Вот глупый, кому же я могу в таком состоянии что-то рассказать? Я и говорить-то почти не могу.

– Друг у меня, – Джи начал изучать глазами пол, – он младший техник. Я понимаю, что не положено с разных палуб, но мы встречаемся, в общем-то. На техников ведь внимания никто особо не обращает. А у капитана в каюте вечно что-то со связью. Ну, и он чинил два раза. Вернее, не чинил – инструменты подавал. Но слышал, как тип какой-то с нашим капитаном говорил по ближней связи. Кар… друг то есть, на экран не смотрел, слова только. Чужой говорил, мол, зря наш капитан отдал лучшего стрелка «ни за что». А капитан рассердился и сказал, что «ни за что» – это когда ничего не дали. А если башку чуть не оторвали – то это уже за что. В общем, он не хотел отдавать Дьюпа, кэп наш. Но у южного был приказ от командующего армадой, от адмирала. Потому что Дьюп, он раньше возглавлял южное подразделение спецона, до того, как его за что-то дисквалифицировали и сюда отправили. А сейчас война, и прошлые грехи значения не имеют. Так этот южный капитан сказал. На Юге у них беспорядки жуткие, до людоедства. И они хотят, чтобы Дьюп обратно вернулся, на свое место. Потому что он вроде как умеет. Они и… тебя, Агжей, хотели забрать. – Джи наконец посмотрел на меня. – Якобы твоя фамилия тоже в приказе была. Но Дьюп сначала попросил приказ, где его восстанавливают в должности, и ему этот приказ отдали. А потом он сказал, что ты никуда не поедешь. Южный спросил – почему, а Дьюп сказал, что его приказы они с нашим капитаном будут обсуждать так, чтобы он не слышал. А пока – пусть заткнутся, если не хотят, чтобы он обе тупые головы оторвал и местами поменял. Ну, может, не совсем так сказал, но типа того. З-забрал оба приказа и вышел. А наш капитан сказал тому капитану, южному, что лучше не связываться, Дьюп оторвет, он его знает. В-вот и все, – начал опять заикаться Джи.

Насмотрелся он на меня. А на меня сейчас лучше было не смотреть.

И все-таки после рассказа Джи Арха меня немного отпустило. Дьюп всегда знал, что делал. Но и я вырос. И теперь буду делать так, как хочу сам. Хватит меня опекать. Никого я не боюсь – ни людоедов, ни мародеров. Даже если и боюсь – это пройдет. А боль в груди не пройдет.

И еще – мне очень не нравилось, что моя фамилия была-таки в приказе командующего крыльями армады, но прошла неделя, потом другая, а история эта так и канула к Хэду. Неужели Дьюп встречался и с адмиралом? И тоже сказал ему что-нибудь неприятное? Вроде того, что если меня возьмут, то от назначения он откажется? Боги беспамятные, да что же у них творится в южном крыле?!

Я не верил, что Дьюп просто бросил меня, дабы не обременять свою высокую персону в новой должности. Он мог избавиться от меня давно и более простым способом. Но он всегда знал, что делал. Знал…

Мне полагалось сегодня сдавать ежемесячные тесты нашему корабельному психотехнику, и я боялся, как бы он чего плохого у меня в реакциях не нашел.

Но вышло почему-то наоборот. Все «боевые» показатели работали как надо, мало того, два раза я выстрелил в условного противника с опережением, как делал Дьюп. Хотя считается, что в космосе стрелять с опережением невозможно, слишком большой разброс предполагаемых траекторий. Но я выстрелил два раза и оба раза попал. Психотехник ничего не сказал, только посмотрел странно. Он что, считает – я от Дьюпа заразился?

Уже в коридоре я подумал: может, Дьюп так стрелял потому, что болело в нем так же, как и во мне? Он никогда ничего о себе не рассказывал.

Дошел до каюты и понял – устал, наконец. Хочу лечь на кровать с фреймом и, может быть, даже поспать.

В каюте уже спал один «уставший». Я вспомнил, что за пятидневку мы отдыхали нормально два раза. А так – перерыв на сон – и за пульт. Боевые дежурства, перестроение, торможение, еще какая-нибудь дрянь. Сегодня экзотианцы почему-то не стреляли. Почему, интересно? Дьюп бы догадался.

Джи спал, как младенец. Даже рот приоткрыл, и слюна намочила подушку.

