Тем временем в спальню вернулась мама, принесла воды и оторвала меня от дальнейших размышлений на тему жизни и смерти. Меня позабавило то, что воду мама принесла в стеклянной бутылочке с резиновой соской, как для грудничка. Но вскоре я поняла, до чего же права оказалась моя мама. Она поднесла бутылочку Оливеру, и он благодарно припал к ней, с жадностью глотая воду.

– Не спеши, не спеши, – сказала мама, ласково поглаживая Оливера по влажному лбу. – Мы очень не хотим, чтобы ты поперхнулся.

– Не хотим, не хотим, – подтвердила я.

Мама вопросительно взглянула на меня, и я, опустив взгляд вниз, обнаружила, что продолжаю держать Оливера за руку. Я смутилась и постаралась как можно незаметнее отпустить её.

– Ну что же, теперь займёмся тобой, Вайолет, – сказала мама. – Пойдём. Умоешься, наденешь чистую рубашку и ляжешь со мной. Папа говорит, что сегодня до утра спать не будет из-за всей этой ерунды.

Ерунды. Что ж, можно и так сказать.

Во всяком случае, «ерунда» – это, наверное, лучше, чем говорить «Ах, я не смогу уснуть, потому что парень, который считался мёртвым, на деле оказался живым и слонялся ночью по кладбищу под дождём».

Итак, я поднялась со стула и следом за мамой вышла из комнаты. На пороге я в последний раз оглянулась. Оливер всё так же неподвижно лежал, уставившись немигающими глазами в потолок, и – я могла в этом поклясться – улыбался, слегка приподняв уголки губ.

А в ногах Оливера пристроился, охраняя его, Скелет.

* * *

На следующий день – а может, точнее будет сказать, что в тот же самый, поскольку ту ночь я провела почти без сна – утро выдалось ярким, солнечным, дождя как не бывало. Всё, что случилось ночью на кладбище, казалось мне кошмаром, однако, протерев глаза и увидев родительскую спальню с её пуховым одеялом и тяжёлой дубовой мебелью, я поняла, что ничего мне не приснилось. Что всё это было на самом деле – ливень, оживший труп, липкая грязь по краям раскопанной могилы…

Мама уже встала и даже успела аккуратно заправить кровать на своей половине. Я вылезла со своей стороны кровати и спустила ноги на пол. Хотя я и помылась вчера под умывальником, перед тем как лечь в постель, на коже у меня кое-где остались разводы засохшей грязи. Так что, подойдя к зеркалу, я увидела в нём именно то, что и должна была увидеть: девочку, которая гуляла ночью по кладбищу под проливным дождём. На этот раз никаких сюрпризов.

Я выскочила в коридор и, проходя мимо своей спальни, осторожно заглянула в неё. Оливер сидел в постели, держа у себя на коленях поднос с завтраком, а в ногах у него со счастливым видом похрапывал Скелет. Оливер слабо улыбнулся, увидев меня, я моргнула и улыбнулась ему в ответ и только тогда вдруг сообразила, что на мне ничего нет, кроме ночной рубашки. Ну, и некоторого количества грязи вдобавок. Во время вчерашней ночной суматохи это ещё как-то могло проскочить незамеченным, но сейчас, при ярком дневном свете? О-хо-хо… А между тем вся моя одежда в спальне, а на моей кровати лежит незнакомый парень. М-да, ситуация…

Делать нечего, пришлось отправиться дальше в том, что на мне есть.

– Мама! – крикнула я вниз, выйдя на лестничную площадку.

– Что ты кричишь, Вайолет? – откликнулась снизу мама. – Воспитанные юные леди так себя не ведут!

– Мам, ты одежду мою принести можешь? – спросила я. – Она в моей спальне, а там…

Тяжёлый вздох, затем:

– Да-да, конечно, моя дорогая.

А вы знаете, ведь несколько лет тому назад у нас в доме была прислуга, которая как раз всякими такими делами и занималась. У нас с Томасом сначала была няня, затем две гувернантки – мисс Стоун сначала, а затем миссис Баркер, – только все они давно уже уволились. Точнее, папа их уволил, потому что дела у нас шли всё хуже, денег становилось всё меньше, и нам пришлось, как говорится, затягивать ремни. Больше всего я переживала, когда от нас ушла наша экономка, миссис Китон. Так хорошо, как она, ко мне никто никогда больше не относился. Помню, как миссис Китон подкармливала меня сахаром – совала сладкие кубики тайком, когда мама этого не видела.

