– Ты придумываешь себе головную боль на пустом месте, в твоих рассуждениях нет никакой логики, брат мой варвар, если позволишь мне так выразиться. Imprimus^[2], мы даже не знаем, имел ли этот зверь какое-либо отношение к ворам. Это мог быть бездомный котяра или большая наглая крыса, вот вроде этой! – Он снова пнул ногой выглянувшего из норы грызуна. – А secundus^[3], если это и была какая-то обученная колдуном Кроваса тварь, то как она может что-либо сообщить? Я не верю, что животные могут разговаривать, если не считать попугаев и подобных им птиц, которые умеют лишь нести всякую чушь, не верю в животных, изъясняющихся знаками, доступными пониманию человека. Или ты можешь себе представить зверя, который макает свою лапу в горшок с чернилами и пишет свое сообщение на расстеленном на полу пергаменте? Эй, ты там, за стойкой! – обратился он к подавальщику. – Где мои кувшины? Парнишка ушел за ними несколько дней назад – его что, сожрали крысы? Или он просто помер с голоду, пока бродил там в погребе? Поторопи-ка его, а нам покамест налей еще!.. Нет, Фафхрд, даже если считать, что та зверюга имела какое-то отношение к Кровасу и вернулась в Дом Вора после нашего налета, то что она могла сообщить? Только что с ограблением лавки Дженгао вышло что-то не то. Так они и без этого догадались бы, увидев, что воры и охрана задерживаются.

Фафхрд нахмурился и упрямо возразил:

– Этот волосатый заморыш мог, однако, как-то передать наши приметы в Цех, а они выследят и нападут на нас дома. То же самое могли сделать Сливикин и его жирный приятель, придя в себя после нашей взбучки.

– Мой почтенный друг, – с жалостью в голосе отвечал Мышелов, – боюсь, что крепкое вино, извини, ударило тебе в башку. Если бы в Цехе знали, как мы выглядим и где живем, они достали бы нас несколько дней, недель, даже месяцев назад. Похоже, ты не знаешь, что за сделанную на свой страх и риск или не согласованную с ними кражу у них одно наказание – смерть, причем по возможности после пыток.

– Да все я знаю, а мое положение еще хуже твоего, – ответил Фафхрд и, попросив Мышелова держать язык за зубами, поведал ему историю о том, что Влана задумала вендетту и имеет весьма серьезные намерения отомстить.

Тем временем из погреба появились кувшины, но Мышелов лишь велел еще раз наполнить глиняные кружки.

– И вот, – закончил Фафхрд, – в результате обещания, данного влюбленным до безумия и невежественным юнцом на самом юге Стылых пустошей, я теперь оказался в положении вполне трезвомыслящего – когда не пью, понятное дело, – человека, которого постоянно просят вступить в войну против силы не менее могущественной, чем сам Карстак Овартомортес, поскольку, как ты, наверно, знаешь, у Цеха есть филиалы во всех более или менее крупных городах страны, не говоря уж о соглашениях с воровскими и бандитскими организациями других стран о выдаче нарушителей закона. Я искренне люблю Влану, уж будь уверен, она сама опытная воровка, и без ее советов я вряд ли уцелел бы в свою первую неделю в Ланкмаре, но на этом вопросе она немного сдвинулась, у нее случился бзик, который не вышибить из нее ни логикой, ни убеждениями. И через месяц пребывания здесь я понял: единственный способ выжить в этой цивилизации – это придерживаться ее неписаных законов – они гораздо важнее, чем вырубленные на камне ее скрижали, – и нарушать их, только когда тебе угрожает опасность, причем делать это в глубокой тайне и со всеми возможными предосторожностями. Как я сегодня и поступил – это, кстати, не первый мой налет.

– Воистину, выступать против Цеха в открытую – это безумие, тут ты совершенно прав, – заметил Мышелов. – Если ты не можешь силой или уговорами заставить свою очаровательную девушку отказаться от этой дикой затеи, а я вижу, что Влана бесстрашна и своенравна, значит ты должен твердо отказывать ей всякий раз, когда она лишь заикнется об этом.

– Воистину должен, – согласился Фафхрд и с легким упреком в голосе добавил: – Хотя, как я понимаю, ты заявил ей, что охотно перерезал бы глотки типам, которых мы уложили.

