В какой-то момент Кирилл ощутил, что не один в спальне. Он увидел Варю и улыбнулся, немного застенчиво, словно его застукали за неподобающим занятием. В оправдание только и смог выговорить:

– Встали… что-то…

– Да, я заметила! – Варя улыбалась своей искрометной и такой по-детски чистой, искренней улыбкой. – Иди умывайся, соня…

…За завтраком, который, впрочем, можно было назвать не иначе как обедом, Кирилл и Варя выглядели счастливыми молодоженами. В каждом движении читалась нежность и любовь.

Варя приготовила бутерброд и подала его Кириллу.

– Так что это ты сегодня разоспался?

– Сам не знаю… Такого за мной никогда не водилось, – Кирилл пожал плечами.

– Наверное, сон приятный видел? – в голосе Вари не было и нотки серьезности, лишь одно озорство.

Кирилл прекратил жевать, задумавшись. Бутерброд замер в его руке. Варя вопросительно посмотрела на Кирилла.

– С тобой все в порядке?

– Сон… точно! Мне сон снился. Не сон, а бред какой-то. Я словно в свою книгу попал. Только там героя встречал слуга Властелина Смерти, готовый проводить его в чистилище, а у меня во сне – обычный мужчина. Вроде бы… Но все равно… странно это.

– Давай подробности! Заинтриговал…

Кирилл пересказал сон. Варя выслушала и заявила, что это все понятно, ведь Кирилл провел последние полгода в огромном напряжении. Он написал самую успешную книгу за свою карьеру. Далась она тяжело, никак не хотела получаться, складываться во что-то единое и интересное. Но в конце концов Кирилл нашел подход к этой истории и написал ее. Книга всколыхнула читательский интерес. Все это не могло пройти без последствий.

– Я считаю, что этот сон – психологическое зеркало твоих переживаний во время написания книги. Ты вкладывал в нее всего себя, вот и отдается эхом.

– Уверен, ты права! В любом случае сон закончен, ура реальности!

Кирилл встал и вновь обнял Варю.

– Я в издательство, переговорю с Джереми по поводу контракта на новую книгу.

– Передавай Джерри привет!

– Вот еще! Пусть сам за приветами приезжает, много чести!

Они поцеловались, и Кирилл ушел. Варя еще некоторое время посидела, задумавшись над словами Кирилла, потом махнула рукой и встала мыть посуду.

* * *

Джереми встречал Кирилла на пороге своего кабинета. Главный редактор издательства, Джереми Рассел, родом из Америки. Его семья приехала в страну, когда молодому Джереми не было и семи лет. Приехали они по работе, помогали в техническом оснащении спортивных объектов. С тех пор неведомым для самого Джереми способом они остались тут жить. Он помнил все тяготы, с которыми столкнулась его семья, преодолевая сопротивление Штатов их отпускать, но в конце концов все улеглось. Джереми окончил русскую школу, затем поступил в институт и успешно получил диплом о высшем филологическом образовании. Обладающий ярким поэтическим талантом, Джереми поступил в литературный институт, где они и познакомились с Кириллом, который учился там же, уже имея к тому времени высшее математическое образование. Их дружба растянулась на долгие годы, несмотря на серьезную проблему личного характера: они не смогли поделить девушку. Из-за этого их дружба разрушилась, но лишь на несколько лет. Потом их вновь свела судьба. Сначала работа, сотрудничество, общие цели, потом возвращение прежних отношений и гармония. Кирилл гордился своим другом и был многим ему обязан. Взлет на самые высоты читательского рейтинга – это во многом дело рук Джереми. Оба это знали. Один не подавал виду, а другой никогда не забывал.

– Приветствую тебя, гений! – Джереми распахнул руки в объятия.

– Мне так часто говорят схожие слова, что скоро придется в это поверить, – Кирилл обнял Джереми, постучав ладонью ему по спине.

Большой, просторный кабинет с витражными окнами казался залитым светом. Белые стены и в тон им мебель только подчеркивали воздушность и чистоту помещения. Это место всегда ассоциировалось у Кирилла с маленьким, локально выстроенным раем в его сугубо атеистическом понимании.

