Но слугам, как известно, особое разумение ни к чему. Почувствовав в кармане приятную тяжесть пусть и не своих, но доверенных ему на время больших денег, он представил себя важным человеком. Расхаживая в рядах менял, – здесь сидели сплошь крепкие мужчины с весами и коробами, в которых хранили золото, серебро и медь; за порядком приглядывали стражники, – королевский слуга надувал щеки и поглядывал высокомерно. Менялы на его взгляды не реагировали. Они никогда не зазывали клиентов. Зачем? К ним и так придут.

В Европе ходило несметное количество разнообразных денег. Их чеканили и короли, и герцоги, и графы, да еще привозили с Востока паломники и купцы – словом, разобраться во всем этом изобилии могли только весы. Монеты оценивались по весу, затем меняла высчитывал равное по стоимости количество местных монет и, конечно, свою долю. В одних городах доля эта определялась городским магистратом, в других – спросом и предложением, но в обоих случаях была невелика. Ибо каждый торговец или хозяин постоялого двора принял бы монету любого достоинства, лишь бы она была по-настоящему серебряной или по-настоящему золотой. Главное – драгоценный металл, а что там на нем написано – неважно.

– Эй, любезный, – окликнул слуга шепотом, считая, что меняла и так должен услышать, если захочет. – Во что оценишь эту монету? – и вынул византийский золотой.

Меняла взял предложенное и бросил на весы. Уравновесил чашечки. Попробовал монету на зуб, оглядел знаки, до блеска натер о свой матерчатый пояс…

– Что за монета? – спросил он.

– Поживее, любезный, – с миной благородного лорда заявил слуга. – Я спешу.

– Что за монета? – невозмутимо повторил меняла.

– Византийская номисма. Разве ты не знаешь? Должен бы.

– Тяжелая. – Флегматичный австриец передал монету соседу. – Стоит никак не меньше французского ливра.

– Больше. Ливры за последние годы измельчали, – рассмеялся сосед.

Меняла открыл короб.

– На что меняешь?

– На серебро. – Слуга поднадул щеки. – Только хватит ли у тебя монет? – Он не удержался и потряс перед глазами собеседника увесистым мешочком.

Глаза у менялы загорелись. Он еще раз осмотрел монету, прикусил ее и снова потер о кушак (за неделю материя на кушаке тяжелела, и тогда он сжигал ткань, а после выковыривал из золы несколько крупинок золота; это был его дополнительный доход). Покосился на приятно побрякивающий мешочек.

– И что у тебя там?

Королевский слуга, не желая отказывать себе в удовольствии, распустил завязки и продемонстрировал целую пригоршню золота.

Но его ожидание не оправдалось. Лицо менялы осталось каменным.

– Откуда у тебя столько золота? – только и спросил он.

– Думаю, это не должно тебя касаться, – надменно бросил англичанин.

Меняла пожал плечами:

– Возможно. Тогда это дело нашего судьи. Сам пойдешь или позвать стражу? – и кивнул на стражника, как раз вытащившего меч – поведение чужестранца ему тоже показалось подозрительным.

Слуга побледнел. Лишь теперь он понял, в какую ловушку угодил, и отвертеться было уже невозможно. На мгновение он со злобой подумал, что уж королю-то его ничто не грозит. Ну подумаешь, подержат в плену, так и угождать небось будут получше, чем папе римскому. Ну выкуп заплатит. Так он богат, как никто. Но потом англичанин представил, что сделает с ним король, если узнает об измене. Ведь рано или поздно он обретет свободу, и тогда изменнику не поздоровится.

– Пожалуйста, – спокойно ответил слуга, хотя внутри у него все оборвалось. – Мне скрывать нечего.

Пока его вели к судье, он успел придумать убедительную версию и в магистрате рассказал о том, что служит богатому купцу, который вот-вот должен прибыть в Вену. Разумеется, нужно приготовить достойный прием. Кроме того, купец подумывает купить здесь дом и поручил своему доверенному лицу все разузнать и осмотреть. Потому и вручил ему мешочек с золотом. Судья, ненадолго вышедший на крыльцо магистрата и слушавший вполуха, в ответ лишь махнул рукой, и королевского слугу освободили. Меняла отдал ему серебро, равнодушно объяснив, что оставил себе пять медных монет за обмен и беспокойство, и англичанин вздохнул с облегчением.

