Они с Ханной устроились на обитом тиком полосатом диване в гостиной. Буп сидела на одном конце, опустив ноги на пол, а Ханна расположилась на другом, вытянувшись на диванных подушках, ее босые ступни покоились на коленях бабушки. Буп вспомнила о тех временах, когда ее внучки были маленькими девочками, когда щекотка и поцелуй излечивали от всех болезней, когда ее собственные проблемы не имели для них никакого значения. Но теперь Ханна была взрослой.

– Твой отец считает, что мне стоит переехать в Сан-Диего, – сказала Буп. – Я хотела рассказать тебе об этом сама. Вот почему девочки наконец-то нашли время приехать. Это наш последний шанс побыть здесь вместе.

Ханна резко наклонилась вперед, ухватившись за голени.

– Ты не можешь уехать.

Буп похлопала Ханну по ногам, и та снова выпрямилась.

– Мы по-прежнему сможем разговаривать по телефону. И ты сможешь сэкономить на билетах, навещая меня и своего отца в Калифорнии.

– Я не имела в виду, что ты не можешь. Я о том – зачем тебе это вообще нужно? Ты всегда говорила, что покинешь этот дом…

– Вперед ногами, – продолжила Буп. – Я знаю.

– Ты здесь выросла. Здесь вышла замуж за дедушку. Мы проводили каждое лето тут с вами и папой. Что я буду делать, если тебя не будет рядом? Не делай этого, Буп. Пожалуйста, останься! Мои самые лучшие воспоминания связаны с этим домом, и я не хочу, чтобы на этом все закончилось. – Голос Ханны дрогнул. Следом полились слезы. Сердце Буп бешено заколотилось. Такое поведение было совершенно не похоже на Ханну. Что-то случилось.

– Я знаю, милая, – нараспев прошептала Буп и закачалась из стороны в сторону. Она надеялась, что ее тон и поведение развеют беспокойство Ханны, каким бы оно не было. – Я рада, что тебе нравится тут находиться, правда. Но это большой старый дом, и большую часть времени я провожу в нем одна. И я не становлюсь моложе. Только не смей передавать мои слова Джорджии. И куда бы я ни отправилась, Саут-Хейвен все равно будет тут. Мой отъезд не означает, что ты не сможешь сюда вернуться.

Ханна улыбнулась, поджав губы. Это была ненастоящая улыбка. Она как бы говорила: «Хорошо, как скажешь».

– Без тебя здесь все будет по-другому. Для нас с Эммой ты и есть Саут-Хейвен.

Буп понимала. Прелесть Саут-Хейвена заключалась не только в живописных закатах и шелковистости песка, черничных фермах или даже маяке – хотя Буп не променяла бы их ни на что другое. Была ли она девочкой, выросшей в тени семейного бизнеса «Летнего курорта Штернов», или молодой матерью, которая привозила сюда Стюарта на лето, или бабушкой, нянчившей Эмму и Ханну, люди здесь стали ее семьей. Ее друзья, гости курорта, соседи. Они были частью ее жизни, а она – их. Но времена изменились. Ее ровесники умерли или переехали в дом престарелых. Домовладельцы теперь сдавали свои дома в аренду. Ее соседи менялись почти каждую неделю. Во времена процветания курортов семьи отдыхали тут по две-четыре недели и возвращались каждое лето.

«Летний курорт Штернов» был роскошным в гостеприимном смысле – эффектным, но элегантным. Фирменный стиль Йетты и Айры Штерн заключался в предложении гостям уютного и изысканного отдыха – наряду с обилием еды. Буп только раз была близка к такому же гастрономическому обжорству, как на курорте своих бабушки и дедушки, когда они с Марвином отправились в круиз по Карибскому морю.

Но этот дом всегда был ее настоящим домом, хотя гости курорта считали, что Бетти с бабушкой и дедушкой жили в главном доме курорта, несмотря на то, что там не было спален. С грандиозными столовыми и развлекательными залами курорта, в дополнение к огромной кошерной кухне, которая делилась на две секции – одна для молока, другая для мяса – где бы они спали? Буп улыбнулась, вспомнив поразительную наивность той эпохи, когда даже взрослые верили, что учителя живут в школе. Бабушка и Зейде нуждались в уединении и отдыхе в конце летних дней, которые длились от завтрака до ужина. И вот тут спасительным убежищем становился их дом. Он был их тихой гаванью, где они могли скрыться от просьб персонала и требований гостей, по крайней мере, в те часы, пока спали.

