Она точно знала, что никто, кроме нее, никогда не выходит на балкон в этот час.

Никто, кроме.

Никто, кроме… кого-то новенького.

♥ ♥ ♥

Нора понимала, что будет во всех смыслах совершенно неприемлемо броситься на балкон и, перегнувшись через перила, спрашивать человека внизу, как ему винтажные обои. Во-первых, солнце еще даже не взошло. Во-вторых, под пижамой у Норы не было бюстгальтера. В-третьих, если обои были единственным, с чего она могла начать разговор, ей не помешало бы чаще общаться с людьми.

А может, внизу тот самый нотариус, который не знает телефонного этикета? Или хуже! Лицо безликой фирмы по инвестициям? Конечно, время было раннее, но, может, эти люди круглыми сутками и без выходных воплощают свои обоененавистнические планы? Она точно была не готова к подобным стычкам, особенно без бюстгальтера и заготовленного слайд-шоу о меркантильных трендах рынка недвижимости.

«Сначала бюстгальтер», – сказала она себе, потянувшись к дверной ручке, и застыла.

А что, если это вообще кто-то другой?

Нора не могла это объяснить, это предчувствие… предчувствие, будто еще рано уходить в квартиру, будто она должна встретиться с открывшим ту дверь человеком.

Само собой, раннее утро никуда не делось, как и отсутствие белья на ней, к тому же она так и не придумала, с чего начать разговор, так что решила, пусть это знакомство хотя бы на какое-то время останется односторонним. Она аккуратно поставила чашку с кофе на столик на балконе и – благодарная за тишину деревянного пола под босыми ногами (спасибо ее осведомленности о самых скрипучих половицах) – сделала шаг к перилам и пристроилась в промежутке между многочисленными цветочными горшками.

А затем выглянула и посмотрела по диагонали вниз, на балкон Донни.

Сначала она увидела лишь темный силуэт, очерченный светом из квартиры. С ее ракурса было видно лишь тело: на перилах балкона, выдававшегося во двор чуть сильнее, чем балкон Норы, были широко расставлены длинные руки; между ними и стройной талией, переходящей в широкую, вогнутую спину, образовались треугольные пустоты; голова между напряженными плечами была низко опущена.

Нора словно любовалась скульптурой, предметом искусства, который полностью поглощает внимание. Который настойчиво заставляет тебя быть в моменте, запоминать увиденное. Пока не взойдет солнце. И не закончится золотой час.

И тут ее осенило.

Вряд ли в такое позе стоял бы риелтор, которому она собиралась демонстрировать слайд-шоу.

Эта поникшая, ссутуленная поза свидетельствовала о… скорби?

Нора ахнула от удивления и резко отступила от перил.

Опрокинув один из горшков.

Удар терракоты о дерево, звук рассыпавшейся земли, шелест трясущихся вощеных листьев – все это показалось Норе самым громким звуком с момента возникновения Вселенной.

Она с силой зажмурилась. Постаралась застыть и не двигаться, как он. Если все получится, мужчина на балконе подумает, что горшок сбил порывистый ветер, существующий исключительно на уровне третьего этажа. Или какая-нибудь живность. Да, звучит логично. Енот или особенно сильная бел…

– Здравствуйте?

У него был низкий голос, но спросил он так тихо и осторожно, что Нора решила молчать, застыв, как статуя, пока он не уйдет в дом. А позже (и в бюстгальтере) она бы спустилась, представилась, принесла ему свои искренние извинения и ни словом не обмолвилась бы о своей жалкой, эгоистичной надежде на то, что Донни в конце концов поступил правильно.

Правда, было немного нечестно игнорировать его, особенно после того, как она подглядывала и вообще последние полчаса необоснованно злилась на его ушедшего от болезни возможного родственника. Тогда можно просто сказать: «Привет», и на этом все. Извиниться за беспокойство. И не спрашивать о его отношении к винтажным обоям.

Она шагнула к перилам, в последний момент сообразив перекрестить руки на груди.

Нора посмотрела вниз, и в этот раз он смотрел прямо на нее.