– Да это ж простая любезность, приятель! Неужто я должен был вести себя неучтиво с твоей девушкой? Просто я хотел подчеркнуть и твое и мое рвение. Но не соглашаться с женщиной имеет право только ее мужчина. И в этом случае ты должен быть тверд.

– Воистину должен, – с чувством повторил Фафхрд. – Я был бы болваном, если б выступил против Цеха. Конечно, попадись я им в руки, они убили бы меня за самоуправство и бандитизм. Но без всякой нужды открыто нападать на Цех, бессмысленно убивать его воров или даже стремиться к этому – чистейшей воды сумасшествие!

– Ты был бы не только пьяным болваном с длинным языком, ты самое большее через три дня уже вонял бы после посещения королевы болезней – Смерти. За злоумышления против него, за удары, нанесенные организации, Цех карает вдесятеро строже, чем за нарушение других правил. Все запланированные ограбления и прочие акции были бы отменены, и Цех всею своею мощью и мощью своих союзников обрушился бы на тебя одного. Ты с бóльшими шансами на успех мог бы схватиться в одиночку с воинством Царя Царей, чем с самыми захудалыми клевретами Цеха Воров. Благодаря своему росту, силе и уму ты стóишь, быть может, военного отряда, но не армии. Так что не поддавайся Влане.

– Не буду! – провозгласил Фафхрд, сжимая в сокрушительном рукопожатии жилистую ладонь Мышелова.

– А теперь пора возвращаться к нашим дамам, – сказал Мышелов.

– Пора.

Мышелов полез за кошельком, чтобы расплатиться, но Фафхрд бурно запротестовал. В результате им пришлось бросить монетку, и Фафхрд, выиграв, зазвенел серебряными смердуками по измызганной и замусоленной стойке, которая благодаря бесчисленным мокрым следам от донышек кружек напоминала чертежную доску безумного геометра. Наконец друзья встали и двинулись к выходу, причем Мышелов и тут не преминул сделать выпад ногою в сторону крысиной норы – на счастье.

Тут мысли Фафхрда повернулись вспять, и он проговорил:

– Даже если предположить, что эта зверюга не умеет писать лапой и говорить с помощью языка или еще чего-нибудь, она могла выследить нас, запомнить, где ты живешь, и, вернувшись в Дом Вора, словно гончая, навести своих хозяев на наш след.

– Дело говоришь, – похвалил Мышелов. – Эй, парень, тащи-ка сюда ведро пива! Да пошевеливайся! – Заметив недоуменный взгляд Фафхрда, он пояснил: – Разолью его вокруг «Угря» и в проходе, чтобы отбить наш запах. И стены обрызгаю тоже.

Фафхрд понимающе кивнул:

– А я уж думал, что ты надрался до зеленого змия.

* * *

Оживленно беседовавшие Влана и Ивриана вдруг подскочили: на лестнице загрохотали шаги. Большего шума не сумело бы произвести даже стадо несущихся во весь опор бегемотов. Деревянная лестница скрипела и стонала вовсю, но тяжелые шаги приближались. Дверь распахнулась, и молодые люди, влетев в комнату под громадным черным грибом ночного смога, ловко перерезали его ножку дверной створкой.

– Я ж говорил, что мы обернемся в один миг, – радостно закричал Мышелов Ивриане, тогда как Фафхрд, не обращая внимания на жалобно скрипевший под ним пол, протопал к Влане и воскликнул:

– Сердце мое, я так по тебе соскучился!

С этими словами, несмотря на протесты и сопротивление своей возлюбленной, он схватил ее в охапку и поцеловал, после чего снова водрузил на кушетку.

Странное дело: на северянина рассердилась Ивриана, а не Влана, которая лишь нежно и отчасти мечтательно улыбалась.

– Господин Фафхрд, – с вызовом проговорила хрупкая девушка, уперев кулачки в узкие бедра, высоко задрав точеный подбородок и сверкая черными глазами, – любезнейшая Влана рассказала мне о том, насколько жестоко поступил Цех Воров с нею и ее близкими друзьями. Прошу извинить, что я, не успев как следует с вами познакомиться, высказываюсь столь откровенно, но мне кажется, что с вашей стороны просто недостойно отказывать ей в справедливой и столь желанной ею мести. Это относится и к тебе, Мышонок, тоже – ты ведь хвастался Влане относительно того, что сделал бы с ворами, если б знал ее историю, ведь ты без малейших угрызений совести убил моего отца – или предполагаемого отца – за его зверства!