– Где ты задержался, черт тебя побери? – раздраженно спросил его король, мрачно сидящий над кубком вина.

Вино было так себе, кисловатое, и это не добавляло Ричарду хорошего настроения. Кроме того, он заказал поросенка, но хозяин бесцеремонно напомнил постояльцу об обязанности каждого доброго христианина по пятницам обходиться без мясной пищи и предложил запечь карпа.

Ричард терпеть не мог рыбу.

– Государь… – шепотом ответил слуга, но король перебил его:

– Поменял ты монеты?

– Да, государь, но…

– Ты купил на рынке то, что я велел?

– Нет, государь, но…

– Как ты посмел не выполнить моего приказа?

– Ваше величество, меня заподозрили и отвели к судье.

– Ты что-то украл, болван?

– Ваше величество… – Слуга сделал оскорбленное лицо. Нутром чувствуя, что король зависит от него, он стал немного нахальнее. Но притом прекрасно понимал, что перегибать палку не стоит – его господин весьма вспыльчив и в какой-то момент может рубануть, не разбираясь, кто ему нужен, а без кого он может обойтись.

– Тогда зачем тебя потащили к судье?

– Из-за золота. Мне пришлось сказать, что я служу богатому купцу, ваше величество, и что мой господин прибудет лишь через три дня… Ваше величество, люди здесь слишком бдительны. Пусть и большой город, но затеряться здесь, похоже, не так просто. Умоляю, государь, давайте поспешим уехать отсюда!

– Вот еще! – Король фыркнул и сунул нос в кубок. Все-таки вино здесь плохое. Или может, хозяин постоялого двора из осторожности не подает своего лучшего? Ничего, когда увидит настоящее серебро, сразу станет покладистым. – Ты поменял золото?

– Да, ваше величество.

– Так что же еще надо? Больше нет причин нас в чем-либо подозревать. Ты будешь расплачиваться местным серебром… – Он вдруг дотянулся и сжал горло Слуги, да так, что тот разом побагровел. – И не распускать язык. Ты понял меня?

– Да, ваше величество, – прохрипел тот, жалея, что вообще полез с советами. Король ненавидит советы.

– Вот и замечательно. – Плантагенет отпустил слугу и вернулся к своему вину. – Мы вполне можем отдохнуть здесь несколько дней. Никто ни о чем не догадается.

Но как бы Ричард ни старался быть незаметным, он все равно вызывал подозрения. Трактирщик сдержанно поглядывал на него – впрочем, лишь чуть чаще, чем на остальных постояльцев. За слугой, любящим хвастаться деньгами, присматривали попрошайки и беднота, которыми кишели городские улицы и в особенности рынок, – вдруг да решит кинуть монетку. Возможно, если б король Английский внял совету своего слуги и покинул город в тот же день, он еще побыл бы на свободе… по крайней мере, какое-то время. Но он задержался в Вене, и финал стал неизбежным.

В одно прекрасное утро постоялый двор был окружен войсками герцога Австрийского…

Глава 6

Дик оттолкнулся рукой от пола и вскочил на ноги. Он находился в трактирной комнатушке под самой крышей. Над ним темнели старые стропила, а дальше были видны жерди и солома, покрывавшая крышу. Он понял, что это всего лишь сон, когда увидел кровать, а на ней – крепко спящую Серпиану.

От напряжения у него дрожало все тело, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Молодой рыцарь прижал ладонь ко лбу и переступил с ноги на ногу. От его резкого движения девушка проснулась. Она приподнялась на локте, глядя сонно и немного сердито. Она спала в одной камизе,^[13] тонкой, сшитой словно бы из настоящего шелка.

– Что с тобой? – спросила она испуганно.

Он молча смотрел на девушку дурными от удивления глазами.

– Что-то случилось? – Серпиана спустила с кровати голые ноги.

– Ничего. – Он очнулся. – Прости, что испугал.

– Что происходит?

– Я видел… Я видел короля, и его путешествие по Империи, и то, как его взяли в плен.

– С ним случилось что-то непоправимое?

