Джордж Орр неподвижно лежал на кушетке, дыхание его было неровным, порезы и синяки на распухшем лице выглядели на белой коже отталкивающе. Сквозь уничтоженное окно вместе с холодным воздухом, от которого перехватывало дыхание, в кабинет по-прежнему летел дым и пепел. Ничего не изменилось. Он ничего не переделал. А сделал ли уже хоть что-то? Под закрытыми веками дрогнули глаза. Он все еще видел сны – перестать их видеть он и не мог, пока «Усилитель» перекрывает сигналы его мозга. Почему он не сменил континуумы? Почему не переместил их в мирную реальность, как ему сказал Хейбер? Гипнотическое внушение оказалось недостаточно понятным или сильным. Надо начать заново. Хейбер отключил «Усилитель» и трижды произнес имя Орра.

– Не вставайте, вы еще подключены к «Усилителю». Что вам приснилось?

Не до конца проснувшийся Орр заговорил хрипло и медленно:

– Этот… один пришелец был здесь. Прямо тут. В кабинете. Через окно. Он вылез из носа своего прыгающего корабля. Вы с ним говорили.

– Но это не сон! Это было на самом деле. Черт! Надо все заново. Тот взрыв пару минут назад был, наверно, ядерный. Нужно срочно в другой континуум – мы сейчас от радиации все помрем…

– Да нет, – сказал Орр, садясь на диване и смахивая с головы электроды, словно дохлых вшей. – Конечно, это произошло на самом деле. Действенный сон и есть реальность, доктор Хейбер.

Хейбер уставился на него.

– Видимо, «Усилитель» сделал ваше восприятие более непосредственным, – продолжал Орр с удивительным хладнокровием; он ненадолго задумался. – Слушайте, вы не могли бы позвонить в Вашингтон?

– Зачем?

– Ну, знаменитого ученого, который находится прямо в центре событий, может, послушают. Им будут нужны объяснения. Вы знаете кого-нибудь в правительстве? Может, позвоните министру ЗОС? Скажете ему, что все это недоразумение, что пришельцы не вторгаются и не нападают. Они просто, пока не приземлились, не поняли, что люди общаются при помощи речи. Они даже не знали, что мы с ними воюем… Хорошо бы вы дозвонились до кого-то, кого послушает президент. Чем скорее Вашингтон прекратит военную операцию, тем меньше людей погибнет. Жертвы только среди мирного населения. Пришельцы не нападают на военных, они даже не вооружены, и у меня такое впечатление, что в этих своих костюмах они неуязвимы. Но если ВВС не остановить, они разнесут весь город. Попробуйте, доктор Хейбер. Вас они, наверно, послушают.

Хейбер почувствовал, что Орр прав. Логики в этом никакой не было, разве что логика сумасшедшего, но дела это не меняло – вот его шанс. Орр говорил с непререкаемой убежденностью сновидения, в котором нет свободы воли, а только – делай то-то, ты должен сделать то-то, это необходимо сделать.

И почему такой дар достался глупцу, безвольной пародии на мужчину? Почему Орр так уверен в себе и настолько прав, тогда как сильный, активный, волевой мужчина оказался бессилен и вынужден пользоваться слабым инструментом и даже подчиняться ему? Такие мысли пришли ему в голову, причем не впервые, но, даже не успев их додумать, он уже направился к столу, к телефону. Он сел за стол и набрал прямой номер главного управления ЗОС в Вашингтоне. Сотрудницы Федерального телефонного коммутатора в Юте соединили сразу же.

Дожидаясь, пока ответит министр здравоохранения, образования и социального обеспечения, которого он неплохо знал, Хейер спросил:

– Почему вы просто не перенесли нас в другой континуум, где ничего такого никогда не происходило? Было бы гораздо проще. И никто бы не погиб. Почему просто не избавились от пришельцев?

– Я не выбираю, – ответил Орр. – Неужели вы до сих пор не поняли? Я выполняю.

– Да, выполняете мои гипнотические установки, но никогда до конца, никогда прямым и простым способом…

– Я не об этом, – начал Орр, но тут трубку взял личный секретарь Рэнтоу.