Впрочем, одна служанка у нас в доме оставалась до сих пор. Мэдди. Она жила в одной из двух комнат для прислуги в мансарде, под самой крышей. В обязанности Мэдди входило разжигать по утрам огонь, прибирать, подметать, следить за чистотой и менять постельное бельё. Обычно она же помогала нам с Томасом умываться и одеваться. Но, как нарочно, именно сейчас Мэдди не было – папа дал ей недельку отпуска, и она укатила к своим родственникам в Йоркшир.

А раз не было Мэдди, значит, все домашние дела ложились сейчас на мамины плечи, и нельзя сказать, что это её радовало. Вот и в то утро, помогая мне одеваться, мама не переставала бубнить себе под нос о том, что в сутках всего двадцать четыре часа, а рук у неё только две, а сама она не семижильная. Я слушала и чувствовала себя всё более виноватой в том, что спасла прошлой ночью Оливера, а значит, добавила маме хлопот.

Но если уж по-честному, то не очень я винила себя за это.

На завтрак мама приготовила нам яичницу с ломтиками бекона и свежим – точнее, почти свежим – хлебом. Завтрак я впихивала в себя с большим трудом: что-то бурлило у меня в животе, сопротивлялось. Наверное, так подействовали на мой желудок вчерашние переживания. Да меня и до сих пор не отпускали тревожные мысли, связанные с Оливером, хотя я сама не могла понять, почему так много думаю о нём. Ведь, по сути дела, я почти не знала его и провела с Оливером больше времени, когда он был «мёртв», чем когда «ожил».

Интересная мысль, кстати. Я оторвала взгляд от моей тарелки, посмотрела на папу, который надраивал в углу свои ботинки, и задала ему вопрос, который не переставал мучить меня с прошлой ночи:

– Скажи, пап, а Оливер… он действительно был мёртв?

Папа пожевал губами, подумал, прежде чем ответить.

– Нет, я так не думаю, – сказал он наконец. – И доктор Лейн тоже сказал, что парень просто был без сознания. И затылок у него разбит.

– То есть его ударили? По затылку? – уточнила я, вдумчиво пережёвывая ломтик бекона.

Скелет осторожно потрогал лапой моё колено – рассчитывал на то, что я поделюсь с ним.

– Очень похоже на то. Надо бы расспросить его о том, что он помнит, только, боюсь, рано ещё это делать. Пусть немного в себя придёт.

– Но сегодня утром ему, кажется, легче стало, – подала голос стоявшая возле раковины мама. – И щёки слегка порозовели, и доктор сказал, что он выглядит намного лучше, чем можно было ожидать после таких передряг.

Ну, для того, чтобы выглядеть лучше, чем прошлой ночью, Оливеру большого труда не требовалось. Вчера-то он был ничуть не краше мертвеца.

– А семья у Оливера есть? – спросила я.

– Нет, по-моему, – покачал головой папа. – Я его спрашивал о том, кому дать знать, что он жив, и Оливер ответил, что некому об этом сообщать.

Мне стало ещё больше жаль этого парня. Я нежно погладила Скелета по длинному, нацеленному ко мне в тарелку носу и подумала о том, что нам нужно каким-то образом поддержать, подбодрить Оливера.

Только сейчас, зевая и потягиваясь, на завтрак явился наконец Томас.

– Добрейшее утречко! – весело поздоровался он.

– Он в курсе? – вопросительно взглянула я на папу.

– В курсе чего? – моментально насторожился Томас.

– Чуда, которое произошло вчера ночью! – с чувством объявила я.

– Не драматизируй, Вайолет, – замахнулась на меня кухонным полотенцем мама. – А ты не слушай её, Томас. Просто вчера ночью было небольшое происшествие…

– Парень, которого мы считали мёртвым… – начал папа.

– Которого ты считал мёртвым, – поправила его мама.

– Ладно, которого я считал мёртвым, на самом деле не умер, – нахмурился папа. – Просто был без сознания. Твоя сестра нашла его, когда он вылез из своего гроба и разгуливал по кладбищу. Под дождём. По грязи.

Томаса, похоже, эти жуткие новости не слишком потрясли. Он наморщил свой нос и спросил, хмыкнув:

– Как же так? Ты что, пап, не проверил его, прежде чем в гроб засунуть?

