Ответные возмущенные вопли на китайском и русском, но с сильнейшим восточным акцентом, были приняты за японские команды и азиатскую хитрость. После чего стрельбу бдительной стражи охотно поддержали такие же соседи. Трескотня винтовочных выстрелов и всполохи взлетавших ввысь осветительных ракет метались волнами вдоль всего берега залива Китовый. Шум поднялся невообразимый, словно началась полноценная высадка.

Именно в этот момент началась атака японских миноносцев на внутреннюю якорную стоянку рейда Посьет. Ее сравнительно легко удалось отбить береговой артиллерией. Но в прилегающих водах были потеряны две шхуны, использовавшиеся в снабжении береговых гарнизонов в Корее и сигнальных постов западного побережья залива Петра Великого. А сама атака напоминала скорее разведку, чем окончательно уверила командование района в реальной угрозе именно на этом направлении.

С противоположного берега залива Посьет было прекрасно видно всю эту иллюминацию. Хотя ружейную стрельбу из-за большого расстояния и не слышали, буханье пушек и хлопки миноносных скорострелок со стороны основной оборонительной позиции разобрали отчетливо. Находившийся в бухте Пемзовая отряд контр-адмирала Йессена, только вчера пришедший на плановые послеремонтные стрельбы и еще их не закончивший, приготовился к обороне. Прояснить ситуацию не удавалось. Радио не действовало из-за активных японских помех, а телеграфом для связи с Владивостоком монопольно и, как позже выяснилось, бестолково пользовались армейцы. Так что он оказался фактически отрезанным от командования флота и не получал никаких приказов своего начальства.

Зато с поста Посьет контр-адмиралу постоянно шли приказы от сухопутного командования: «Немедленно выйти в море и вместе с уже отправленными подлодками атаковать неприятеля». Но, не имея никакого прикрытия и совершенно не представляя, какими силами располагает противник, упрямый начальник отряда малых броненосцев не хотел напрасно рисковать своими кораблями в безнадежном ночном бою.

К тому же в темноте можно было запросто напороться на камни, поскольку все маяки и бакены погасили, либо нарваться на торпеду от своей же подлодки. «Неудавшуюся» атаку на «Ушакова» под Сасебо к этому времени досконально разобрали в штабе и довели ее итоги до всех командиров кораблей.

Еще только заслышав стрельбу у острова Фуругельма, оба броненосца, имевшие теплые машины и пар в котлах, снялись с якорей и подошли максимально близко к берегу. Разразившаяся вскоре стрельба у рейда Паллада и паника на северном побережье Посьетского залива окончательно утвердили Иессена в правильности принятого решения. Противоторпедных сетей ни на его кораблях, ни на самом полигоне не оказалось, так что надеяться приходилось лишь на артиллерию или, что было более желательно, на то, что броненосцы не будут обнаружены.

Стоя на мелководье, в случае нападения противника надеялись отбиться из пушек при помощи береговой батареи на мысе Шелягина. Так виделось гораздо больше шансов сохранить отряд для полноценного утреннего удара по десантным силам. Начинать большую высадку в темноте никто явно не станет, так что спешить с этим не стоило. В свете подобных предположений все поступавшие от начальника Посьетского отряда телеграммы просто игнорировались.

Судя по всему, о месте расположения нового флотского артиллерийского полигона противнику ничего известно не было, так как миноносцы обошли его стороной, даже не попытавшись осмотреть южный берег рейда Паллада, где замерли в полной боевой готовности «Ушаков» с «Апраксиным».

Как уже бывало ранее, генерал-майор Щупинский начал требовать от моряков свезти на берег десантные роты и пушки для обороны и разразился многочисленными депешами в вышестоящие инстанции с просьбой о помощи, тем самым блокировав единственную линию проводной связи. В своих рапортах он сообщал, что в заливе Китовый уже видят многочисленные пароходы, начинающие высаживать пехоту шлюпками, хотя в полученном оттуда донесении речь шла лишь о нескольких гребных шлюпках, замеченных с берега (тех самых с китайцами).