Пока Хейбер разговаривал, Орр выскользнул за дверь и пошел вниз – явно к женщине. Ну и пусть. Говоря с секретарем, а затем с министром, Хейбер понемногу уверился, что все теперь наладится, что пришельцы совершенно не проявляют агрессии, что он сейчас в этом убедит Рэнтоу, а через него – президента и его генералов. В Орре необходимости больше нет. Хейбер понял, что́ необходимо сделать, и сам теперь вытащит страну из этой передряги.

9

Кто во сне пьет вино, проснувшись, льет слезы^[10].

Чжуан-цзы, глава II

Стояла третья неделя апреля. На прошлой неделе Орр договорился в четверг пообедать с Хезер Лелаш в кафе «У Дейва», но не успел выйти с работы, как понял, что не получится.

У него в голове накопилось столько противоречивых воспоминаний, столько разных клубков жизненной нити претендовали на путеводность, что он почти бросил попытки что-то припомнить. Просто принимал все, как есть. Жил почти как маленький ребенок – в мире наглядных явлений. Не удивлялся ничему и удивлялся всему.

Его кабинет располагался на третьем этаже Бюро гражданского планирования. Его должность превосходила по статусу все предыдущие – он отвечал за парковый сектор в юго-восточных пригородах в комиссии по городскому планированию. Работа ему не нравилась, и никогда не нравилась. Раньше ему всегда удавалось так или иначе оставаться в роли чертежника, но в понедельник, выполняя какой-то заказ Хейбера, он во сне так основательно перестроил всю социальную систему и перетасовал распределение федеральных и местных полномочий, что сам оказался чиновником городской администрации. Ни в одной из своих жизней ему не удавалось найти работу по душе; лучше всего у него получался дизайн – поиск наилучшей, наиболее подходящей формы реализации для той или иной вещи, – однако большого спроса на этот талант ни в одном из прошлых миров не наблюдалось. Но эта должность, которую он занимал и с трудом выносил (теперь уже) пять лет, была вообще не по его части. Это его беспокоило.

До этой недели между всеми мирами, порожденными в его снах, была некая преемственность, существенная связь. Он каждый раз оказывался чертежником и жил на Корбетт-авеню. Даже в той жизни, которая оборвалась на бетонных ступенях выгоревшего дома в умирающем городе уничтоженного мира, – даже там до последнего, пока еще были рабочие места и жилища, эти два слагаемых оставались непреложными. И во всех следующих снах, или жизнях, сохранялись многие другие, более серьезные признаки. Он немного улучшил местный климат, но не принципиально, и парниковый эффект, наследие середины прошлого века, никуда не делся. География оставалась абсолютно стабильной: континенты держались на своих местах. То же самое относилось к государственным границам, человеческой натуре и так далее. Если Хейбер и предлагал вообразить во сне более благородное человечество, то, надо думать, у Орра ничего не вышло.

Но Хейбер нащупал способ управлять его снами эффективнее. За последние два сеанса все изменилось довольно радикально. Орр сохранил за собой ту же квартиру на Корбетт-авеню, те же три комнаты с еле уловимым запахом управдомовой марихуаны, но теперь он работал чиновником в огромном здании в центре города, а сам центр изменился до неузнаваемости. Он оброс небоскребами и стал почти таким же внушительным, как в той реальности, где не было Краха, но при этом укрепился и похорошел. Дела теперь велись совсем иначе.

Занятно, что президентом США по-прежнему оставался Альберт М. Мердль. Видимо, он такая же константа, как очертания континентов. Но Соединенные Штаты стали совсем не те, что раньше, и остальные страны тоже значительно поменялись.

В Портленде теперь размещался Центр мирового планирования – главный орган наднациональной Федерации Народов. Портленд стал, как писали на сувенирных открытках, столицей мира. Население города выросло до двух миллионов человек. Весь центр был застроен гигантскими зданиями ЦМП, самым старым из которых было не больше двенадцати лет, при этом все они отличались превосходной планировкой и стояли в окружении скверов и бульваров. По бульварам сновали тысячи людей, в основном сотрудники Феднара и ЦМП; группы туристов из Улан-Батора и Сантьяго ходили, запрокинув головы и слушая в наушниках-кнопках речь аудиогида. Зрелище было яркое и внушительное: огромные красивые здания, подстриженные газоны, толпы хорошо одетых людей. На взгляд Джорджа Орра, все это выглядело довольно футуристически.