Он был высоким – она поняла это даже с высоты своего балкона. Вот как хорошо она знает этот дом: может понять параметры человека в зависимости от окружения – перил, козырьков, дверных проемов. Даже в прямом положении плечи у него были широкими, но в целом он выглядел стройнее, чем в первоначальной ссутуленной позе. Может, дело в одежде – слишком темной, чтобы по-хорошему рассмотреть мужчину, и свободной, как пижама. Норе понравилась мысль, что они оба на балконах в неглиже.

Однако она увидела что-то в его лице – залитом теплым золотистым светом из квартиры, – отчего у нее перехватило дыхание, а время как будто остановилось. Он был начисто выбрит, с квадратной челюстью и нахмуренными бровями, в которых читался заданный им вопрос. Эти четкие, очерченные линии сами по себе были очень привлекательными, но с дополнявшими их плавными изгибами становились еще красивее, просто потрясающими. Густые волнистые волосы, взъерошенные так, что Нора даже задумалась, нет ли на первом этаже какого-то особенного ветра с чрезвычайно хорошим вкусом. Приоткрытые полные губы. О глазах Нора могла лишь догадываться, потому что их скрывали блики очков в темной оправе.

Она сглотнула.

– Привет, – прошептала она ему наконец.

Несколько мгновений он стоял неподвижно, и ей показалось, что у него очень хорошо получается замирать. Даже профессионально. «Может, он мим», – сказала особо впечатленная часть ее мозга. «Нет, караульный в замке», – возразила она сама себе. Все еще под впечатлением, учитывая полное отсутствие замков в, ну… Иллинойсе.

Затем он поднял правую руку. Медленно поднес ее к груди и почесал крупной кистью в области сердца.

– Вы… – произнес он, держа ладонь на сердце, и Норе вдруг сильно захотелось сосчитать удары ее собственного. Раз-два, раз-два.

– …напугали меня, – договорил он, хотя ни в тоне его, ни в тихом голосе не прозвучало и намека на испуг. Он чуть двинулся, опустив руку. Глаз все еще не было видно из-за бликов на стекле очков, но она чувствовала на себе его взгляд.

– Простите, пожалуйста, – извинилась она, придвинувшись к перилам и облокотившись на них все еще скрещенными руками. – Я не хотела…

– О нет, я… – начал было он, но замолк. Заговорив снова, он понизил голос: – Простите, если я разбудил вас, когда вышел сюда.

– Ничего страшного, – ответила она, кивая на здание. Такое ощущение, будто они двое были в сговоре, шептались в темноте. – Вы никого не разбудите.

Три из шести квартир в здании были заняты людьми с… не очень острым слухом, мягко говоря. А Бенни, который жил под Норой, при любом удобном случае пел дифирамбы своей машине, генерирующей белый шум, так что он определенно их не услышал бы.

– Я в это время всегда не сплю, – добавила она и поджала губы. Зачем она это сказала? Это же был секрет.

Он склонил голову набок, и все черты его лица словно разом изменились – поднятая бровь, вздернутый уголок рта. Что-то в его выражении неподдельного интереса и любопытства задело Нору за уязвимое, давно забытое место.

Словно она уже давно – многие месяцы, если честно, – ничего не чувствовала. И ни с кем не знакомилась.

Щеки у нее приятно потеплели.

– Правда? – спросил он.

– Да. – Она не собиралась ничего объяснять, особенно потому, что ее слова прозвучали бы… с придыханием, которое она не планировала. Но, не успев сообразить, она добавила: – Это золотой час.

«Нора! – заголосил ей разум (и без придыхания). – Что! Ты! Такое! Говоришь!»

У нее промелькнула надежда, что мужчина внизу не расслышал. Ну из-за этого своего ветерка на первом этаже.

– Золотой час?

Ладно, хорошо. Он расслышал.

Она прокашлялась. Надо было ответить, кратко, не странно (или с придыханием). Затем она бы завела разговор о Донни и принесла необходимые, на ее взгляд, соболезнования.

– Я так называю это время дня… или, видимо, еще не дня? – «Восхитительно», – подумала она, фигурально закатив глаза. – Всегда считала его таким спокойным и бесшумным.