Это полностью дезориентировало командование флота и штаб наместника, решивших, что целью атаки действительно стал именно северный берег залива Посьет, имевший сразу три бухты, вполне пригодные для быстрой высадки крупных десантов. Исходя из этого и было начато развертывание имевшихся в распоряжении скудных сил.

По этой причине направление на остров Аскольд и далее вдоль берега к мысу Поворотный, откуда также поступил сигнал о начавшемся сразу в двух местах морском бое, осталось без должного внимания. С берега врага не видели, а послать туда для прикрытия избиваемых москитных сил оказалось просто некого.

В итоге не успевшие укрыться в укрепленной гавани старого прииска на острове Аскольда катера, миноноски и прочая мелочь были рассеяны и частично потоплены. Саму стоянку в бухте Наездник на острове Аскольд также пытались атаковать. Нападавшие, наткнувшись на ответный огонь малокалиберных скорострелок у входа в бухту, сначала решительно продолжили атаку, но быстро отошли, вероятно, обнаружив след выпущенной по ним первой же мины с развернутых там береговых торпедных позиций. Их численность так и не удалось установить.

Результатом атаки противником дозорных и тральных сил у восточного выхода из залива Петра Великого в районе пролива Аскольд стала потеря трех паровых шаланд из состава тральной партии, провожавшей «Урал», и одной из миноносок ее эскорта. Причем две из трех шаланд погибли не от огня противника, а на камнях у мыса Пальчатый, спасаясь от преследования.

Судьба самого парохода-крейсера оставалась неизвестной. С сигнальных постов сообщали только о короткой, но интенсивной перестрелке, сопровождавшейся работой прожекторов в море юго-восточнее Аскольда, то есть в той стороне, куда он ушел. Взрывов никто не слышал, так что оставался шанс, что удалось отбиться.

Связи по радио в восточном направлении не было с начала ночи. Помехи. Телеграфная линия к Ольгинскому укрепленному району и далее оказалась повреждена где-то за мысом Поворотный. С заливом Америка и Сучанскими копями еще могли обмениваться депешами, но дальше Хмыловки они не проходили. Судя по всему, обрыв был снова где-то на перевале выше по реке. Там пару дней назад уже случилась перестрелка телеграфистов-ремонтников с хунхузами. В Николаевске-на-Амуре пока все было спокойно, но телеграфная связь между Софийском и заливом Де-Кастри, где шел провод через пролив на Сахалин, также не действовала. Соответственно, ничего не было известно о положении дел на острове-каторге и у Курильских островов. Из-за всего этого теперь не поступало вообще никаких известий со всего восточного фланга. Оценить общую ситуацию в таких условиях оказалось очень непросто!

А японцы напирали. Несмотря на то что туман неожиданно рассеялся, они прошли в виду мыса Гамова, островов Римского-Корсакова и углубились в Амурский залив за остров Стенина, явно обходя минное заграждение перед мысом Брюса. Так далеко они еще не забирались. Отступить их заставил только пуск ракет с одной из островных осветительных батарей и залп дежурного крейсера «Светлана», выдвинувшегося от острова Рикорда для отражения попытки высадки крупного десанта еще и в Славянском заливе, как все уже считали.

В крепости объявили общую тревогу, закрыв для гражданского использования телеграф и вокзал. Плавание всех частных маломерных судов в бухтах Новик и Золотой Рог полностью запретили. Из двух эшелонов с войсками, уже отправленных из гарнизона крепости в пост Посьет узкоколейкой, один «тормознули» на разъезде Алмазовка, едва эшелон перевалил мост через реку Монгуай. Туда телеграфировали приказ: «Спешно выдвигаться пешим порядком к деревням Нижние Седеми и Сухая Речка в Славянском заливе и готовиться отражать десант». А второй поезд продвинули до урочища Славянка, где приказали выгружаться и занять недостроенные укрепления по реке Айдеми и у деревни Брусья. Вдоль берега направили усиленные казачьи разъезды, опасаясь, что японцы попытаются высадиться в Славянском заливе даже ночью. Под утро приморским трактом на юг ушли еще и две конные батареи в сопровождении сотни казаков из резервов, стоявших в Занадворовке.