Само собой, кафе «У Дейва» он не нашел. Даже Энкени-стрит не обнаружил. По своим другим жизням он помнил эту улицу в таких подробностях, что, пока не дошел до места, никак не хотел поверить своей нынешней памяти, в которой никакой Энкени-стрит не было. На ее месте от газонов и рододендронов поднималось к облакам здание Координационного управления по научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам. «Пендлтон-билдинг» он даже и искать не стал. Моррисон-стрит на месте – ее недавно превратили в бульвар, высадив посередине апельсиновые деревья, – но никаких зданий в стиле инков на ней нет. И никогда не было.

Он не помнил, как точно называется контора Хезер: не то «Форман, Эссербек и Ратти», не то «Форман, Эссербек, Гудхью и Ратти». Он зашел в телефонную будку и поискал номер. В телефонной книге ничего похожего не нашлось, но обнаружился некий адвокат П. Эссербек. Он позвонил – мисс Лелаш у них не работает. В конце концов собрался с духом и поискал в книге «Лелаш». Никого с такой фамилией нет.

Может, она все-таки существует, но живет с другой фамилией, подумал он. Может, ее мать сменила фамилию, когда муж уехал в Африку? Или сама Хезер, когда овдовела, сохранила фамилию мужа? Но он понятия не имел, как его звали. Может, она и не брала никогда его фамилию; многие женщины после свадьбы больше фамилию не меняли, считая такую традицию пережитком времен женского бесправия. Но что толку в этих рассуждениях? Вполне вероятно, что никакой Хезер Лелаш и вовсе нет, что – в этот раз – она никогда и не появлялась на свет.

Осознав вероятность такого сценария, Орр осознал и кое-что другое. Вот если она меня разыскивает и сейчас появится, подумал он, узнаю ли я ее? У нее была коричневая кожа. Чистого медово-темного оттенка, как у балтийского янтаря или крепкого цейлонского чая. Но коричневых прохожих на улице не было. Как и черных, белых, желтых или красных. В Центр мирового планирования – по работе или чтобы поглазеть на него – люди приезжали со всех концов света: из Таиланда, Аргентины, Ганы, Китая, Ирландии, Тасмании, Ливана, Эфиопии, Вьетнама, Гондураса и Лихтенштейна. Но все были одеты одинаково: в одинаковые брюки, форменные куртки и дождевики, – а под ними все были одного цвета. Серого.

Доктор Хейбер был страшно доволен. Это произошло в субботу, когда у них состоялся первый сеанс за неделю. Одобрительно посмеиваясь, он пять минут изучал себя в зеркале в туалете, перед этим долго разглядывал Орра.

– Наконец-то практичное решение! Все-таки, Джордж, начинает ваш мозг прислушиваться. Знаете, какую тему я вам подсказал?

В последнее время Хейбер открыто рассказывал Орру о своих методах и планах на его сны. Правда, это не особенно помогало.

Орр посмотрел на свои серые руки с короткими серыми ногтями:

– Видимо, вы хотели прекратить конфликты из-за цвета кожи. Покончить с расовым вопросом.

– Именно! Я, правда, представлял себе некое политическое и этическое решение. Но ваш первичный психический процесс пошел, как обычно, по короткому пути. Обычно ваш короткий путь оборачивается коротким замыканием, но в этот раз все прямо в точку. Найдено решение биологическое и окончательное. Расизма нет и не было никогда! Мы с вами, Джордж, единственные люди на земле, кто знает, что он был. Представляете? В Индии никогда не было никаких неприкасаемых, в Алабаме никого никогда не линчевали, в Йоханнесбурге не было никакой резни! Войну мы переросли, а конфликтов на расовой почве просто нет в природе! Никто за всю историю человечества ни разу не страдал из-за цвета кожи. Джордж, вы делаете успехи! Хоть вам и не хочется, а вы станете величайшим благодетелем человечества. Сколько сил и времени люди потратили на то, чтобы избавиться от страдания с помощью религии, а тут появляетесь вы, и сразу ясно, что Будда, Христос и прочие – жалкие фокусники, и ничего больше. Они пытались от зла убежать, а мы его выкорчевываем, уничтожаем по частям!