В начале октября Фарнсуорт Райт взял рассказ в журнал (вместе с «Кошками Ултара»), и «Он» появился в Weird Tales за сентябрь 1926 года. Как ни странно, на тот момент Лавкрафт еще не отправил Райту «Заброшенный дом», а когда это все-таки произошло (вероятнее всего, в начале сентября), в публикации было отказано: Райт считал, что завязка истории слишком затянута83. Лавкрафт никак не прокомментировал случившееся, хотя до этого в Weird Tales принимали все его произведения, да и Фарнсуорт отказал ему в первый раз (правда, далеко не в последний). Говард упоминал о том, что перепечатал для Райта несколько более ранних рассказов и отправил одну партию в конце сентября, а вторую – в начале октября. Райт также хотел издать сборник историй из Weird Tales, куда вошел бы рассказ «Крысы в стенах»84, но из этой затеи ничего не вышло. Одна книга все же увидела свет – это был сборник «Лунный ужас» с произведениями А. Г. Бирча, Энтони М. Рада, Винсента Старретта и самого Райта (из ранних номеров Weird Tales), опубликованный издательством «Попьюлар фикшн». С коммерческой точки зрения задумка провалилась, поэтому больше никто не брался издавать подобные книги.

На одном только рассказе «Он» Лавкрафт не остановился. В среду, двенадцатого августа, встреча Клуба Калем продлилась до четырех утра, после чего Лавкрафт сразу отправился домой и набросал «сюжет для нового рассказа… или, возможно, повести» под заголовком «Зов Ктулху»85. Хотя он с уверенностью заявлял, что «написать саму историю теперь уже будет нетрудно», одно из важнейших в его творчестве произведений появится лишь через год. Немного грустно наблюдать за попытками Лавкрафта оправдаться перед Лиллиан за постоянное отсутствие работы: он предполагал, что такой длинный рассказ «обязательно принесет ему достойную оплату»; прежде почти то же самое он говорил про задумку повести или романа о Салеме: «Если его примут, то я получу неплохую сумму»86. Складывается впечатление, что Лавкрафт отчаянно старался убедить Лиллиан в том, что не проматывает ее (и Сонины) деньги, несмотря на безработицу и регулярные посиделки в кафе с «ребятами».

В августе Ч. У. Смит, редактор Tryout, подкинул Лавкрафту еще одну идею для сюжета, которую Говард изложил в письме к Кларку Эштону Смиту: «…гробовщик оказывается заперт в деревенском склепе, когда по весне начинает выносить накопившиеся за зиму гробы для захоронения, и чтобы дотянуться до окошка и выбраться, он ставит гробы один поверх другого»87. Звучит не очень многообещающе, и поскольку в тот период Лавкрафт все же решился написать этот рассказ, пусть даже с добавлением элемента сверхъестественного, можно сделать вывод о том, что в атмосфере Нью-Йорка его воображение отчасти истощилось. Написанный восемнадцатого сентября «В склепе» уступает рассказу «Он», но при этом он не так плох, как «Кошмар в Ред-Хуке». Он просто посредственный.

Джордж Берч – небрежный и толстокожий гробовщик из Пек-Вэлли, вымышленного городка где-то в Новой Англии. Однажды он оказывается заперт в склепе, где хранятся гробы для весеннего погребения (зимой земля слишком твердая): дверь захлопнулась от ветра, и ржавую щеколду заклинило. Берч понимает, что есть только один способ выбраться из склепа – сложить восемь гробов друг на друга пирамидой и вылезти через фрамугу. Хотя двигаться он вынужден в темноте, Берч уверен, что поставил гробы как можно более устойчиво и что на самый верх он поместил крепкий гроб низкорослого Мэтью Феннера, а не тот хлипкий, что предназначался для Феннера, но куда он все-таки положил высокого мужчину по имени Асаф Сойер – мстительного человека, который при жизни никогда Берчу не нравился. Поднявшись на «миниатюрную Вавилонскую башню», Берч видит, что ему нужно выбить несколько кирпичей вокруг фрамуги, иначе не пролезть. В процессе он проваливается ногами внутрь верхнего гроба с его гниющим содержимым. Берч вдруг чувствует сильную боль в лодыжках и думает, что, скорее всего, зацепился за расшатанные гвозди или посадил занозу, но ему все же удается выбраться наружу. Идти он не в силах, так как его пяточные сухожилия перерезаны. Берч доползает до кладбищенской сторожки, и его спасают.

