И замолчал. Потому что уж чего-чего, а девчонок у меня раньше не похищали. Уводили – ну, бывало. Арестовывали у меня на глазах – безусловно. А вот похищение – это впервые.

– Кто… Кто мог такое сделать? – прошептал Яйцерик. – Яйцекраты? Они! Они перешли все границы яичного!

– Одумайся, Яйцерик, – подал голос кто-то из толпы. – Какие тебе яйцекраты? Смит это. Смит Гладкое Яйцо.

– Не может быть! – взвыл Яйцерик. – Чтобы один из нас…

– Ему нанесли оскорбление, – сообщило то яйцо, что минувшей ночью тыкало в меня вилами. – Теперь он будет мстить. Как умеет. То есть, подло.

– Не верю, не верю! – стонал Яйцерик.

– Ну, знаешь, – пожала плечами Диана, – я вот тоже до недавнего времени в говорящие яйца не верила. Однако если они разговаривают – тут уж верь не верь, а факт остаётся фактом.

Пока Диана прочищала безутешному папаше мозги, я думал в записку. «Приходи в Яйцо». Почему-то мне сразу сделалось понятно, что имеется в виду тот подземный клубешник. Вопрос о том, как именно местный язык взаимодействует с мозгом, я отложил на потом. На какой-нибудь крайне потомственный потом.

Смит велел ждать ночи. Зачем? Что он сделает с девчонками?.. Ну, с Фионой-то, допустим, ничего он особого не сделает, тупо нечем. А вот с Яйцериной – запросто может. Наверное. Я так и не успел разобраться в тонкостях половой жизни яиц. Да может, и не надо разбираться – поберегу психику. Права Диана, надо менять сознание. Меньше знаешь – крепче спишь.

Если уж Смит пообещал показать девчонок живьём, то самое страшное, что он может сделать с Фионой – это бухать у неё на глазах, а ей не давать. Страшная китайская пытка, конечно, но фигня, переживёт. А вот если этот хрен с моей невестой что-то сделает?

– Это яйцекраты! – голосил Яйцерик. – Они обезумели! Костя Старательное Яйцо, пойдём, я дам тебе оружие! Мы пойдём на них войной! Мы вернём мою дочь!

Он, очевидно, схватил меня за руку. Во всяком случае, меня что-то совершенно явственно тянуло куда-то в сторону. Я поймал взгляд Дианы. Странный такой взгляд, пытливый.

Я вдруг вспомнил, как она сто раз говорила: «Да нахрена нам эта кошка?!». Как несколько минут назад, сидя на крыше, убеждала изменить сознание, чтобы жениться на Яйцерине, а потом бросить её.

Ну, вот он шанс. Яйцерик от горя тронулся и отрицает очевидное. Всего-то надо взять это его оружие, прорваться к порталу – и сайонара, жестокий мир. Можно даже будет убеждать себя, что Фиону отпустят за ненадобностью, и она будет радостно жить голая на лоне природы, наконец-то обретя счастье.

И ведь, в принципе-то, почему бы и нет…

– Вот что я тебе скажу, Яйцерик… – вздохнул я, патетически скомкав бумажку с запиской.

***

– Ругаться будешь? – осторожно спросил я Диану, когда мы с ней оказались наедине в кухне Яйцерика.

– Нет. – Диана закрыла дверь, подошла к окну и задёрнула занавески. – Сил у меня уже нет ругаться. Как же я с вами мучаюсь…

– Знаешь, почему у верблюда два горба?

– Знаешь, что есть одногорбые верблюды? А в мире K-Y89011/M – трёхгорбые.

– Ой, ну чё ты начинаешь, прямо как Шарль?

Диана повернулась ко мне, уставилась тяжёлым взглядом.

– Костя, мне уже по самые гланды задолбалось сидеть в этой глуши, стирать вручную бельё каждый день, мыться в холодной реке…

– Стоп-стоп-стоп, – оборвал я её, подняв руку. – С этого места поподробнее. Когда ты мыться ходишь? Почему я не вижу? А я бы согрел!

Диана вздохнула, подошла ко мне и тюкнула смартфоном по голове.

– Чтоб такую девушку, как я, согреть, нужно хребет нормальный. А не так, чтобы через каждые полчаса «ой, мама, мне больно, давай просто полежим».

– Угу, как с Амадеем – так и просто полежать норм, а как Костя – так впрягайся и паши четыре часа без перекуров, а то брошу, – обиделся я.

– Ну и где теперь этот Амадей? – резонно спросила Диана.

