Медаль эта уже больше полувека хранится у меня дома. А к юбилею олимпийской победы, в 2006-м, я через Монетный двор договорился, чтобы изготовили еще одиннадцать ее дубликатов. И эти медали вручили всем, кто был в команде и кому награда из-за существовавших тогда правил не досталась. За тех, кто до полувекового юбилея не дожил, их получали родные. За Стрельцова – его сын Игорь.

Кто в Мельбурне мог знать, что меньше чем через два года Стрельцов после той драмы с якобы изнасилованием окажется в заключении? Не могу простить господину Хрущеву этого преступления в отношении сборной. Кстати, уверен: если бы Эдик, а также Татушин с Огоньковым поехали с нами на чемпионат мира 1958 года, а Нетто не был травмирован, мы стали бы там призерами. Конечно, обыграть ту сборную Бразилии было нереально – и по составу, и по тактике она на голову превосходила остальных. А со всеми остальными мы вполне могли справиться. За вылет в четвертьфинале нас по возвращении всех раскритиковали в пух и прах…

В конце 1955 года состоялся товарищеский матч с будущим бронзовым призером ЧМ‑58, Францией, в ее составе играли выдающиеся футболисты. Я был после травмы, и, естественно, пришлось заново набрать форму. Тренировался с дублем. А сборная тогда работала на нашей базе в Тарасовке. Качалин решил провести с дублем двухсторонку. Меня попросили сыграть в манере знаменитого французского форварда Копа, то есть оттянутого назад форварда. Я попробовал – и на завтрашний матч меня взяли в основу! Сыграли с Францией 2:2. Кстати, мы с Эдиком и забили по голу.

Классная у нас была команда, да еще и Яшин в воротах. Кстати, в сборной Лев Иваныч держался в основном со спартаковцами – Исаевым, с которым он в сборной жил в одном номере, Ильиным, да и нас с ним связывали очень теплые отношения. Иногда в телефонных разговорах обменивались фразами на армянском. Но переводить их не готов – это невозможно для публикации!

* * *

Бесков, говорят, считал, что Николай Петрович Старостин не разбирался в футболе… Ну, это субъективное мнение Константина Ивановича. Он вообще был человеком, убежденным, что мало кто, кроме него, в футболе смыслит. А я считаю, что Николай Петрович разбирался, и еще как! Но еще лучше он разбирался в людях и в отношениях между ними.

Никогда не забуду, что он сказал мне, когда я после сезона 1972 года уходил из «Спартака» тренировать «Арарат». Я попросил у Николая Петровича разрешения попрощаться с командой. Получив добро, поблагодарил ребят. А Старостин при всех добавил:

– Мы с тобой расстаемся, но дверь не закрываем. Ты можешь всегда в нее войти. И вообще, запомни: если тебя разрезать, мы увидим, что у тебя там две половины: одна – красная и другая – белая!

И когда на следующий год «Арарат» выиграл чемпионат страны, с поздравлениями звонили и Старостин, и игроки. Пришла и официальная бумага с поздравлениями от «Спартака», и для меня это было очень важно.

Расскажу еще забавные истории про Николая Петровича. Когда «Спартак» ездил за границу, у него был этакий талмуд – список, что кому привезти. В советское время это имело огромное значение! Помню, были как-то на коммерческих играх в Штатах. Но платили нам в зависимости от побед. Однажды проиграли – и в раздевалке Старостин вроде про себя, но так, что всем слышно, заглядывает в этот свой талмуд и читает:

– Так, пиджак велюровый внуку Мише – минус…

Посчитал-посчитал и повернулся к Бескову:

– Константин Иванович, дела поправить можно только в Кливленде!

Чего у Николая Петровича вообще не было – это вкуса в выборе одежды. Спрашивает однажды:

– Никит, из наших дамское пальто никто не покупал? А то беда!

Оказалось, он купил жене Антонине Андреевне пальто – и притом что она была маленькая, щупленькая, оно оказалось ей мало. И она как пошла на него: старый дурак, как же можно настолько в размерах не соображать?!

