Глава пятая. Просто старые сказки

Ошеломленная только что услышанной историей безнадежной любви, Тори задумчиво брела по парку, разбитому вокруг делового центра, в котором трудился несчастный Алексей Георгиевич. Непривычный для лета холод немного отступил, влажный пронизывающий ветер сегодня стих, сквозь темные, неподвижно нависшие облака, грозящие в любой момент трансформироваться в тучи, робко проглянуло солнце. Прогуляться между старых деревьев было сейчас даже приятно, если бы не обстоятельства, загнавшие Тори в эту часть города. Она отмечала краем глаза и ухоженные дорожки, и подстриженные кусты, и свежеполитые клумбы, но как-то невзначай, походя. Если бы Леська гуляла сейчас с Тори, насколько приятно было бы разделить открытие такого чудесного парка. Они бы присвоили его себе, как когда-то присвоили «Ласточку», и временами говорили: «Встретимся в нашем парке», приходили сюда, тихонько обсуждали встречных прохожих. Но Леськи не было, а Тори пребывала в смятении.

Она не знала, что больше поразило ее в этой встрече: странные изыскания ученого; его преданность женщине, которая так и не дала приблизиться к ней за долгие-долгие годы; тайна, что скрывала мама Леськи?

Нет, ну надо же… То ли подруга и сама не знала, от кого они прятались всю жизнь, то ли Тори так и не удостоилась доверия Леськи. Оказалось, она не имела о подруге никакого представления. Вот вообще никакого.

Тори остановилась, задохнувшись обидой. Они дружили лет пять, и ближе и роднее Леськи никого не было. Так Тори всегда думала. А в сущности… Что подразумевала эта дружба? Совместное хождение по магазинам и жизнерадостный треп ни о чем в кафешках? Даже когда мама Леськи была жива и, наверное, подруге нелегко приходилось с инвалидом, она не валила на Тори груз проблем, которые, в отличие от предательства Ивана, были далеко не столь роматично-переживательными. Настоящими проблемами Леська, как выяснилось, с Тори никогда не делилась.

Открытие было таким же неприятным, как и урок, который, сам того не зная, преподал Тори Алексей Георгиевич: старания могут пропасть даром. Тори с детства слышала: стремись, и у тебя все получится. Но эта история… Разве можно упрекнуть странного ученого, что он недостаточно старался? Ни в коем случае. Но так и не получил желаемого.

Это была плохая история. Очень плохая. Вмешательство в нее сулило Тори большие неприятности, это не вызывало теперь никаких сомнений. Но она уже не могла остановиться. Спасительно заверещал мобильный, выдергивая ее из липкого безнадежного ужаса.

Вира! Ну, конечно! Странно, подумала Тори, что Вира сразу сказала; нужно подавать в розыск. Она же дружила с мамой Леськи, и наверняка знала что-то о той старой истории. Почему промолчала?

– Деточка, у тебя все в порядке? – подтверждая сомнения, беспокойно спросила Вира. – Ты не появляешься у меня уже второй день…

– Не совсем, – бросила Тори.

Таким тоном она никогда не позволяла себе общаться с работодательницей, но сейчас Тори подозревала всех, окружавших Леську, в утаивании важной информации.

– Что случилось? – голос начальницы прерывался, и Тори отругала себя за эгоизм.

Не хватало еще навредить Вире. С ее болезнью и возрастом инфаркт получить проще простого.

– Нет-нет, ничего такого, – спешно уверила Тори. – В смысле, хорошего тоже не случилось, все на том же месте, когда мы расстались. Только я кое-что узнала… Старая история, которая неожиданно всплыла на поверхность…

Всплыла…

В голове Тори возник образ всплывающей над водой Дины Егоровны. Мама Леськи в ее воображении устроилась на верхушке огромного мокрого валуна над гладью моря, волосы у нее растрепались, а вместо неходячих ног на камне кокетливо свернулся хвост, серебрящийся чешуйками. Тем самым голосом, который Тори никогда не слышала, Дина Егоровна выводила мелодию. Томные мурашки бегали под кожей, тянули в сладкий сон под мокрый камень.

– Я сейчас буду у вас, – торопливо сказала Тори. – Через сорок минут. Только не волнуйтесь, ничего за эти два дня и в самом деле не случилось.

«Потому что оно случилось много лет назад, еще до рождения Леськи», – подумала Тори.