С его физическими данными такие нагрузки могут плохо кончиться. Да и мы с Дьюпом иногда пользовались, полагаю, разрешенными стимуляторами. Все стрелки ими пользовались, в общем-то. Только я никогда не интересовался, что это и где его берут. Вот же бандак длинноносый.

Впрочем, зная Дьюпа, можно было предположить, что он и об этом позаботился.

Я достал электронные ключи от нашего общего уже с Джи сейфа, которым он, кстати сказать, еще ни разу не воспользовался. Поди, и не знает, что такой сейф есть? Открыл. Ну, точно. В сейфе лежали и ампулы, и инструкция, явно набранная Дьюпом.

Вот так он меня и воспитывал. Пока не спрошу – никогда ничего не объяснял.

Я пробежал глазами инструкцию – там было все, даже адреса, где можно заказать эту заразу в обход корабельных медиков.

Нет, Колин не думал, что вот так раз – и уйдет. Он просто всегда просчитывал наперед.

Прозвучал сигнал на обед, и Джи прямо-таки подбросило на кровати. Еще один нервный завелся.

«Пошли? Ну да, пошли, наверно».

Есть не хотелось, но желудок требовал. Такое вот странное состояние. Но я почти все в себя впихнул, даже принесенную Джи булку, посыпанную перцем. Меню изменили, что ли? Сроду таких не ел.

Сразу под горлом стоял комок, и пищу приходилось в себя пропихивать. Ничего, и это пройдет когда-нибудь. Все проходит, только трупы иногда остаются. Особенно в вакууме.

Надо рассказать Джи про то, что лежит в сейфе. Дьюп-то не собирался уходить, а я собираюсь. Мне ж не с собой это желторотое чудо тащить. Хотя… и он уже по-своему ко мне привязался. Ничего, месяц – не… И все-таки надо поговорить с ним и об этом тоже.

Когда я выруливал из столовой, подошел дежурный и вручил приказ. Под роспись. Миленько… К капитану меня уже вызывают «под роспись»… Они там что, консилиум психотехников решили собрать? Так я же вроде прием у психотехника удачно проскочил? Или где-то спекся?

Расписался и пошел.

В капитанской сидели трое: капитан, навигатор и чужой, с военной выправкой, но в штатском. Пили чай и голубой огонь с Грены, закусывали келийскими орехами в красном сахаре.

Я встал навытяжку.

Кэп посмотрел сначала на меня, потом на навигатора и третьего, с лицом сушеной рыбы. Как всегда слегка вытаращил глаза: вот он, мол, мерзавец, явился.

– Младший сержант, вы сумеете мне внятно объяснить, почему в течение месяца написали четыре рапорта о переводе в южное крыло армады?

Я молчал. Знал по опыту, что кэп ругаться особенно не умеет. Темперамент не тот. Поворчит-поворчит и успокоится. А я еще двадцать рапортов напишу. Пока не придумаю что-нибудь более действенное.

– Ладно, – сказал капитан, не повышая голоса. – Объяснять свое поведение вы не научились. Но кресло-то зачем в общем зале испортили?

О, и об этом донесли. Ах, Ахеш, Ахеш… Я же спустил тебе один раз, я же тебя, гада, почти простил.

Об Ахеше думалось с умилением: душа просто просила драки, да что там – она ее требовала. Интересно, если прибить Ахеша, меня могут в наказание перевести в южное крыло, раз там – самая задница?

– Красавец, – сказал капитан с иронией. – Двухметровая дубина, пороговые реакции почти как у мутанта, но, как ни странно, не псих. И ни одного серьезного порицания. Не пьет, не жует, не нюхает. Правда, у нас вообще с этим строго.

Штатский достал сигареты и закурил.

Курить на корабле запрещено. Не только из-за здоровья личного состава, аппаратура может на дым среагировать.

Что бы предположил Дьюп? Что этот, в штатском, крупная шишка? Тогда Дьюп, скорее всего, и морду лица его узнал бы. Он многих из начальства знал в лицо. Теперь понятно – почему.

Штатский смотрел на меня с прищуром, словно прицениваясь. Ну точно, как на собеседовании перед поступлением в академию.

Стоп. Капитан что, хочет «продать» меня этому кислолицему? Кто же он? Вербовщик? Неужели из южного крыла? А почему тогда в штатском? СПЕЦОН, что ли?!