Хм, ну да… Амадея-то Шарль-Переродившийся пристрелил, и Диану этот момент не особо парил. А ведь есть же ещё где-то этот Шарль… Переродился опять в каком-нибудь мире с быстрым временем, восстановил память, прокачался и строит жуткие козни.

Но эти свои тревоги я предпочёл не высказывать. Потому что ситуация-то действительно аховая – каждый час на счету. А мы, вместо того, чтобы прорываться к порталу, разрабатываем спецоперацию по спасению яйца и кошки.

– Ладно, слушай сюда, – поморщилась Диана. – Я тут тоже не просто так загорала. Я изучала местную фауну. Яйца нас очень плохо различают. Помнишь, Яйцерина поначалу приняла тебя за Фиону? Мы для них все на одно лицо. Собственно, они даже лица-то не воспринимают. Они видят в нас яйца. И друг в друге они видят яйца. Каким-то особым зрением. Подозреваю, что наши глаза тут и половины не фиксируют, что очевидно для местных. Мир глючный, но не на коленке сделанный.

– Так, – кивнул я.

– Раздевайся.

– С этого и надо было начинать! Дёрни молнию сзади. Не, погоди, сначала я тебя раздену, мне так больше нравится.

Я ещё раз получил смартфоном по голове.

– Костя, ты тупой?.. Вместо тебя в тот подвал пойду я!

Я два раза моргнул, как дебил.

– Не понял… А что ты там делать будешь?

– Как, что? Перебью яйца и выйду!

Бывает, озвучит кто идиотский план – и ты такой: «Да! Да здравствует! В атаку!». А бывает, вроде и дельные вещи говорят, а ты: «Да ну нафиг! Бред!». Вот и сейчас.

– Спятила? – Я отшатнулся. – А если тебя раскроют? Нет, без «если». Тебя раскроют!

– Да? – Диана сложила руки на груди. – И как?

– Не знаю… Голос. Характер. Я, например, как зайду – сразу перестебу всех так, что они меня убить захотят, хоть и не поймут нихрена. А ты так не сумеешь, ты только нахамить можешь. Яйцерина в меня влюблённая, она сразу смекнёт, что ты – не я. Крикнет чего-нибудь – и привет. Да и Фиона, знаешь, при всём моём к ней уважении, не Эйнштейн ни разу. Завопит: «Диана, спаси меня!». И потом – ты ж яйца не различаешь! А если убьёшь случайно Яйцерину? Тут-то нам Яйцерик благодарность и объявит. С занесением.

– Твою мать! – выругалась Диана. – Нет, тебя точно надо отсюда скорее вытаскивать. Яйца меняют твой мозг!

– Сама хотела, чтобы я мышление изменил! Ладно, всё, твой план – говно, отбой. Раздевайся, думать будем.

– Хрена там думать, – отмахнулась Диана. – На лучше, сунь себе куда-нибудь.

Она протянула мне здоровенный пистолет, из которого, кстати, и грохнули в своё время печально известного Амадея.

– Там осталось два заряда. Любое яйцо разорвёт в клочья, а заодно поджарит. Хоть с костром не будем мучиться.

Зарядов в пистолете изначально было гораздо больше, но я активно отстреливался от голема, пока Диана не сказала мне перестать заниматься фигнёй и лучше бежать. И, кстати, да, яйца от выстрелов взрывались так, что любо-дорого посмотреть.

– А он не разрушается? – спросил я, вертя пистолет в руке.

– Нет. Он ведь не из Амадеевского мира.

Я попытался чисто автоматическим движением сунуть пистолет за пояс. Хрен там, пояса-то не было. И застёгивался комбинезон – сзади. Просить Смита Гладкое Яйцо подождать, пока я, матерясь и извиваясь, не достану оружие – это уже клиника. Смит, конечно, придурок, но не до такой же степени.

Диана тоже озадачилась. Взяла со стола нож, нерешительно предложила:

– Давай прорезь сделаем?

– Давай, – обрадовался я и натянул ткань комбинезона на боку. – Вот ту…

Ткань легко треснула и разошлась сама по себе. Я едва руки убрать успел, а то вообще дырень на всё пузо бы получилась.

– Что за хрень? – удивился я. – Вроде ж плотная была…

Тихонько заныли болты в спине, но я на это даже внимания не обратил, потому что взгляд упал на платье Дианы. Левая бретелька чуть ли не под моим взглядом стремительно истончилась и лопнула. Диана подхватила платье раньше, чем оно успело показать что-либо интересное.

– А, ну да, логично, – сказал я.