Вернее, это как бы даже и не ее мысли были, а что-то или кто-то четко и ясно произнес в голове. Чувство оказалось неприятным: вторжение чего-то чужого и холодного в интимный внутренний мир. Тори поежилась. Захотелось вдруг окунуться в спасительные волны того, что Алексей Георгиевич называл асмр.

«Там я могу пережить любую трагедию», – неожиданно подумала она. – «Если перейду в сладкую сонную реальность. Переждать в спокойствии и эйфории самые сложные моменты, а когда все закончится и разрешится – вернуться в настоящее».

Это пугало. Уводило от действительности. Хотя Алексей Георгиевич и настаивал на том, что волшебные ощущения организм сам ищет в своих глубинах, все же, как сейчас поняла Тори, вызывает привыкание. Значит, сродни наркотику. А то, что сродни наркотику, не может быть правильным.

Чувство маленькой зверушки, потянувшейся за лакомством и не подозревающей о нависшей пасти капкана.

Точность не являлась отличительным признаком Ториного характера, но ровно через сорок минут она и в самом деле открывала дверь Виры своим ключом. Она застала работодательницу на кухне, та капала в чайную кружку какое-то лекарство, явно от сердца. Тори услышала характерный запах то ли валидола, то ли валокордина. «Ну все-таки напугала…», – сердито подумала она, злясь на саму себя.

Вира оглянулась и с вороватым видом (хотя и запоздало) задвинула кружку и бутылочку с каплями за большой декоративный кувшин на кухонной полке.

– Вы в порядке? – спросила Тори, делая вид, что не заметила ни лекарства, ни того, как его быстро спрятали.

Она вообще не подозревала, что в квартире есть сердечные препараты. А в аптеку Тори ходила сама, уборщице Вира не доверяла покупку лекарств. Странно. Все, с тех пор, как пропала Леська, выглядит странным. Словно подруга держала, смыкая, тяжелые шторы, скрывающие истину, а теперь ткань разошлась, и за ней открылся настоящий мир, о котором Тори ничего не знала.

– В порядке, да, – Вира кивнула, сдвинув брови к переносице, что придало ей вид, не допускающий ни малейшей возможности ее пожалеть.

– Я хотела расспросить вас о Дине Егоровне…

– Завари, пожалуйста, чай, – попросила Вира. – Пусть сегодня будет белый улун.

Тори предпочитала настоящий кофе, сваренный в турке, и чай из пакетиков, который пила Вира, казался девушке весь на один вкус, но она послушно покупала для работодательницы целую кучу разноцветных коробочек с этими самыми пакетиками.

Сейчас она нашла среди них белый улун и добросовестно залила квадратик кипятком.

– Что ты хотела знать о Дине? – спросила Вира, давя на пакетик маленькой ложечкой.

Прозрачный кипяток спазмами окрашивался в бледно-желтый цвет. Дави-не-дави, гуще не будет.

– Вы знали о том, что у нее был особый поклонник? – сразу взяла быка за рога Тори. – Человек, который любил ее всю жизнь?

– Ты о… – Вира тоже не стала рассусоливать. – О том, кого Дина звала Лешиком?

– Алексей Георгиевич, – кивнула Тори. – Наверное, это он.

Ей сложно было представить, что кто-то зовет «Лешиком» импозантно-красивого мужчину в возрасте.

– Он работает в какой-то странной фирме. Они изучают явление под названием «АСМР». Но дело, впрочем, не в этом. Я узнала, что Алексей Георгиевич еще со школы пытался помогать Дине Егоровне. Леськи и в проекте не было, когда они познакомились.

– А почему тебя это так интересует? – покачала головой Вира. – Ты думаешь, он может знать, куда пропала Олеся?

Разбивая внезапную надежду во взгляде работодательницы, Тори вздохнула.

– Он не знает. Я уже встречалась с ним. Тут другое… Когда они познакомились, Дина Егоровна училась в медицинском колледже и жила в общежитии. Она явно приехала в чужой город, но откуда? Ничего не неизвестно о ее корнях. Я подумала… Может быть Леська узнала что-то о бабушке там или тетке какой, решила после развода отдохнуть у родных. Вы случайно не знаете, откуда Лесина мама?

Вира задумалась.

– Она не любила говорить о прошлом. Дина вообще не любила говорить…

Тори кивнула, вспомнив хрипы и стоны, которые с трудом вырывались из Леськиной мамы, когда ей нужно было о чем-то сообщить.

– Алексей Георгиевич рассказал, что Дина Егоровна словно всю жизнь убегала от кого-то. Боялась.