– Нет. Но я видел. Это был не сон, сны такими не бывают.

– Они бывают очень разными, – решительно сказала девушка.

– Но это был не сон. Я видел все четко, подробно. Я видел несколько дней его путешествия, от Горицы до Вены, видел все, что…

– Я понимаю, – перебила она. – Но это просто видение, вот и все.

Рыцарь-маг, потирая висок, неотрывно смотрел на свою бывшую невесту.

– Видение, понимаешь? – повторила она, подтягивая одеяло к груди и прикрывая то, что по меркам чопорного Средневековья вполне могло считаться наготой. – Обычное дело. Их можно вызывать и силой воли, если владеешь необходимым умением и концентрацией, понимаешь?

– Понимаю.

Он медленно опустился на свою солому и теперь смотрел на нее снизу верх. В бледном свете, просачивающемся сквозь рейки ставней, она была волшебно-прекрасной, нежной и трепетной, как утренний туман. Казалось, дунь – и не останется даже следа. И оттого, как она далека от него сейчас, хоть лежит под одеялом на расстоянии вытянутой руки, было больно.

– Прости меня.

– За что? – Серпиана приподняла бровь. Девушка была спокойна, но почему же ему все казалось, что она вот-вот обернется огромным черным удавом?

– За то, как я вернул тебя к жизни. Прости меня.

– Как я могу на тебя сердиться? Ведь ты фактически дал мне вторую жизнь.

– Но вопрос в том, как именно это произошло. То, что я сделал, просто издевательство.

– Ты не знал, – ответила она. В изгибе ее темных губ витала ирония, легкая насмешка, но не над ним – над собой.

– Прости меня. – Он протянул к ней ладонь.

Она вздохнула и пожала его пальцы.

– Все в порядке. К этому надо просто привыкнуть.

– К чему? Ведь все уже исправлено.

– Да, конечно. – Она отвернулась и улеглась на тюфяке. – Позволь, я все-таки досплю.

Он замолчал.

А наутро они двинулись дальше – мимо Реккьо и горы Монтальто, мимо Мелиды и аббатства Святой Троицы. Трагерну пришлось купить лошадь. Средств у Дика хватило бы и на французского жеребца, которого в Мелиде предлагали за огромные деньги – двадцать три ливра, – но друид предпочел спокойного италийского меринка с лохматой гривой и пушистым хвостом, послушного и ласкового. Герефорд не торговался, поэтому в придачу торговец дал ему седло и сбрую.

Дороги в Калабрии были на удивление хороши – почти нет выбоин, мало пыли, землл, выжженная солнцем до звонкости терракоты, красивые кусты, растущие по обочинам. Дальше тянулись оливковые рощи, пашни и пастбища, иногда деревеньки, прячущие от чужих глаз соломенные крыши в зарослях фруктовых деревьев. Все это они уже видели на пути в Мессину, но тогда Дик не имел возможности всматриваться – он был очень занят. При таком беспокойном короле, как Ричард, до созерцания окрестностей дело не доходило. Теперь он с удовольствием вертел головой, то и дело тянулся за веточкой оливы или цветком шиповника – просто так, от полноты чувств.

Трагерн тоже с удовольствием полюбовался бы на освещенную ярким солнцем Калабрию, но торговец, который продал им коня, похоже, решил сэкономить на седле и всучил им негодное. Теперь на нем постоянно ослабевал ремешок. Сам друид даже не пытался его поправить, объясняя, что во всей этой сбруе понимает меньше, чем в телегах.

– На чем же ездят эти ваши друиды? – спросил Дик, соскакивая на землю и пытаясь затянуть подпругу.

С тихим щелчком ремень лопнул, конец его шлепнул мерина по боку. Тот взбрыкнул и обиженно покосился на человека.

– Спокойно, одр! Ну вот, приехали. Снимай.

Трагерн помог другу снять с конька седло.

– И что теперь?

– Чинить, конечно. – Дик огляделся. – Должен же здесь быть какой-нибудь трактир… Нам надо остановиться и заняться торным ремеслом. Заодно и поедим.

– Вон там. – Серпиана, зрение у которой было острым, как у ястреба, махнула рукой вдоль дороги.