И тогда он решил «отмазаться» на дочери Жене. Купил ей туфли – вот только обе… на левую ногу. Но однажды я просто ахнул – когда увидел, что Николай Петрович купил жене кожаные чулки. Старухе! Когда он в магазинах что-то выбирал, от него все убегали, потому что он делал это часами. А потом мне говорил:

– Слушай, ну чего я хожу, Никита? Чего выбираю? Все равно ведь куплю говно…

С самоиронией у него был порядок.

Из золотых медалей «Спартака» пятидесятых годов мне дороже всего было чемпионство 1958-го. Во-первых, в тот год мы сделали золотой дубль – выиграли и первенство, и Кубок. Причем как сложно это было! О Кубке, когда я наслушался «добрых слов» от Нетто, я вам уже рассказывал. Финал тот проходил в скверную погоду, 2 ноября, на размокшем, тяжелом поле. Добавьте сюда полчаса дополнительного времени. А 8 ноября мы должны были в переигровке матча чемпионата встречаться с киевским «Динамо». Ее, переигровку эту, пролоббировали высокие партийные органы в лице первого секретаря ЦК компартии Украины Подгорного.

Тот матч мы у киевлян выиграли 3:2. Я забил третий, победный, мяч за несколько секунд до окончания игры. И тут судья Петя Гаврилиади допустил ошибку. Как только время закончилось, ему нужно было выключить секундомер. А он, чтобы зрители были убеждены, что мой гол засчитан, поставил мяч на центр. И забыл нажать на кнопку секундомера! В результате оказалось, что когда мяч установили в центральном круге, было переиграно девять секунд, и к этому придрались.

В этом было очень заинтересовано московское «Динамо» – оно становилось бы чемпионом, если бы мы уступили киевлянам в переигровке. И вот по новой играем с Киевом. Если 2 ноября, в день финала Кубка, поле было вязким, то 8-го ударил восьмиградусный мороз. Минут за пятнадцать-двадцать до конца мы проигрывали 1:2. Московские динамовцы пошли с трибун переодеваться – чтобы сделать чемпионский круг почета.

А мы в это время сравниваем! Если так и закончится – значит, будет еще одна переигровка, теперь с московским «Динамо» за золото. И руководитель советского футбола Валентин Гранаткин говорит сидящему рядом с ним на трибуне Старостину:

– Николай Петрович, давайте переигровку назначим на двенадцатое.

Дед отвечает:

– Слушай, наши провели второго тяжелейший финал с дополнительным временем, еще один матч – сегодня. Давай назначим игру на тринадцатое.

– На двенадцатое!

– На тринадцатое!

И пока у них идет эта дискуссия, о которой мне позже Старостин рассказал, я за шесть минут до финального свистка иду подавать угловой, закручиваю мяч на дальний угол площади ворот, и Сальников головой забивает третий мяч! 3:2, мы – чемпионы! И вот тогда Дед торжествующе говорит Гранаткину:

– А вот теперь можно назначать и на двенадцатое!

* * *

Золотые медали в ту пору, конечно, «обмывали», как и все нормальные люди. Особая история, связанная с празднованиями, случилась только, по-моему, в 1946-м, когда меня еще в «Спартаке» не было. Наши ребята тогда выиграли Кубок и так это дело в «Национале» отметили, что не хватило денег расплатиться. Пришлось в залог оставлять сам Кубок. Потом довезли деньги и забрали трофей.

Погулять наше поколение футболистов могло, но как мы потом отрабатывали на поле! Например, у армейцев ребята по этой части были не дураки. А затем они выгоняли все это из организма через пот и труд. И вдвойне требовали от себя и друг от друга, если перед тем поддавали. И у всех команд так было, в том числе и у нас.

Случались и забавные ситуации – одна, помню, с Анатолием Масленкиным. Как-то звонит мне Николай Старостин.

– Связался тут со мной один болельщик «Спартака». Рассказал, что на улице Мытной Анатолий Евстигнеевич собирает друзей, они играют в футбол, потом скидываются по рублю и идут пить коньяк. А ведь скоро отпуск закончится, начнется подготовка к сезону, и это отразится на его игре. И вот я звоню Масленкину, излагаю ему все это. Он в ответ шепелявит: «Николай Петрович, что вы слушаете разных проходимцев? Сами посудите – что нам, водки мало, что ли?!»

