– К другим новостям, – принял эстафету сдержанный мужской голос. – Продолжаются бои в Хиджазе. Вооруженные силы Йемена ведут наступление в северном направлении, используя танки и мотопехоту. При поддержке ВВС Восточной Федерации, йеменцы заняли районы Джизан, Наджран и Асир. Как сообщает египетская радиостанция «Саут аль-Араб», местное население с радостью и надеждой встречает бойцов йеменской армии. Такое же отношение к себе испытывают и вооруженные силы Иордании. Наступая с севера, иорданские войска освободили районы Эль-Джауф и Табук. Немногочисленный флот Саудовской Аравии был уничтожен в первые дни конфликта, однако именно в порту Джидды идут ожесточенные бои. Саудовские власти спешно перебрасывают на запад войска…

«Давайте, давайте… – ухмыльнулся я. – Перебрасывайте!»

Нет, что и говорить, сомнения у меня были, но коли уж СССР всерьез занялся Ближним Востоком, то саудитов надо было убирать из игры. Само собой, не на первом ходу.

Сначала собрать в кучку Эфиопию, Сомали и оба Йемена…

Кое-как, но будем считать, что сделано.

Обеспечить прочный тыл…

Баз – полно.

Подружиться с Израилем…

«Русский с евреем – братья навек!»

Убрать Хуссейна…

«Саддам капут».

А вот теперь можно и Аравию переформатировать.

Я захлопнул двери гаража, и пошел домой. Именно домой – иначе сказать нельзя, а то мама обидится…

* * *

– Ну, теперь только в Новый год увидимся, – щебетала мамулька. Раскрасневшись от вина и радостных перспектив, выглядела она потрясающе. – Да и то, наверное, я одна приеду, у меня сессия, а папа с Настей – только летом. И покидать вас как-то стыдновато, а только когда ж еще так повезет, чтобы выехать? Риточка, вы заглядывайте сюда хоть иногда, ладно?

– Строго обязательно! – заулыбался Марик.

– Мишечка, а у тебя почему не налито?

– Низ-зя, я за рулем… – отнекиваться у меня получалось неубедительно. – Мне вас еще в аэропорт везти.

– Можно! – Рита плеснула в мой бокал изрядную порцию вина. – Я поведу, не волнуйся. Тут полчаса до «Шереметьево»!

Мама благодарно посмотрела на невестку, и потянулась ко мне.

– За нас!

Дзы-ын-нь! Сосуды сошлись, распуская долгий звон хрусталя.

Покорившись, я смаковал винцо. Приятненькое. Не кислятина, вроде «Ркацители», и не приторное, как «Белый мускат Кизил-Таш»…

Настя вежливо пихнула меня в бок.

– Еще хочу!

– Пьянчужка…

Девушка прыснула в ладонь, а мне удалось завладеть ее ушком.

– Что-то ты уж больно радуешься отъезду, – изобразил я ревнивого братца. – Признавайся: «А был ли мальчик?»

– Говоришь, что попало! – вспыхнула сестренка, но поникла и прижалась ко мне. – Я не знаю, был ли… – призналась она шепотом. – Или есть. Или будет…

– Будет обязательно! – ухмыльнулся братец. – Мимо таких девчонок, как ты, мальчишки не проходят. Тянет их…

Настя потерлась щекой о мое плечо, и вздохнула, косясь на маму.

– Не был точно, – тихонько проговорила она. – А вот есть ли? Его… Слава зовут. Он из того класса, что в Праге… И что будет, я не знаю…

Сестричка совсем увяла, а я притиснул ее.

– Ты только не спеши узнать, – шепнул в мягонькое ушко. – Ладно? Всё будет во благовремении…

– Ладно, – мурлыкнула Настя, подлащиваясь. – Понимаю же всё, ты не думай…

Я чмокнул ее в щечку, бархатистую, как у дитенка.

– Чего вы там шушукаетесь, чада мои? – звонко окликнула мама.

– Чадим потихоньку, – хихикнула Гарина-младшая. – А давайте за Мишечку выпьем? Чуть-чуть, мамулечка! А то он опять один остаётся… хоть и вдвоем!

Рита ответила ей голливудской улыбкой, а Гарина-старшая воскликнула:

– А давайте! Мишечка, за тебя! – изрядно отхлебнув, она заговорщицки подмигнула: – И когда же вы… ну, чтобы втроем?

Гарина-средняя мило покраснела, а Настя вступилась за меня.