Диана как-то нехорошо побледнела.

– Вопрос жизни и смерти, – сказал я, глядя ей в глаза. – А вот то самое бельё, которое ты каждый день стираешь, оно из Амадеевского мира? Или Альянсовское, казённое? Я просто так спрашиваю, ты не подумай.

Нож как-то внезапно оказался у моего горла.

– Коссссстя, – прошипела Диана, будто змея. – Слушай меня внимательно. Быстро спасаешь своё ненаглядное яйцо, берём оружие и валим из этого грёбаного маразма!

– Да не расстраивайся так, я тебя и без одежды любить буду…

– Костя! – взвизгнула Диана.

– Занавески есть, на крайняк…

Диана, молча зарычав, замахнулась на меня ножом.

– Ладно-ладно, всё, понял. Бегу совершать подвиг. Щас только пушку куда-нибудь примастырю…

Глава 8

Я вышел из дома и на глазах сотен яиц героической походкой направился к знакомому с ночи сараю. Идти героической походкой было трудно, мешало осознание того, что комбинезон в любой момент может лопнуть в неожиданном месте, а то и вовсе исчезнуть. Плюс, под большим сомнением спина.

Про себя я загадал, что если приступ начнётся, то сразу упаду на четвереньки, достану ствол и буду палить. И хрен с ними, с мирными переговорами, жизнь дороже. Самому попадать в яйцеплен как-то не хотелось. Убьют ещё, а я даже Диану голой не видел, не говоря уже про потрогать.

Когда до сарая оставалось шагов двадцать, дорогу мне заступило яйцо. Я остановился. Прищурился и вдруг осознал, что яйцо выглядит знакомо. Нет, раньше мы не встречались, но черты яйца напоминали Смита. Или, если уж называть вещи своими именами, черты яйца Смита напоминали черты яйца этого яйца. Тьфу! А-а-а-а, права Диана, валить отсюда надо, пока вообще крышей не поехал. А то стану яйцекратом, буду сидеть в чистом поле и ждать прихода, как тибетский монах какой-нибудь.

– И что это ты задумал? – мрачно сказало яйцо-папа.

Я остановился, покрутил головой. Все яйца держались на почтительном отдалении, но явно смотрели в нашу сторону своими этими… Да какими глазами – яйцами!

– Гуляю, – осторожно сказал я. – Свежим воздухом дышу.

– Ты знаешь, кто я такой?

Я сделал вид, что внимательно рассматриваю яйцо, потом широко раскрыл глаза:

– Саня, ты?! Эк тебя, соловушка, распёрло! Как жизнь, как семья? За грибами пойдёшь? Зефирки на костре пожа…

– Меня зовут Джон Ячменное Яйцо, – невежливо перебил меня собеседник. – Это – моя деревня.

– Как так? – усомнился я и осторожно потрогал через комбинезон рукоятку пистолета. – Вроде Яйцерик старостой трудится.

Яйцо фыркнуло:

– Старостой! Детишки могут играть в какие угодно игры, это никак не отменяет того, кто управляет миром на самом деле. Я. И такие, как я.

– А вы, простите, Творец будете? – вежливо улыбнулся я.

– Творец?! – Яйцо расхохоталось. – Ты что, как маленький ребёнок, веришь в Творцов? Может быть, ещё веришь в то, что яйца после смерти превращаются в птиц?

– Чё сразу ребёнок-то? – обиделся я. – Я сам видел, как яйца после смерти превращаются, на BBC. А Творца – так и вовсе своими глазами видел. Правда, только одного и бестолкового, но…

– Заткнись, – снова нахамило яйцо. – Я контролирую все поставки алкоголя в этом регионе. Вся экономика этого посёлка держится на мне. Если я всего лишь захочу – больше половины яиц окажутся на улице, без средств к существованию. Это – мой посёлок!

– Ну, забирай, – пожал я плечами.

– Чего? – опешило яйцо.

– Посёлок. Раз твой – забирай. Мне чужого не надо.

Джон Ячменное Яйцо несколько секунд молча сверлил меня яичным взглядом.

– Да, мне говорили, что ты постоянно несёшь чушь. Ребёнок и есть ребёнок, я не строю иллюзий. Перейду к делу. Сейчас ты извинишься перед моим сыном и навсегда забудешь про его невесту. Он – мой сын, и когда ему чего-то хочется – он это берёт. Никто, кроме меня, не имеет права стоять у него на пути, ясно? Своё яйцо можешь забрать. А потом я позволю вам троим уйти отсюда живыми.