– Не пацанское это дело, – надменно выразился Динавицер.

Тут приоткрытая дверь распахнулась настежь, и на пороге остановилась Светланка. Я встал, приветствуя близняшку.

– Нарисовалась, фиг сотрешь! – хулиганская улыбочка заплясала на ее губах. – С днем рожденья, Мишечка!

Чмокнув меня в уголок рта, девушка смутилась.

– Там… – заговорила она неуверенно. – Там еще одна гостья… Инна. – И засуетилась, достала из сумочки свежий номер «Советского экрана». – Смотри! – Света раскрыла журнал на развороте. – Нет… Тут репортаж со съемок… А, вот!

Небольшая, с открытку величиной, фотография Инны Видовой очаровывала: легкий прищур синих глаз, ветерок перебирает пряди цвета спелой пшеницы, зреет ямочка на щеке – то ли улыбнется девица-красавица, то ли нахмурится капризно, еще и губки надует.

Взгляд выловил из текста: «…По словам французского режиссера Андре Юнебеля, Видова живо напомнила ему Милен Демонжо».

«Согласен, – усмехнулся я. – Тоже милашка…»

Смех, звуки ступающих ног, весьма оживленный гомон накатили воздушной волной. Хлопнула входная дверь, отвергая фанаток, и в комнату вошла Инна.

Простенькое платье в стиле «милитари» служило оправой, оттеняя броскую внешность Хорошистки. Талия утянута пояском, подчеркивая крутизну бедер. Фигурка… Двояковыпуклая – грудь вперед, попа назад. Щечки алеют, глазки блестят, улыбочка голливудская – «снежок в розе», как Грин говаривал… Хороша!

Инна оглянулась на Риту, и та ворчливо снизошла:

– Да целуй уж…

Видова приблизилась ко мне, явно робея. Я натянул улыбку, и в синих глазах заметалось ликование. Нежно прижавшись губами, Инна выдохнула:

– С днем рождения, Миша!

Наши девчонки, толпившиеся за спиною Инны, как фрейлины августейшей особы, защебетали вразнобой, наполняя комнату красами да гласами:

– Ой, а кто чай будет?

– Все! Все!

– Иже херувимы…

– Дюха, тебе партийное поручение!

– Торт, Зиночка?

– Только не кромсай, смотри!

– Точка – и ша! Я аккуратненько…

– А чая хватит?

– Полный чайник!

– А чашки?

– Да мы по всему коридору собирали!

В дверь просунулась симпатичная мордулька первокурсницы, совмещавшей модную челку и школьные косички.

– От нашего факультета – вашему факультету, – пышно объявила она, косясь на Инку, и впустила подружку с большой круглой коробкой. – Торт «Киевский»!

– Добро пожаловать! – выкрикнул Изя. – А чё?

– Блин-малина… – печально вздохнула Рита. – Вот как тут похудеешь?

– Рано тебе худеть, – шепнул я ей на ушко.

Девушка расцвела довольной улыбкой.

– Скажи, что я красивее Инки!

– В сто раз!

Закатные разводы перекрасили обои, кутая фигуры друзей в розоватую опушь. Сумерки густели, наливались прозрачной синевой, но никто не тянулся к выключателю – не будешь же на свету ловить мимолетные поцелуи! А далеко за окном, на краю московской неоглядности, целился в небо эмгэушный трезуб…

Глава 1

Суббота, 16 октября. Три часа дня

Москва, Ленинские горы

По огромной аудитории гулял лекторский голос, ложась на извечный фон – перешептывание да шорох листаемых конспектов. Но витало в воздухе и нетерпеливое ожидание, подогреваемое солнцем за окнами. Истекала последняя пара!

Суббота – короткий день, в три двадцать студенческие массы усиленно толпятся в дверях alma mater. Самые романтичные спешат на свидания, самые голодные – в столовку, а самые целеустремленные – в библиотеку.

Хмыкнув тихонько, словно отпустив эхо своих мыслей, и краем сознания внимая доктору наук, я продирался сквозь ломкие каракули по матанализу и аналитической геометрии. Хороший конспект – основа хорошего зачета. А в моем почерке только медик разберется…

«Пустяки, – процитировал я Карлсона, – дело житейское!»