– Мам, не спеши в бабушки! Всё будет во благовремении!

Вечер того же дня

Москва, переулок Сивцев Вражек

Накрапывал дождик. Мелкие иголочки мороси опадали, шатаясь рваными паутинками в свете фонарей. Сырая и опасная темнота скрадывала движение, хотя Гоголевский бульвар был пустынен, лишь в далекой и мутной перспективе отблескивал одинокий зонт.

«И плащ черный, и «Волга», – подбадривал себя Густов, – заметить трудно!»

Нерешительно выйдя из-за старого клена, Иван Степанович потрогал зачем-то мокрую, ребристую кору, и перешагнул литую решетку. Машину он оставил на углу переулка со старорежимным названием Сивцев Вражек, возле стеклянного зданьица салона-парикмахерской.

Ноги слушались плохо, а стыдная слабина в коленках отзывалась усталым раздражением. Проклятая профессия…

Изнывая от страха, Густов обошел «Волгу» и неуклюже залез на водительское сиденье – беззащитная спина задубела. Вот-вот эту широкую, малость сутулую мишень провертит пуля – горяченькая, только что выпущенная из ствола с глушителем…

Захлопнув дверцу, Иван Степанович повернул ключ. Мотор раскрутился сразу, пряча за бойким тарахтеньем все ночные шумы.

– Ну, кончай… – выцедил Густов. – Хватит тут дохлую медузу изображать!

Перещелкнув рычажок, он тронулся. В приплясывающих отсветах фар блестел влажный асфальт и сыпались росчерки капель. Зеркальца отражали пустоту.

Притормозив, Иван Степанович свернул к «генеральскому» дому, и снял трубку телефона «Алтай». Палец, испачканный чернилами, набрал номер. Щелчок… Гудок…

Облизав губы, Густов длинно выдохнул.

– Алло? – глуховатый голос Генерального секретаря послышался из трубки, пугая обреченностью. Назад дороги нет…

– Здравствуйте, товарищ Брежнев! – заторопился Иван Степанович. Представившись, он вытолкнул: – Товарищ Пельше приболел, и я, как первый заместитель, работал с сотрудниками оперотдела КПК… В общем… Леонид Ильич, я должен доложить вам лично!

В трубке помолчали, а затем провод донес ворчливое:

– Хорошо, подъезжайте… Я сейчас на даче.

– Спасибо! До свиданья!

Ощущая, как валится с плеч тягота, Густов повеселел.

– Всё будет о`кей, как говорит вероятный противник! – бормотал он, задавливая в себе нервное хихиканье. Ерзая, зампредседателя КПК не углядел тусклый накал чужих подфарников и переливы бликующего лака на встречке.

Пуля пробила ночь, оставляя аккуратную круглую дырочку на ветровом стекле, и с мерзким чмоканьем вонзилась в тело.

Суббота, 29 октября. День

Москва, улица Малая Бронная

Гулкие пятиметровые потолки, чудилось, притягивали к себе эхо – те так и кружились вокруг огромной люстры. Когда ее включали, сверкающие понизи граненых стекляшек дробили свет, рассыпая его по дверцам громадных книжных шкафов, по резным спинкам деревянных диванчиков и кресел, по мохнатой пальме в кадке, льнущей к высокому арочному окну.

– …Такие, как мы, вовсе не уникальны, Миша, не уродцы какие-нибудь из тупиковой ветви, – рассуждал Игорь Максимович, затягивая пояс стеганного халата. – В тупик зашли гориллы или вымершие гигантопитеки, чьи пути развития заузились до полного останова. А мы с вами – продукты эволюции! Наш мозг то ли вышел за обычные пределы, то ли как раз достиг их, и сколько нас вообще, «продуктов», толком никто не знает. Может, тридцать или сорок на всё человечество. Или сотня, от силы… Хм, звучит: «Сотня от Силы!»

Я улыбнулся – наставник любил называть энергию мозга Силой. Именно так, с большой буквы.

– Скорей всего, и Христос – из нашей компании… – задумчиво проговорил Игорь Максимович. – Егошуа Га-Ноцри. Впрочем, фактов – с воробьиную погадку, а вот мути…

– Расскажи-ите! – заныл я, и Котов смилостивился. Он любил отвлечься, мимоходом раскрывая волнующие загадки.