Джереми усадил Кирилла в мягкое кресло, а сам уселся на краешек стола. Хоть они и были друзьями, Джереми всегда находил моменты, детали и нюансы, чтобы показать, кто из них есть босс. Делал он это автоматически, не специально, и было всегда забавно наблюдать, как он краснеет и теряется, когда ему об этом говорят.

– Кофе?

– Спасибо, но… Меня Варя уже им напоила, а ты ведь понимаешь разницу между ее волшебным напитком и вашим офисным энергетиком, который ты по недоразумению называешь «кофе»?

Джереми улыбнулся и кивнул, поднимая вверх руки, указывая этим, что спорить он не собирается.

– Кстати, привет тебе от нее! Забегал бы к нам почаще!

– Очень мило с ее стороны! Заскочу на днях, – Джереми расплылся в улыбке, затем хлопнул в ладоши, словно в предвкушении чего-то захватывающего. – А теперь, когда с церемониями покончено, давай нырнем в наши дела.

* * *

Кирилл неспешно бродил по магазину между стеллажами, заполненными соленьями и консервами, и задумчиво смотрел на товар. Возле банок с корнишонами он задержался. Рассмотрев несколько производителей и отбраковав большинство, Кирилл взял в руки две банки и уставился на них.

Кирилл не любил выбирать. У него с детства опускались руки, когда возникала такая необходимость. Само слово «выбор» ему ужасно не нравилось: грубое, обязывающее что-то сделать. Не любил Кирилл и сам процесс. Когда-то в школе его ловили старшие пацаны и утаскивали за гаражи. Трое держали по ногам и рукам, а один, самый крупный и наглый, по кличке Боб, с мерзкой, ехидной улыбкой давал ему выбор: «В живот или по чайнику». «Чайником» в данном случае называли его голову, которую родители всегда просили беречь. Поэтому Кирилл выбирал живот. Он помнил ту боль и унижение. Когда воздух в горле сжимался, становился острым, разрезающим легкие, а боль, пронизывающая живот, распространялась по всему телу и отдавалась в голову. Помнил он и смех. Слезы обиды солеными ручейками на щеках на долгие годы просочились в память отвращением к этому слову и процессу – выбору. Хотя, когда Кирилл подрос, он осознал, что, по сути, ему тогда вовсе не давали выбора. Но это уже мало что могло исправить.

Кирилл встряхнул головой, отгоняя воспоминания, и вновь уставился на банки с огурцами. Новая марка, появившаяся тут впервые, была отправлена на полку, а выбрал Кирилл старую, проверенную годами. Все-таки в продуктах и в некоторых других вещах – таких как одежда, автомобили, музыка – он был консерватором. Во всем другом – предпочитал новое и неизведанное. А еще он консерватор в любви – жуткий однолюб. Так уж бывает.

Кирилл подошел к кассе. Небольшая очередь из трех покупателей не очень понравилась ему. Не любил Кирилл стоять в бездействии. Очереди вызывали в нем тоску. Ощущение, словно жизнь съедала у него время, потраченное ни на что. А так хочется тратить его на пользу. Поэтому Кирилл всегда избегал любых бюрократических дел, неизменно влекущих за собой стояние в очереди. Ожидание – не его конек.

Кирилл рассеяно огляделся. Среди стеллажей промелькнуло знакомое лицо. Кирилл не успел осознать, кто это был. Он просто понял, что лицо знакомое – и все. И тут же отбросил любые мысли по этому поводу. Но уже на кассе его вдруг осенило: это лицо он видел сегодня во сне.

Незнакомец! Именно его глаза и тяжелый, немного грустный взгляд зацепили Кирилла между стеллажами.

Он повертел головой в поисках Незнакомца, но того нигде не было.

«Бред какой-то! Все еще отголоски психологического напряжения…» – подумал Кирилл, вздохнул, взял пакет и вышел из супермаркета.

* * *

В искусственной тишине больницы его голос рождал странные, немного пугающие ассоциации. Словно прикосновение чего-то потустороннего, неживого, нечеловеческого.

Он уже не шептал, а говорил. Не часто, изредка, но в полный голос. Без надрыва, спокойным тоном, но с эмоциями, вырванными из контекста всей фразы.