Позже доктор Дэвис с тревогой осматривает его повреждения и отправляется в склеп, где узнает всю правду: Асаф Сойер не умещался в гроб Мэтью Феннера, поэтому Берч, недолго думая, отрезал ему стопы. Правда, он не ожидал, что Асаф сумеет отомстить. Раны на щиколотках Берча – это следы от зубов.

Получилась банальная история о сверхъестественной мести в духе «око за око». Кларк Эштон Смит доброжелательно отмечал, что «В рассказе „В склепе“… чувствуется реалистичная мрачность Бирса»88. Да, возможно, он и написан под влиянием этого автора, однако сам Бирс ничего настолько простого не сочинял. Лавкрафт пытается работать в более грубом, разговорном стиле и даже хитроумно заявляет: «Даже не знаю, с чего начать повествование о Берче, ведь я не мастер рассказывать истории», но успеха не добивается. И все же этот рассказ очень нравился Августу Дерлету, поэтому его можно найти во многих сборниках «лучших» произведений Лавкрафта.

Сразу после написания рассказ ждала не самая приятная судьба. Лавкрафт посвятил его Ч. У. Смиту, «который подсказал основную задумку», и история появилась в журнале Смита Tryout за ноябрь 1925 года. Тогда он в последний раз разрешил опубликовать новый рассказ (еще не получивший отказ в профессиональных изданиях) в любительском журнале. Лавкрафт, конечно, пытался пристроить «В склепе» в тот же Weird Tales, куда он в принципе неплохо подходил благодаря малому объему и мрачной атмосфере, однако в ноябре Райт его отверг. Причину отказа Лавкрафт посчитал довольно любопытной: «настолько жуткий, что не пройдет цензуру в Индиане»89. Как поясняет Лавкрафт в более позднем письме, редактор намекает на рассказ Эдди «Возлюбленные мертвецы», который был запрещен: «Отказ Райта [напечатать „В склепе“] был полной бессмыслицей – сомневаюсь, что он вызвал бы возражения каких-либо цензоров, но после того, как сенат штата Индиана запретил „Возлюбленных мертвецов“ бедняги Эдди, Райт без конца паникует по поводу цензуры»90. Тогда шумиха вокруг рассказа «Возлюбленные мертвецы» (которая, возможно, в 1924 году помогла «спасти» Weird Tales) в первый, но отнюдь не в последний раз негативно сказалась на Лавкрафте.

Впрочем, Говард получил от Райта и хорошую новость. Судя по всему, Лавкрафт прислал ему на оценку рассказ «Изгой», который уже пообещал для журнала У. Пола Кука Recluse, задуманного примерно в сентябре91. Это произведение так сильно понравилось Райту, что он начал выпрашивать у Лавкрафта разрешение на ее публикацию. Говард сумел договориться с Куком, и где-то к концу года Райт принял рассказ в Weird Tales. «Изгой» вышел в номере за апрель 1926 год и стал знаковым событием.

Остаток года Лавкрафт занимался различными мероприятиями, связанными с Клубом Калем, принимал гостей из других городов и в поисках чудесных старинных местечек совершал поездки в одиночку. К тому времени он уже успел повидаться с некоторыми знакомыми: в апреле на несколько дней приезжал Джон Рассел, его бывший враг по Argosy, ставший близким другом, а в начале июня на пару дней заглянул Альберт А. Сэндаски. Восемнадцатого августа приехала супруга Альфреда Галпина, француженка, на которой тот женился годом ранее, пока жил в Париже и изучал музыку. Уже двадцатого числа она направилась в Кливленд. Соня на тот момент тоже была в Нью-Йорке, так что вместе с Говардом они сводили гостью в ресторан и в театр, после чего вернулись на Клинтон-стрит, 169, где миссис Галпин согласилась снять комнату на время пребывания в городе. Однако на следующее утро она пожаловалась на клопов и к вечеру перебралась в гостиницу Броссерт на улице Монтегю. Правда, в тот день она вместе с Соней пришла на встречу Клуба Калем: видимо, ради присутствия иностранной гостьи пришлось пожертвовать правилом «никаких женщин в клубе».