– Ну, история, вообще-то, занятна… – глаза наставника заволокло нездешним светом. – Жил-был во времена императора Тиберия некий Иуда из Галилеи, раввин и, как говорят большевики, «пламенный революционер». Беспощадного к римлянам, иудеи считали его героем и чуть ли в цари не прочили. А прозывали Галилеянина всё чаще и чаще «Спасителем», то есть, «Христом», если по-эллински. Хотя греков Иуда тоже не жаловал. И было у него два старших сына, но оба погибли. Сгинул и сам Галилеянин, а вот жена его Мария, в ту пору беременная, спаслась от преследований Ирода, бежав в Бейт-Лехем, где и родился младшенький, Егошуа. Иисус. Мария стала жить с Иосифом, а Иисус, как это бывает с детьми, сильно невзлюбил свою мать, сочтя ее предательницей. Он преклонялся перед отцом, и больше всего хотел походить на него. Потому и назвался Иисус Бар-Авва. Неизвестно, владел ли Силой Иезекия, дед Бар-Аввы, но вот сам Егошуа прославился, как великий целитель. Евангелия кое о чем сообщают, но напускают при этом мистического туману, глупой путаницы и откровенного вранья. Однако сыну Галилеянина все же повезло в жизни. Вспомните евангелия! Ведь к распятию на Голгофе приговорили двоих Иисусов – некоего Христа и Варавву!

– Бар-Авву! – догадался я.

– Именно! И все вступились за врачевателя, сына Иуды Христа Галилеянина! Представляю, как он шагал среди расступавшейся толпы, по воле ее избежавший казни, а вела Иисуса счастливая жена его, Мария из Магдалы… Ну, а сто лет спустя невежественные эллины «отредактировали» рассказ об Егошуа, вымарав из текста одно, вписав другое, присочинив третье… Люди есть люди!

– Интересно… – затянул я. – Очень интересно… Значит, никакого воскрешения не было?

Котов крякнул, приседая на диванчик.

– Тут, Миша, сложность… Может, и сохранились какие-то документы той эпохи, но где ж их сейчас найдешь? Разве что в хранилищах Ватикана… А что касается воскрешения… Все знают, что мозг живет не дольше шести минут, после чего гибнет. Тело и пару дней протянет, а вот наши «маленькие серые клеточки»… Увы! Однако целитель вашего уровня, Миша, способен оживить человека! Для этого необходимо «слить» всю свою Силу, без остатка. Всю ее отдать на воскрешение из мертвых! Правда, данная… э-э… процедура может закончиться плачевно для самого целителя, но тут уж… – Игорь Максимович развел руками, и скосил глаза на часы, сверкнувшие из-под манжеты. – Однако, заболтались мы! Ну-ка, повторим вчерашние упражнения.

Я нащупал задницей кресло, поерзал и утвердился.

– Не спешите, – строго предупредил наставник. – Сначала – «прогон».

Покивав, я закрыл глаза, привычно «закукливаясь» и шаря по телу. Раздуваются и опадают розовые легкие… Толкается по венам алая кровь… Стакан кефира путешествует по двенадцатиперстной, насыщая «родимую» микробиоту… Копит живительный сок простата…

– Всё идет штатно, – улыбка растянула мои губы в дурашливой конфигурации.

Вечер того же дня

Зеленоград, аллея Лесные Пруды

– Ты совершенно не сдержан, – воркующе пригвоздила меня Рита, ложась сверху и выгибая спину. Тугая, налитая грудь покачивалась прямо передо мной, дразня и маня.

Естественно, я снова поддался, хватая губами отвердевший сосок и вминая рот в приятную округлость.

– Будешь тут волевым, – забурчал, отпыхиваясь. – Додумалась тоже – голой танцевать! Что я тебе, каменный идол на кургане?

Засмеявшись, девушка нагнулась и поцеловала меня.

– Я больше не буду!

– Я тебе дам – не буду…

– Это на меня так квартира ваша действует. Сколько раз уже! Прихожу, и сразу хочется всё поскидывать с себя, ощутить… не знаю, как сказать… шальную волю, что ли? Ничего тебя не сковывает, никакие резинки не давят… И сразу тянет танцевать, чтобы воздух обвевал везде-везде… А ты сразу набрасываешься, и тащишь!

– Да-а! – самодовольно ухмыльнулся я. – Хватательный рефлекс у меня с детства развит!

А лицо Ритино дрогнуло внезапно, девушка легонько прижалась ко мне и вымолвила невнятно:

– Я люблю тебя…

И суетное начало во мне как-то сразу угомонилось, опало, размываясь в приливе нежности, как песок под набегом волны.

– И я тебя.