Он снова замер, нахмурив бровь, будто раздумывая над ее словами. Затем криво ухмыльнулся, одновременно самоуверенно и самоуничижительно.

– Теперь он не такой бесшумный, – ответил он, шагнув к балкону, и Нора постаралась не обращать внимания на чувства, вызванные в ней его улыбкой и нежным голосом. Особенно в том самом месте под скрещенными руками.

«Боже, – думала она. – С этим лучше что-то сделать».

Она прижала их сильнее к груди.

– Ничего страшного, – повторила она, а губы невольно изогнулись в улыбке.

– В моей профессии это значит кое-что другое. Я про золотой час.

– Вы фотограф? – Нора слышала это словосочетание только в одном контексте: что-то про освещение в определенное время суток. И это время точно было не четыре утра.

Усмешка – и уверенность – потухли.

– Эм. Нет. Не важно. Это не очень… приятно.

Теперь была очередь Норы с любопытством склонить голову. Что неприятного может быть в сочетании «золотой час» в любом контексте?

– О чем вы?

Вот после этого ей абсолютно точно надо было найти способ вспомнить о Донни. Абсолютно точно.

Его грудь поднялась со вздохом и опустилась на выдохе. Когда он наконец заговорил, делал это очень робко. Как бы извиняясь.

– Мы так называем первый час после получения травмы. Серьезной травмы. Это время, когда… Это промежуток, когда лечение наиболее эффективно.

– О, ясно. – Она опустила взгляд ниже его лица, осознав одну деталь: он не в пижаме, это форма медработника. – Вы доктор?

– Да.

Ух ты, хорошо, что миссис Салас из квартиры 2Б еще спала. Нора почти слышала ее голос у себя в голове. «Доктор, Нора! – воскликнула бы она. – Ты разве не хочешь замуж за доктора?»

Нора прочистила горло, отметая эти мысли. Надо заговорить о Донни. Сейчас неплохое время.

Но вместо этого она спросила:

– Вы работаете в ночную смену?

– Я работаю, когда понадобится, – ответил мужчина, и ей показалось, что она слышит усталость в его голосе. – Все время.

Это прозвучало так… упаднически, то, как он это произнес. Так вымотанно. Она открыла рот, чтобы что-то сказать: что ей жаль, что это, должно быть, очень тяжело. Однако он ее опередил:

– Вы тоже?

– Работаю ли я тоже все время?

Он улыбнулся ей, теперь по-другому. Нора подумала, что эта улыбка как рассвет, хотя вокруг было еще темно. Эта улыбка озарила все мысли в голове девушки: Донни, квартира, дом.

– Вы работаете в ночную смену? – уточнил он.

– Ой, нет. Я просто жаворонок, наверное. Работаю днем. Из дома.

Он этого не спрашивал, верно? Но внезапно этот разговор обрел для Норы характер золотого часа. Тайный, особенный и только для нее.

– О, правда? – спросил он с этой сладостной ноткой интереса в голосе. Он поправил очки, и в эту секунду Нора поддалась абсурдному порыву притяжения к этому мужчине. Она почти пропустила его следующий вопрос.

– Кем вы работаете?

Она улыбнулась ему, в предвкушении пошаркивая ногами по деревянному полу. Ей уже давно не представлялось возможности поговорить, по-настоящему поговорить о своей работе с кем-то, кроме своих коллег. Ей нравилось то, чем она занималась, несмотря на все мигрени, одолевавшие ее в последнее время, новое положение дел и так далее. Ладно. Она ответит на этот вопрос, а затем поднимет тему Донни.

– Я занимаюсь дизайном в…

Но, прежде чем она успела закончить, ее речь прервал крик.

– Что за черт?! – воскликнул мужчина, повернув голову в сторону, во тьму черной уже не-ночи.

Нора не сдержалась.

И засмеялась.

Он посмотрел на нее, снова поднеся руку к груди и мило погладив ее в области сердца. Этого высокого красивого мужчину в очках было так легко испугать, что… ей стало невероятно весело. Она была полностью и искренне им очарована.

– Это кот, – сказала она с нотками смеха в голосе. – Бродяжка. Наверное, один из стаи здоровяков.