Ох, Ахеш, неужели я не убью тебя сегодня? А так хотелось…

Штатский разглядывал меня, курил и улыбался. Потом встал. Зубы, что ли, смотреть будет или мышцы щупать? Подошел ко мне. Обошел вокруг. Я намеренно не смотрел ни в глаза ему, ни на ноги. Пусть не думает, что боюсь. А среагировать, если что, я успею.

– Не понимаю, сержант, – сказал штатский (голос у него был хриплый, но не самого мерзкого тембра). – Почему же тебя лендслер с собой не взял, если ты якобы так хорош?

Лендслер – это сокращение от лендсгенерал. Один из высших, так называемых «наземных» армейских чинов. Ни фига себе звание у Дьюпа было. Впрочем, почему было? Джи сказал, что в звании его восстановили. Значит лендсгенерал. Типа адмирала, только на суше. Где же он летать-то так выучился?

– Капитан, у вас там чашки особо ценные были? Уберите! – приказал штатский.

Так, значит, чином он выше капитана. Командует.

– Да он же вас голыми руками… – скривился в нехорошей усмешке кэп, эвакуируя свой любимый сервиз. – Я же вам показатели давал. Это же андроид безбашенный. Вы видели, что он с креслом сделал?

Штатский зашел мне за спину.

Он был на полголовы ниже, худощавый. Но Дьюп как-то заметил, что настоящие убийцы в массе не самые крупные. – Ну, я-то – не кресло, – чужак рассмеялся, вырулил мне в фас и быстро, в открытую ударил под дых.

Я даже не посмотрел на него. Столько, сколько я за этот месяц качал пресс, вообще никто не качает. Месяц не жрать и не спать толком, а все свободное время качать пресс, чтобы с ума не сойти. Пробовал так? Я потерял последние килограммы веса, который был не кости и мышцы, и теперь об меня разве что руку можно было отбить.

Штатский попытался провести один из запрещенных приемов, но я спустил движение вниз и продолжал изучать герб армады над креслом капитана. Милый такой герб – два крыла… Пусть беспамятные пошлют мне южное.

– Да, нервы у него хорошие, – фыркнул штатский. – Что, сержант, не хочешь бить своего генерала? А если так?

Он ударил еще пару раз, с виду совсем не сильно, но очень умело – по болевым точкам. Я, в общем-то, был готов и к такому и продолжал изучать герб, словно увидел его сегодня впервые. Крылья были разноцветные. Южное – красное. У верблюда два горба, оттого что жизнь – борьба…

– Слушай, капитан, – штатский повернулся к нашему кэпу. – Он у тебя вообще говорить-то умеет?

– Сержант – вольно! – понял намек капитан и полез в сейф за рюмкой. – Садись за стол.

Выбора не было, я сел. С прямой спиной и непроницаемым лицом – как и положено по уставу.

Капитан налил всем голубого огня и спросил меня, чуть улыбаясь от предвкушения то ли напитка, то ли моего конфуза:

– Пробовал когда-нибудь?

Я кивнул. Пробовал я на Орисе это питье экзотианских аристократов. И не один раз. Мы здорово там всего напробовались. Я знал, что голубой огонь полагается пить медленно и осторожно, чтобы не задохнуться с непривычки, но зато потом по всему телу течет тепло и блаженство.

Штатский пригубил.

– Да пей ты уже наконец, – сказал он. – Что только нашел в тебе Макловски?

Я вспомнил, что он во мне нашел. Вернее, как он меня нашел. Как раз после голубого огня, а следом и веселого дыма. Только Дьюпу, с подачи кого-то из нашей команды, оказалось по силам вытащить меня, совершенно не вязавшего лыка, из борделя и доставить на корабль. Может, он нес меня, может, даже бил, я не помню. Но он и провел мимо вахтенного, и оставил отсыпаться в своей каюте. А в следующий выходной взял с собой, показав, как и где не надо пить. И вообще много чего показал. В частности, как употребляют этот самый «экзотианский огонь», чтобы не было потом мучительно больно и стыдно. Жил он тогда один, без напарника. Они вместе заразились черной лихорадкой, но его второй стрелок не выжил. Не имел дурной привычки выживать, как выразился Дьюп. И как-то само собой вышло, что я у него осел.