Папа метнул на Томаса взгляд, в котором явно читалось: «Немедленно заткнись, а не то…» Впрочем, ничего особенного такой взгляд не предвещал, а сам папа при этом становился ужасно похожим на летучую мышь. На доброжелательную летучую мышь в съехавших к кончику носа круглых очках.

А вопрос-то мой брат задал очень хороший. Правильный вопрос. Ведь до сих пор подобных ляпов у нашего папы никогда не случалось, он очень тщательно выполнял свою работу. Что ему могло помешать на этот раз? Что отвлекло его внимание?

– Ну хватит за столом болтать, дела пора делать, – сказала мама, с грохотом ставя перед Томасом полную тарелку. – Кто позавтракал – давайте, проваливайте с кухни.

Так и закончился тот наш разговор, последнее слово в котором, как всегда, осталось за мамой.

Оливер весь день отдыхал, пролежал в постели, а мои родители ближе к вечеру вновь вернулись к разговору об этом парне. Они сидели в гостиной, а я шла мимо, услышала имя «Оливер», ну и…

Ну хорошо, не стану я вам лгать. Да, я подслушала, о чём они говорят. Зашла в соседнюю комнату, взяла стакан, перевернула донышком к себе, к стене приставила, ухо приложила… Да что вы, сами не знаете, что ли, как это делается?

– Ну и что нам с ним делать? – раздался в стакане мамин голос. – Не можем же мы его оставить жить у нас, правда же?

– А почему бы и нет, собственно говоря? – ответил папа. Затем я услышала звон стекла и бульканье жидкости. Понятно, это он налил себе бренди. – Мне, например, ещё одна пара рук точно лишней не будет. Если у него действительно нет никого и пойти некуда, пусть работает здесь за еду и кров.

– Но мы совершенно не знаем, кто такой этот Оливер. А вдруг он лунатиком окажется или неуравновешенным. Или вообще маньяком, не приведи Господь?

Я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Ну мама! Это кто же из нас, интересно, драматизирует-то, а?

– Он не сделал ничего, чтобы его можно было заподозрить в чём-то таком, – ответил папа. – И вообще, нужно лучше думать про своих ближних, дорогая. Лучше.

– Лучше! Тоже мне священник нашёлся! Нет уж, Эдгар, давай смотреть правде в глаза. Оливер почти взрослый молодой человек, и он нам никакой не родственник. Что скажут соседи, когда узнают, что он у нас поселился?

– А зачем им вообще знать о том, что происходит у нас здесь, на кладбище? В курсе только один доктор Лейн, но он понапрасну болтать не станет, к тому же мы все до сих пор не понимаем, что на самом деле случилось вчера ночью. Парень молчит и, похоже, сам ничего не помнит. Я думаю, что его, скорее всего, сшибла какая-нибудь телега. Или он упал и головой о бордюр как следует приложился… – Папа помолчал немного, а затем добавил: – А если что, можно всем сказать, например, что Оливер наш дальний родственник. Троюродный. Кому какое дело до этого?

– Тебе его жаль? – спросила мама.

– Ну… – Папа снова помолчал. – Скажем так, я чувствую себя в ответе за то, что с ним произошло.

– Ты какой-то рассеянный стал последнее время, – с упрёком в голосе заметила мама. – Я понимаю, дела у нас идут не блестяще, а будут идти ещё хуже, если ты не перестанешь бесплатно хоронить всех, за кого некому заплатить, и…

– А кто ещё их похоронит, если не я? – перебил её папа.

Мама со стоном вздохнула. Так она всегда вздыхала, когда чувствовала, что спор проигран и возразить ей больше нечего.

– Хорошо, дорогой, пусть будет по-твоему. Но отвечать за это тоже будешь ты!

В отличие от мамы, я нисколько не боялась того, что о нас могут подумать люди. Нет, боялась я другого – того лица, что мелькнуло за нашим окном, чтобы растаять в ночной тьме. Кто бы это мог быть? И как раз в ту ночь, когда возле своей раскопанной могилы нашёлся Оливер. Что это, неужели простое совпадение?

В ту ночь мне не давали уснуть теснившиеся в голове вопросы. Кто это был там, за окном? Куда он исчез? И не был ли это тот самый человек, что пытался отправить Оливера в могилу?