От случая к случаю Лавкрафт продолжал добросовестно выступать в качестве хозяина на собраниях Клуба Калем, и из его писем можно узнать, что ему очень нравилось угощать друзей кофе, тортом и другими вкусностями, которые он подавал на красивейшем голубом фарфоре. Макнил однажды пожаловался, что никто, кроме него самого, не приносит гостям напитки и закуски, вот Лавкрафт и решил наверстать упущенное. Двадцать девятого июля он за 49 центов купил алюминиевое ведерко, чтобы приносить в нем горячий кофе из кулинарии на углу улиц Стейт и Корт. Он был вынужден пойти на такие меры, поскольку не мог варить кофе дома – либо не умел, либо в квартире не имелось необходимого нагревательного прибора. Также для встреч он покупал яблочные пироги, пирог из песочной крошки (который нравился Кляйнеру) и другие съестные припасы. Как-то раз Кляйнер не пришел на собрание, и Лавкрафт печально отметил: «Количество нетронутого пирога из крошки просто поразительно! Добавить к этому четыре оставшихся яблочных – и мои обеды на ближайшие пару дней, считай, расписаны!! По иронии, пирог из крошки я приобретал специально для Кляйнера, он его обожает, а он взял и не явился. Мне такая выпечка особо не нравится, но в целях экономии придется поглощать ее в огромных количествах!»92 Данный комментарий вновь указывает на бедственное положение Лавкрафта в тот период.

Примерно в это же время в жизни Лавкрафта появились новые коллеги. Уилфред Бланш Талман (1904–1986), журналист-любитель, учившийся в Университете Брауна, на собственные деньги выпустил небольшой поэтический сборник под названием «Клуазонне и другие стихи» (1923)93 и в июле отправил его Лавкрафту. (Насколько мне известно, ни один экземпляр этой книги не сохранился.) В конце августа они встретились лично, и Талман сразу расположил к себе Лавкрафта: «Отличный парень – высокий и стройный, по-аристократически чисто выбрит, со светло-каштановыми волосами и отличным вкусом в одежде… Родом он из древних голландских семей с юга штата Нью-Йорк, недавно стал интересоваться генеалогией»94. Талман стал репортером в New York Times, а затем – редактором газеты Texaco Star, которую выпускала нефтяная компания. На основе различных историй из делового мира он сочинял профессиональные художественные произведения, а один из его рассказов позже был подвергнут вычитке Лавкрафтом (возможно, непрошеной). Талман, пожалуй, стал первым, кто присоединился к уже сложившемуся составу Клуба Калем, хотя регулярно посещать встречи начал только после отъезда Говарда из Нью-Йорка.

Еще ближе он сдружился с коллегой по имени Врест Тичаут Ортон (1897–1986), другом У. Пола Кука, который в то время работал в рекламном отделе журнала American Mercury. Позже он добьется успехов в качестве редактора Saturday Review of Literature, а затем и как основатель компании «Вермонт кантри стор». На тот момент Ортон жил в Йонкерсе, но вскоре после возвращения Лавкрафта в Провиденс вернулся обратно в родной штат Вермонт. Двадцать второго декабря он зашел в гости к Лавкрафту на Клинтон-стрит, 169, и они провели вместе весь остаток дня: поужинали в бруклинском ресторане «У Джона», куда часто наведывался Лавкрафт, прошлись по Бруклинскому мосту и после этого направились к Центральному вокзалу, где в 23:40 Ортон сел на поезд до Йонкерса. Лавкрафта он по-настоящему очаровал:

«Нет на свете более приятного, оживленного и привлекательного человека. Телосложения он некрупного, темноволосый, стройный, красивый и энергичный, чисто выбрит и очень придирчив в плане одежды… Сказал, что ему тридцать лет, но выглядит не старше двадцати двух или двадцати трех. Голос густой и приятный… манера речи бодрая и мужественная, говорит с беззаботной открытостью благовоспитанного молодого человека… Истинный уроженец Новой Англии, родом из центральной части Вермонта, свой родной штат обожает и намерен вернуться туда через год, поскольку ненавидит Нью-Йорк не меньше меня. Все его предки – настоящие аристократы, из старого новоанглийского рода по линии отца и из жителей Новой Англии, голландских поселенцев и французских гугенотов со стороны матери»95.