Стоило отказаться от экстерна, как тревоги да заботы полностью покинули меня, равняя с однокурсниками. Ведь кто такой студент? Дитя-переросток! Случается, что и одаренный. Раскачанные, заточенные на учебу мозги притягивают знания, как магнит железные опилки, а опыта – йок. Ты юн и невинен, как в отрочестве, зато все прежние табу сняты. Хочешь курить? Кури! Хочешь любить? Люби! И не довлеют над тобой тяготы взрослой жизни.

Отучиться как все, пять лет подряд – это большой жирный плюс. Будет система в знаниях, будет глубина… Хм. Глубина…

Нахмурившись, я покрутил носом. Даже Физфак МГУ окопался в глубоком тылу передовой науки. Матан и ангем – это хорошо, но ту же теорию групп на факультете не преподают, а новая теорфизика уже скребется в дверь. Пару-тройку лет спустя ученая братия подсядет на алгебраические топологию и квантовую теорию, на дифференциальную геометрию, и тут одними лекциями да семинарами не обойдешься. Пора запасаться томами Бурбаки и сборниками Иваненко…

Старенький профессор, «выступавший» на сцене, отчетливо щелкнул замком портфеля, и студенчество свободно зашумело, подхватываясь и захлопывая исписанные тетради по сорок четыре копейки штука.

– Не расходиться! – мелодично взревел комсорг группы Лёвин, вскакивая и одергивая кургузый пиджачок. – У нас комсомольское собрание!

– Так цэ у вас! – подал голос развеселый хохол Петренко. – А нас за шо?

– Разговорчики! – строго прикрикнул Лёвин, выходя к доске, размалеванной математической каббалистикой.

– Нашли время! – раздался одинокий голос, исполненный безнадёги.

– Мы должны выбрать секретаря собрания, – бодро продолжил комсорг, не обращая внимания на несознательных. – Будут предложения?

– Предлагаю Аню Синицыну, – пробубнил кто-то с первых рядов.

– Кто за кандидатуру Анны Синицыной, прошу поднять руки! Кто против? Единогласно!

Хрупкая и юркая «Синичка» спорхнула по ступенькам и заняла свое место за основательным, монументальным столом, деловито раскрыв потрепанную тетрадь с черновиками протоколов.

– В повестке всего один вопрос, – снисходительно улыбнулся Лёвин, проявляя чуткость к людским слабостям. – Нам необходимо составить перспективный план работы комсомольской организации факультета, а также календарный план и план-сетку. На бюро было решено учесть инициативу снизу…

Я сидел в третьем ряду и с интересом наблюдал за привычным действом. Сеня Лёвин – парень, в общем-то, неплохой, хотя и с закидонами по политической части. Крепкий, способный математик. Если весь свой напор пустит в научное русло, оставит след в теории… Хотя бы пунктиром.

От беспокойных мыслей складочка запала на переносице. Как же повезло моему поколению – и октябрятские звездочки носили, и красные галстуки, и комсомольские значки! Надо было испробовать буржуазной демократии, нахлебаться свобод, чтобы оценить утраченные скрепы. И понять, помимо всего прочего, отчего важничали мальчишки или девчонки, принятые в пионеры.

Есть такой логический прием – доказательство от противного.

Потомки нынешних октябрят, рожденные в обществе купли-продажи, будут лишены драгоценного чувства товарищества. До них, закоренелых индивидуалистов, просто не дойдет, как можно радоваться общему, а не личному успеху. Воспитанные Интернетом и «независимыми», то бишь брехливыми СМИ, они выставят превыше всего свои права, глумясь над замшелым понятием долга.

Как им объяснишь, что хваленое «свободное общество» всего лишь толпа пыжащихся одиночек, несчастных людских атомов? Да никак…

А ведь распад социума уже запущен. Даже комсомольцы с пионерами теряют былой свой дерзкий энтузиазм, подменяя идеалы ритуалами. Встряхнуть бы их, что ли…

Тихонько приоткрылась дверь, впуская Григория Алексеевича, завкафедрой и члена парткома факультета. Делая пассы руками – сидите, мол, сидите, – он скромно примостился на краешке скамьи.