Для Буп «дом» служил передышкой от общественной жизни внучки Штернов, а позже от личных проблем в браке и материнстве. И он всегда был местом сбора ее подруг.

В такие моменты Буп соглашалась с Ханной. Как она могла уехать? Но она знала, что главный вопрос заключался в том, как она могла остаться? В доме было больше спален, чем им когда-либо требовалось, и деревянная лестница. Долгие и морозные зимы она проводила одна. Стюарт жил в Калифорнии, Джорджия – во Флориде, Дорис – в Аризоне. Буп вернулась в Саут-Хейвен из Скоки после смерти Марвина. Она думала, что дома и окружающей его местности будет достаточно, чтобы придать ей сил, но ошибалась.

Ханна шмыгнула носом, и по ее щекам потекли слезы.

Никто не любил Саут-Хейвен больше, чем Буп, и казалось, что Ханна слишком эмоционально реагировала. Ведь Буп уезжала не завтра. Впереди у них было еще целое лето. Последнее лето.

– Что на самом деле случилось? – спросила Буп.

На улице дважды просигналила машина. Затем звук клаксона раздался в третий раз.

– Это, должно быть, девчонки, – сказала Буп. – Мы поговорим позже?

– Конечно. – Ханна встала. – Иди! Я сейчас выйду.

– Ты уверена?

Ханна кивнула, и Буп встала, уняла внутреннее волнение и вышла на крыльцо. В это время Дорис и Джорджия закрывали задние двери такси и пытались забрать свои чемоданы у водителя. Он отмахнулся от них и понес их багаж на крыльцо.

Дорис замахала руками над головой.

– Привет-привет!

Даже издалека Буп заметила, что естественная седина Дорис была окрашена в лавандовый цвет – цвет больше походил на пятно от черники, оставшееся после попытки отстирать его с белой скатерти, чем на яркие оттенки, которые она предпочитала в молодости. Ее макияж был легким, поскольку обычно ей требовался лишь слой розовой помады, чтобы подчеркнуть бирюзовые глаза, которые не потускнели и не изменились за эти годы. Однако ее миниатюрная фигура с годами немного округлела. Она поднялась по трем ступенькам на крыльцо. И в этот момент перед Буп оказалась прежняя Дорис – невысокая светловолосая женщина с пышными формами, которая шагнула к ней, широко улыбаясь.

Дорис недавно в пятый раз вышла замуж за Саула. Двух мужей она похоронила, с еще двумя развелась. Такая большая потеря была невообразима, как и романтическая стойкость Дорис. Ее девиз? Никогда не поздно найти свою любовь и устроить хорошую вечеринку. Какое дело до этого было Буп? Главное, что Дорис наслаждалась жизнью и была здоровой.

Джорджия обошла такси с пассажирской стороны. Она с царственной осанкой направилась к дому. Ее все еще каштановые волосы ниспадали на плечи поверх белого льняного блейзера. Джорджия не сутулилась от усталости или в силу своего возраста, а гордо демонстрировала свой рост в пять футов девять дюймов. Она, казалось, немного похудела с тех пор, как Буп виделась с ней последний раз в ноябре прошлого года во время своего визита в Бока-Ратон. Вероятно, ее занятия теннисом и поедание салата из ранней капусты сделали свое дело. Джорджия положила одну руку на голову, как будто придерживала парик, хотя ее шевелюра была настоящей. Она повернулась к пляжу и запрокинула голову к небу, затем посмотрела на Буп и, широко раскинув руки, воскликнула:

– Мы вернулись!

Переполненная эмоциями, Буп встретила девочек посередине крыльца. Ей так много нужно было сказать, но она не могла вымолвить ни слова. Она схватила Джорджию за левую руку, а Дорис за правую. Отвечая на ее чувства, подруги сжали ее руки, их прикосновение было знакомым и успокаивающим. Буп ответила им тем же, когда легкий ветерок с озера закружился вокруг троицы, как игривый старший брат, взъерошив их волосы и рассыпав песок по ногам. Он тоже соскучился по ним.

Может быть, Ханна просто заскучала по Саут-Хейвену и по Буп раньше времени. Хотя это не объясняло наличие спортивной сумки. Когда ее внимание вернулось к девочкам, мысли о Ханне рассеялись, и Буп улыбнулась. И, последовав велению сердца, произнесла прекрасные слова:

– Добро пожаловать домой.

Глава 2

Буп

– А постороннего примете в свой круг?