Фафхрду было совершенно ясно: пока они с Серым Мышеловом преспокойно бражничали себе в «Угре», Влана, не жалея красок, расписала свои обиды на Цех и безжалостно воспользовалась книжными представлениями наивной девушки о рыцарской чести. Ясно было и другое: Ивриана была уже немного на взводе, поскольку на низком столике рядом с дамами стояла на три четверти опорожненная бутылка с фиолетовым вином из Дальнего Кираая.

Под суровым взглядом Иврианы, которой теперь пришла на помощь и Влана, великан лишь беспомощно развел длинными руками и склонил голову даже ниже, чем вынуждал его к этому низкий потолок. В конце концов, девушки были правы. Он дал обещание.

Поэтому первым попробовал отразить атаку Мышелов.

– Да успокойся ты, крошка, – непринужденно воскликнул он, не прекращая вихрем летать по комнате, затыкать шелком щели от ночного смога, шуровать в печке и подбрасывать в нее дрова, – и вы тоже, прекраснейшая леди Влана. За последний месяц Фафхрд не раз попадал Цеху в самое больное место – болтающиеся у них между ног кошельки. То, что он отнимал у воров награбленное, можно сравнить с жестокими ударами в пах. Поверьте, это гораздо больнее, чем отнять у них жизнь с помощью меча – быстро и безболезненно. А сегодня и я помог ему в этом ценном начинании и с радостью буду помогать и впредь. Давайте-ка лучше выпьем.

Он схватил один из кувшинов, мигом вышиб из него пробку и наполнил серебряные кубки и кружки.

– Месть торгаша! – презрительно отозвалась Ивриана, которую слова Мышелова не утешили, а разозлили еще сильнее. – Я знаю, что, в сущности, вы оба – верные и благородные рыцари, несмотря на то что порою оступаетесь. Самое малое, что от вас требуется, – это принести Влане голову Кроваса!

– И что она с ней станет делать? Какой в ней прок? Только ковры перепачкает! – жалобно заметил Мышелов.

Фафхрд же наконец собрался немного с мыслями, встал на колено и медленно заговорил:

– Почтеннейшая леди Ивриана! Я и впрямь торжественно пообещал моей возлюбленной Влане, что помогу ей отомстить. Но ведь это произошло, когда я находился в далеком и варварском Мерзлом Стане, где кровная месть дело обычное, освященное традициями и практикуемое всеми кланами, племенами и братствами диких северян Стылых пустошей. В своей наивности я полагал, что и месть Вланы будет того же рода. Но, оказавшись в самом средоточии цивилизации, я обнаружил, что правила и обычаи перевернуты здесь с ног на голову. Однако же и в Ланкмаре, и в Мерзлом Стане, чтобы выжить, следует соблюдать правила и обычаи. Здесь самый могущественный, самый почитаемый идол – деньги, и люди ради них готовы горбатиться, воровать или притеснять других. Кровная месть здесь не входит ни в какие правила и наказывается суровее, чем буйное помешательство. Подумайте, леди Ивриана: принеси мы с Мышеловом голову Кроваса, нам с Вланой в тот же миг пришлось бы бежать из Ланкмара, поскольку все ополчились бы против нас, а вы неминуемо потеряли бы этот сказочный уголок, созданный для вас любящим Мышонком, и были бы вынуждены весь остаток жизни нищенствовать и находиться в бегах.

Речь была изящно аргументирована и построена, но… не оказала ни малейшего воздействия. Пока Фафхрд ораторствовал, Ивриана успела осушить свой кубок. Когда же он умолк, она вскочила с горящим лицом, встала прямо, словно солдатик, и уничтожающе едко бросила стоящему перед нею на одном колене Фафхрду:

– Вы говорите мне о цене! Говорите о вещах, – она обвела руками окружающее их разноцветное великолепие, – о каком-то имуществе, пусть даже дорогом, когда на карту поставлена честь. Вы ведь дали Влане слово. О, неужели рыцарство погибло окончательно? И к тебе, Мышонок, это тоже относится – разве ты не поклялся перерезать глотки двум отвратительным ворам из Цеха?

– Я не клялся, – слабо возразил Мышелов после внушительного глотка, – я просто сказал, что мог бы перерезать…