ночевать в их доме, и тогда братья до утра не спали, внимая его рассказам.

Однажды их навестил двоюродный брат, приехавший на побывку в соседнюю деревню. Ненамного старше Кесри, он уже два года провел в Дели, где служил в армии Моголов. Кузен впервые приехал в отпуск, и, конечно, его пригласили заночевать; во двор вынесли раскладушки, и вскоре братья разинув рты внимали рассказу о городских храмах и мечетях, фортах и дворцах. В походах, поведал кузен, за ротами следует обоз, численностью превосходящий полк и похожий на невероятно красочный маленький город. В нем целое отделение баядерок – писаных красавиц из Афганистана и Непала, Эфиопии и Туркменистана. Вы даже не представляете, мечтательно вздохнул рассказчик, какие позы они способны принять и как язычком обработают твой банан.

Разумеется, на этом остановиться было невозможно. Братья забросали кузена вопросами, и тот, недолго поломавшись, изображая скромника, удовлетворил их любопытство сполна и даже больше: поведал об ощущениях, когда по твоему лицу водят соском, а дружка твоего, томящегося в нежном узилище, будто стискивают, щекочут и поглаживают ловкие музыкальные пальчики.