Голос Ханны напомнил Буп о ее беспокойстве за внучку, а Дорис с Джорджией вздрогнули от неожиданности. Похоже, никто из них не слышал, как Ханна вышла на улицу. Это все ностальгия, она была способна заглушать внешний мир, подобно туче, загораживающей солнце.

Дорис отстранилась от Джорджии и Буп и протянула руки к девушке:

– Ханна! А мы и не знали, что ты здесь! – Она повернулась к Джорджии. – Ты знала об этом? – Джорджия покачала головой в ответ. Дорис кивнула и снова посмотрела на Ханну, обняла ее, как могла бы только родная боббэ. – Ты прекрасно выглядишь.

Глаза Ханны были красными и опухшими от слез, но для бабушки Дорис, как и самой Буп, она все равно выглядела прелестно.

– Сколько лет, сколько зим? Как долго ты здесь пробудешь? – спросила Джорджия.

Буп и в голову не пришло спросить об этом. Ее внучка редко оставалась больше одной ночи, но спортивная сумка была большой. Буп необходимо было узнать, какие неприятности таились внутри. К счастью, она и ее подружки были опытными слушателями и умели отлично решать проблемы.

Ханна отстранилась от Дорис и поспешила к Джорджии, чтобы поцеловать ее в щеку.

– Сто лет вас двоих не видела. И всех троих вместе!

– Прошло много лет с тех пор, как мы втроем собирались в Саут-Хейвене, – ответила Буп.

Джорджия эффектным жестом сняла солнцезащитные очки, хотя солнце уже вовсю светило.

– Именно поэтому мы и приехали.

Буп распахнула дверь, и Ханна, подхватив чемоданы, последовала за всеми в дом.

Все четверо прошли на кухню и расселись за кухонным столом с обновленной ламинированной столешницей из пластика, который принадлежал дедушке с бабушкой Буп. Много лет назад Ханна сказала ей, что все новое – хорошо забытое старое. Она называла это ретро.

Находясь здесь, Буп почти могла почувствовать вкус бабушкиных пончиков с черникой и услышать крики Дорис и Джорджии: «Бери карту!» За этим столом она играла в шашки со Стюартом и как-то летом подавала каждый вечер на ужин сэндвичи с жареным сыром и отрезанной корочкой. А воспоминания о чаепитиях с Ханной и Эммой были одними из самых любимых. Ей крупно повезло, что внучки постоянно находились рядом, а их изысканные наряды и куклы пробуждали в Буп внутреннюю девчонку.

– Вы, должно быть, проголодались. – Буп поднялась со стула, достала черничные кексы и шоколадно-ореховую смесь и просто поставила все это в центре стола вместо вычурных сервировочных тарелок, до которых никому не было дела. Джорджия открыла коробку с ассорти и не глядя достала арахис в шоколаде. Она делала так всю свою жизнь и, казалось, обладала определенной интуицией, но всегда сначала съедала арахис. Буп не знала, означало ли это, что арахис был самым любимым или менее любимым орехом Джорджии.

Дорис положила кекс на салфетку.

– У тебя есть…

Буп подняла указательный палец, и Дорис умолкла, пока Буп не достала масло и нож, поставив их перед подругой.

– Спасибо.

Ханна хихикнула и покачала головой.

– Дорис еще не успела ничего сказать, а ты уже знала, чего она хочет. Это потрясающе.

– Едва ли, – ответила Буп. Но она знала, что Ханна права.

– Мы знаем друг о друге все, – сказала Дорис. – Начиная с масла и заканчивая серьезными вещами.

– Такими серьезными вещами, как переезд Буп в Сан-Диего? – поинтересовалась Ханна.

– Ты наконец-то рассказала ей, – заметила Джорджия.

– Я просто ждала подходящего момента.

– Ты не знала о моем приезде. Если бы я не появилась, ты бы уехала, не сказав мне?

– Что за глупости, – ответила Буп.

Джорджия неодобрительно посмотрела на Буп. Она знала, что ее подруга не хотела говорить о своем отъезде из Саут-Хейвена.

– Постарайся понять, – вступилась Дорис. – Твоя бабушка хочет начать все с чистого листа. Мы это сделали. – Она указала на Джорджию, а потом на себя.

– Я уеду только после Дня труда, – сказала Буп. – Ханна, приезжай ко мне этим летом столько, сколько сможешь. Мы поговорим о моем переезде в другой раз, давайте сменим тему?