По изначально доработанным планам обороны, Славянский залив должен был прикрываться защищенной артиллерийской позицией у мыса Брюса, на которой раньше стоял «Сисой», ремонтировавшийся теперь в доке. После его ухода там оставалась только трехорудийная батарея старых обуховских шестидюймовок. Этого теперь казалось явно недостаточно.

Поскольку по его восточному берегу проходили Прибрежный тракт и узкоколейка, потеря Славянского залива сразу отрезала бы залив Посьет от Владивостока, не позволив ни выдвинуть туда подкрепления, ни отвести оттуда силы обороны в случае возникновения такой необходимости. При этом полностью обрушивая почти готовую оборону по левому берегу реки Айдеми, находившуюся в десяти верстах южнее.

В штабах были сильно встревожены столь вызывающими действиями противника. На разведку отправили даже «Кефаль», единственную подводную лодку, остававшуюся во Владивостоке в относительно боеспособном состоянии. Хотя эффективность ночной разведки с едва возвышавшегося над поверхностью моря тихоходного и неповоротливого суденышка, еще толком не освоенного экипажем, вызывала серьезные сомнения у всех, кто представлял, что это такое.

Доклады о подозрительных контактах продолжали поступать. Как и ожидалось, японские миноносцы, прикрываемые вспомогательными крейсерами, действовали только в узких проходах вдоль самого берега, не пересекая линию своего заграждения между островами Римского-Корсакова и Аскольдом, но усиления задействованных ими сил до сих пор отмечено не было. Исходя из этого, появилось предположение, что это вовсе не десант, а попытка провести подлодки как можно ближе к проливу Босфор Восточный для атаки наших кораблей прямо в гаванях.

Подходы непосредственно к бухтам Золотой Рог и Новик начали спешно перекрывать дополнительными импровизированными дозорами, в которые загребали все портовые катера, буксиры и даже частные рыбацкие, прогулочные, промысловые и каботажные суда, подвернувшиеся под руку. На самих стоянках организовывали шлюпочные дозоры, а также пешие и конные патрули вдоль берегов из матросов и солдат гарнизона. А сразу после полуночи, когда японцы неожиданно откатились южнее, начали контрольное траление фарватеров, ориентируясь по огням на катерах, выставленных у острова Скрыплева, и по створным кострам в бухте Патрокл. Штатные навигационные огни было категорически запрещено использовать до рассвета.

Кроме того, для осмотра побережья и недопущения никакой сигнализации противнику мобилизовали все полицейские силы города вместе с ополченцами и добровольцами из числа горожан и не занятых на работах приезжих, до самого утра рыскавших по берегам Амурского и Уссурийского заливов.

При этом толком организовать всю эту самодеятельность никто не успел, что привело к ложным донесениям об обнаружении подозрительных судов (оказавшихся нашими же дозорными шлюпками), нескольким случаям «дружественного мордобоя», по причине перевозбуждения некоторых активистов и вызванной этим всеобщей чрезвычайной подозрительности. К счастью, без жертв.

Но часть добровольцев сбежали с постов вместе с оружием и вернулись в город. Там они уже под утро смогли организоваться и напасть на тюрьму смяв охрану никак не ожидавшую ничего подобного, и выпустив всех арестантов. Одновременно атаковали и телеграф, завладев им, правда, всего на полчаса. Подошедшая комендантская рота сибирских стрелков быстро навела порядок.

Однако следом начались волнения в рабочих слободках и гарнизонах на острове Русский, спровоцированные тяжелыми условиями труда и недостаточным продовольственным обеспечением. Но там удалось быстро разрядить ситуацию, после полудня возобновив нормальную работу в три обычные смены на всех оборонных и гражданских объектах первой важности. Только вспыхнувший на следующий день, получается, уже вдогонку, бунт на Сучанских копях разгорелся в полную силу.

В немалой степени его успешному развитию способствовали все предыдущие действия региональной администрации. Изымавшиеся, по мере мобилизации, профессиональные кадры горняков на шахтах заменялись постоянно прибывавшими по этапам осужденными, преимущественно по политическим статьям, каторжанами.