– Возможно, – согласилась Вира. – Мы, знаешь ли, больше на тему общей болячки общались. Она никогда даже об аварии, в которой потеряла способность передвигаться и нормально говорить, не рассказывала. Дина всегда ставила стену между собой и даже очень близкими людьми. Она и Олесе, судя по всему, ничего о своих корнях не намекнула. Наверное, оберегала от чего-то. Подожди…

Она сосредоточенно нахмурилась, словно тщательно перебирала в себе страницы памяти. Тори покосилась на чашку с белым улуном. Чай, конечно, давно остыл. Она уже приподнялась, чтобы сделать Вире новый, когда та очнулась, вынырнув из воспоминаний.

– Один раз Дина обмолвилась. «У нас в…»… Как же там? Нежное такое название, укачивающее. Что-то вроде… То ли лебедь, то ли колыбель… Ты же знаешь, ее сложно было понять, только если на бытовые темы что-то. А уж незнакомое название… Прости, я не разобрала.

Вира виновато развела руками.

– А что у них там? – Тори опять села, позабыв о намерении освежить чай.

– Так не договорила. Я ей, кажется, рассказывала о том, какое вкусное мороженое в конце восьмидесятых в нашем городе продавали. Она тоже принялась вспоминать.

– Вы любили мороженое? – удивилась Тори.

Она слышала об этом в первый раз.

– Я вообще была жуткая сладкоежка, – улыбнулась Вира. – Пришлось отказаться от сладкого, когда попала в инвалидную коляску. Двигаюсь мало, меня бы уже разнесло вширь сверх всякой меры. А мне, деточка, в любом положении хочется выглядеть привлекательно. Я же – женщина.

– Жаль, что вы не разобрали название этого «лебедя», – вздохнула Тори.

– Тогда это не казалось мне важным. Если человек о чем-то не хочет говорить, то он имеет на это право, я считаю. Лезть в душу без мыла – не в моих правилах.

– Ну да, – Тори согласилась. – Знать вы не могли. И Дину Егоровну и в самом деле понять было довольно сложно. Кстати, Алексей Георгиевич говорил, что до трагедии она с ума сводила волшебным голосом. Завораживающим. Он поэтому и занялся феноменом таких тембров. Хотел разобраться, как вернуть звучание, если Дина Егоровна вылечит связки. Он в это свято верил. Так влюбился в ее голос когда-то, что всю жизнь этому и посвятил. Хотя, насколько я понимаю, он наукой занимается, а как только дело касается Дины Егоровны, у него всякое рацио отключается. Начинается просто сплошная мистика с эзотерикой.

– Мистика… – задумчиво протянула Вира. – Знаешь, мне вот это вот все сейчас явно напоминает образ русалки-сирены. Манящий голос прекрасной девы. Но… Тот, кто слышит ее пение, бросается в воду и, в конце концов…

Она неожиданно замолчала.

– Погибает? – продолжила Тори. – Как Алексей Георгиевич?

Ну, жизнь в переносном смысле у нейроанатома и впрямь почти пошла под откос.

– Возможно, не только он один, – вдруг серьезно сказала Вира. – Если мы подумаем в этом направлении, то окажется, что в юности Дины произошла какая-то странная история. Довольно трагичная и судьбоносная, раз ей пришлось всю жизнь скрываться от кого-то. Все такие истории заключаются в трех «К»: кровь, кровать, кошелек. Деньги здесь не при чем…

Тори кивнула. Дина Егоровна и деньги? Они никогда рядом не лежали.

– Остается кровать и кровь. То есть любовь и смерть. Возможно и то, и другое вместе.

– И что это могло быть? – Тори искренне не понимала.

Виру уже несло в любимом ей направлении. Никто из знакомых Тори, конечно, так глубоко не жил в мифах. И никто не так явно не сплетал настоящее со сказочным прошлым. Вира словно жила на стыке двух, на первый взгляд, совершенно параллельных миров.

– По мотивах легенд, на которые накладывается образ сладкоголосой девы, кто-то мог разбиться о скалы, ринувшись в поток прекрасной песни. В аллегорическом смысле, конечно. Мы не знаем, какой Дина была в юности, но судя по безумной любви, которую через всю жизнь пронес ее «Лешик», явно очень особенной.

– Настоящий роман, – с чувством сказала Тори. – Просто необыкновенной интересности. Если бы мы наткнулись на эту историю не в тот момент, когда пропала Леська, а я с ума схожу от попыток догадаться, куда она подевалась…