– Можно поприсутствовать?

– Конечно, товарищ Быков! – с готовностью кивнул комсорг.

«Синичка» испуганно вскинула головку, округляя глаза – и ловя сходство с разбуженной совой. Глянула в мою сторону, хлопая ресницами, и я ей по-дружески улыбнулся. Не дрейфь, мол.

– А что смешного, Гарин? – вздыбился комсорг, хищно перехватив мой посыл. – Где ты находишь юмор в нашей комсомольской работе?

– Нигде, – хладнокровно ответил я. – Правда, я и работы никакой не нахожу. Сплошная скука и пустопорожний формализм.

Аудитория зароптала, заерзала, а Лёвин будто вырос и раздался в плечах, наполняясь праведным гневом, как воздушный шарик – гелием.

– Ах, вот как? – сардоническая усмешка а-ля Мефистофель заплясала на бледных губах комсорга. – И это говорит злостный нарушитель дисциплины? – театрально возгремел он. – Студент, который ни разу – я подчеркиваю! – ни разу не соизволил посетить пары по общественным наукам, а заодно и по английскому? Студент, который не принял участия ни в одном мероприятии?!

– Слышу речи не комсорга, но прокурора, – я встал и присел на парту, боком оборотившись к сцене. – Во-первых…

– Тебе слова не давали, Гарин! – запальчиво выкрикнул Сеня.

– Вот как? – мой голос отдавал морозцем. – Ты будешь тут глупости говорить, а мне молчи да терпи? – не удержав ледяного тона, я ухмыльнулся. – Дай хоть покаяться перед лицом своих товарищей!

Лёвин вопросительно поглядел на Быкова, тот кивнул.

– Кайся, – буркнул комсорг.

– Спасибо, батюшка, – смиренно отпустил я. – Ну, во-первых. С милейшим Виленом Виленовичем я встретился лично еще в августе. Три часа мы с ним беседовали, как он любит выражаться – конструктивненько, да продуктивненько. Спорили о дефинициях коммунизма и социализма, вежливо ругались, но пришли-таки к трогательному консенсусу. Вилен Виленович освободил меня от занятий по основам марксизма-ленинизма и политэкономии социализма, а я, в свою очередь, обязался сдавать ему зачеты только на пять.

– Да-да, – улыбнулся Григорий Алексеевич, добродушно кивая, – помнится, товарищ Кетов был в полном восторге. По его словам, вы, Гарин, оправдали нынешний курс КПСС, процитировав Сталина. Не напомните нам?

Мои губы сами сложились в улыбку – «Виленыч» сразу показался мне бойким престарелым комсомольцем-максималистом, не приемлющим компромиссов.

– Товарищ Кетов подозревал товарища Брежнева в реставрации капитализма. Я же защищал рыночный социализм, и привел сталинские слова. Вождь сказал так: «Говорят, что товарное производство всё же при всех условиях должно привести и обязательно приведет к капитализму. Это неверно. М-м… Товарное производство приводит к капитализму лишь в том случае, если существует частная собственность на средства производства, если рабочая сила выступает на рынок, как товар, который может купить капиталист и эксплуатировать в процессе производства, если, следовательно, существует в стране система эксплуатации наемных рабочих капиталистами».

Завкафедрой одобрительно кивал.

– Зачет вы сдадите, Гарин!

– Приложу все силы, – заверил я. – Ну, это всё по первому пункту обвинения… Во-вторых, насчет инглиша. Я свободно говорю по-английски, в чем и убедил преподавательницу. Зачем же мне зря просиживать часы? Лучше я займусь программированием, подработка у меня такая… Ну и, в-третьих. В общественно-политической жизни я участвую весьма активно, просто ты этого не замечаешь. Вот, например, наш декан прямо на «картошке» организовал посвящение в физики. Как же не чтить традиции Посвята? И я их чтил до глубокой ночи, пока здоровье позволяло!

По толпе студентов, как порывом ветра, разнесло смешки.

Сеня заметно сдулся, и смотрел на меня, как Ленин на мировую буржуазию. Даже жалко его стало. Но Сеня первым начал!