Нынешние чествования команд-победительниц не идут ни в какое сравнение с тем, что бывало тогда. Это были настоящие театрализованные представления, на которые в полных составах приходили ведущие театры страны – Большой, Малый, Художественный… И все это превращалось в настоящие спектакли! Когда в 1962 году мы стали чемпионами, нас чествовали во Дворце спорта «Лужники». Зал был полон. Писатель Лев Абрамович Кассиль, наш потрясающий и величайший болельщик, вышел на сцену, поприветствовал всех и сказал:

– Я болею за «Спартак». Впрочем, все порядочные люди болеют за «Спартак».

Насчет всех – это, конечно, была гипербола. Мой друг Евгений Евтушенко – болельщик «Динамо», как были ими и Дмитрий Шостакович, Юрий Никулин. Но люди все-таки тянулись к команде, которая не имела никакого отношения к силовым ведомствам, за что ее и стали называть народной. Вы же понимаете, с чем у людей тогда ассоциировались эти ведомства. В итоге и получилось, что целые театры, такие, как МХАТ, Малый, имени Вахтангова, – болели за «Спартак». А вот главный редактора журнала «Огонек» Сафронов, закоренелый динамовец, говорил, имея в виду нас, конечно:

– «Динамо» – это не какая-то артель…

Мы отвечали взаимностью. Николай Петрович до конца жизни ненавидел «Динамо» и был убежден, что в лагеря их отправил именно его куратор – Берия. И именно как конкурентов, спартаковцев. Это потом уже недоброжелатели начали говорить о том, что братьям Старостиным пропажу вагона мануфактуры в вину вменили. Или что кто-то из них в начале войны якобы сказал: «Если придут немцы, мы, люди спортивные, и при них проживем». Но это все болтовня.

Московское «Динамо» в мои времена было главным соперником, однако я не приемлю в отношении спорта слова «враг». Мы, например, дружили с армейцами Соловьевым, Деминым, Водягиным, Бобровым. С «Динамо» же была конкуренция, соперничество, но не вражда. И тот же Евтушенко, написав свое лучшее стихотворение, посвященное спорту, об армейце Боброве с бессмертной строкой «Шаляпин русского футбола, Гагарин шайбы на Руси», как-то сказал мне:

– Следующая жертва – ты!

Но ограничился короткой эпиграммой.

В спартаковскую раздевалку перед каждой игрой – и после тоже – приходили великие актеры – Игорь Ильинский, Михаил Яншин. Я спрашивал Игоря Владимировича, почему он так внимательно наблюдает за нами, за тем, как мы надеваем гетры, бутсы.

– Между нашими профессиями очень много общего, – объяснил он. – Мы выходим отчитываться перед зрителями – и вы тоже. Поэтому нам так и интересна каждая деталь.

Мы смотрели на этих людей с благоговением. У нас вообще в команде было много театралов. Всей командой, кстати, на спектакли не ходили – это ведь тоже было бы не по-спартаковски, потому что выглядело бы как воинская повинность. А театр, что скрывать, в футбольной команде не могут любить все до единого. Так что каждый решал это для себя сам. Нетто театр очень любил – и не только потому, что его жена была актрисой. Игорь вообще был исключительно начитанным человеком, знал английский язык, что в ту пору было большой редкостью. То же можно было сказать и об Алексее Парамонове. Лично я пристрастился еще и к классической музыке, часто бывал на симфонических концертах, был знаком с гениальным дирижером Евгением Федоровичем Светлановым. Слушая такую музыку, я приобрел вкус, который не позволяет мне признавать всю эту сегодняшнюю попсу. Хорошую эстраду я тоже люблю, но не эту ерунду.

Кстати, если возвращаться к артелям, Сафронов в чем-то был прав. В других командах платили намного больше, чем в «Спартаке», но к каким-то артелям нас порой все-таки прикрепляли. Мне, например, артель «Восточные сладости», как я уже говорил, немного подбрасывала. Но это тоже быстро закончилось. А в республиках все было по-другому. Например, игроков тбилисского «Динамо», когда они заканчивали карьеру, устраивали директорами магазинов, бензоколонок. Мы об этом даже не думали. От лишних денег не отказались бы, конечно, но «Спартак» был нам дорог сам по себе.