Анна слушала, затаив дыхание. И записывала. Ей представлялось, что она время от времени включает звук на радиоприемнике, где читают какую-нибудь пьесу или рассказ, и тут же его выключает. А услышанное слово спешит зафиксировать на уже почти полностью исписанном листе бумаги.

Может, так оно и было. Общее тягостное ощущение от психиатрической клиники передалось Анне, прошло сквозь каждую клетку организма. Теперь она была полна страхов, мнимых и настоящих, фобий, навязчивых идей.

Анна, конечно, понимала, что с нею играет излишне восприимчивый к таким местам разум, но бороться с ним было бессмысленно, особенно находясь один на один с изредка говорящим бред пациентом.

Анна слушала и записывала. В ее блокноте набралось уже много бреда от лежащего мужчины. По большей части из его уст вырывались не вызывающие интереса разговорные слова, такие как «привет», «завтрак», «комната», «работа». Единственно интересная деталь – частота повторения некоторых слов, а вернее, одного – «комната». Оно встречалось чаще других. На листке оно было запечатлено уже восемь раз. Но что это означало (и означало ли вообще), Анна не могла знать.

Просидев тут целый день и ничего толком не добившись, она немного злилась за свое упрямство.

– И с чего это я решила, что должна сидеть и выслушивать весь этот бред? – бубнила она под нос, глядя на записи.

Мужчина на кровати тут же отозвался.

Словно передразнивая Анну, он тоже выпалил:

– Бред…

Анна недоверчиво взглянула на мужчину, но здраво предположила, что это всего лишь совпадение. А между тем Анна чувствовала, что этот неопознанный мужчина был симпатичен ей. Внешне – ее тип: высокий блондин, статный, красивый. Читалось в его чертах лица что-то гордое, величественное, умное. С такими она иногда встречалась. Но человека, которого она впустила бы в свое сердце, не было. Лишь парни для классического времяпрепровождения: ресторан, его квартира или отель, секс – и прощай до следующего раза, если он вообще будет.

Она жестко поступала с мужчинами; открыто, не стесняясь, пользовалась ими. Почему-то такой стиль не отпугивал мужиков, а наоборот, заводил их. Как и ее последнего, которого видел Лестрейд, Григория или Георгия…

Анна не запомнила, потому что почти не слушала своего вчерашнего кавалера. Было понятно, чем закончится вечер, и хотелось его быстрее завершить. Что, впрочем, Анна и сделала в его шикарной, огромной квартире в центре города. Но лишь только ей позвонили, чтобы вызвать в психушку, она тут же оставила своего ночного кавалера, сразу же забыв его телефон и адрес.

– Ты как самка богомола! – часто сетовала ее мать, когда еще была жива.

Это злило Анну, но сейчас она бы с ней не спорила. Именно самка и именно богомола!

Из-за того что заняться тут было нечем, Анна пыталась угадать, кем работает лежащий в кровати мужчина, чтобы потом сравнить, когда идентифицируют его. Косметический хирург или артист – два варианта, которые, по мнению Анны, могли оказаться наиболее близкими к истине.

Да… пожалуй, все-таки хирург, и не абы какой, а именно пластический, – наиболее верный вариант.

Мужчина вновь «ожил». Он напрягся и произнес только одно слово – «редактор», после чего вновь расслабился и затих.

Анна вписала его в тетрадь и перечитала несколько раз. Это слово она записала впервые. Редактор! Не общеупотребительное слово. Это то, что говорят немногие, возможно и знают не все.

– Редактор… – Анна привычно проговаривала вслух то, о чем размышляла. – Что это? Его работа? Или он знает кого-то? Постой!

Выполнив свой же приказ и остановившись, Анна пристально взглянула на пациента.

– Редактор… Комната… Где же я это все…

Договорить она не успела. Предположение, догадка пронзила ее мозг, да так, что она вздрогнула, вышла из ступора и бросилась к двери палаты.

* * *

Анна вихрем ворвалась в свою квартиру. Через секунду она уже сидела на краешке дивана. Рядом, на журнальном столике, аккуратной стопкой лежали с десяток новых, недавно купленных книг.