В нем не было ни капли турецкой крови – хотя он был похож на любого обитателя Средиземноморья. Черные глаза немного навыкате, черные чуть вьющиеся волосы, кожа темнее, чем у обычного англичанина – скорее, как у индуса. Внешность он унаследовал от бабки, гречанки. И город был ему не чужим – потому что именно здесь в 1920 год прогуливающийся по набережной – тогда она еще не звалась «авеню Кеннеди» британский морской офицер вдруг увидел потрясающе красивую турчанку, одетую на европейский фасон. Он попытался заговорить с ней на своем жалком турецком, и услышал в ответ на превосходном английском с произношением Челтенхем Ледиз Колледж: «Можете не стараться, мистер, у вас все равно ничего не выйдет». Это и была его бабушка, дочь богатого греческого купца, учившаяся в Великобритании…

На выходе из аэропорта он не стал заказывать такси – а вместе со всеми бедняками сел в долмуш, на нем и доехал до Стамбула. Там он пересел еще несколько раз, пока не оказался на площади Таксим – довольно убогом подражании европейским площадям. Она была известна лишь тем, что несколько лет назад снайперы-националисты открыли здесь огонь по митингу оппозиции.

Еще тут разворачивался трамвай, идущий по историческому центру.

Англичанин сделал вид, что рассматривает архитектуру – хотя и рассматривать тут особо нечего было, а через несколько минут его окликнули:

– Ахмади! Дружище, ты ли это?!

«Ахмади» был его оперативный позывной в Омане.

Они обнялись, поцеловались по-турецки – то есть просто соприкоснулись щеками. Встречавший его офицер был высокопоставленным сотрудником турецкой военной разведки. Одновременно он сообщал британцам новости из мрачного мира правофашистской диктатуры Эврена в обмен на паспорта и деньги на начало новой жизни в Англии, когда дела пойдут совсем плохо…

– Я. Кто же еще…

– А ты не изменился.

– Зато ты…

Турок хлопнул его по животу.

– Кто плохо кушает, тому доверять нельзя!

– Даже так…

– Пойдем, прогуляемся…

Они пошли вниз по проспекту Истикляль к Галатскому лицею. Тогда на этой улице еще не было так людно, и магазинов столько не было. Это была одна их визитных карточек бывшей турецкой столицы – самая европейская улица города. Турецкое выдавали только типичные для турков выдающиеся деревянные закрытые балкончики – они назывались киоски, турки в них любили отдыхать.

– Я встречаюсь с русскими. У тебя всё готово?

– Конечно, друг.

– Можешь проследить, только ради Бога не трогай.

– Сделаем…

– Что нового здесь?

– Ничего, – вздохнул турок, – знаешь, Турция – это страна, в которой за десять лет меняется всё, а за сто – ничего.

– Как твой сын?

– Хочет стать футболистом… вах… позор на мою голову…

– Пусть приезжает к нам. У нас есть футбольные академии.

– О чем ты говоришь, друг?! Я хочу чтобы мой сын пошел по моим стопам – а не пинал мяч.

– Аллаху виднее.

– Аллаху виднее, только чем я его так прогневал…

Они прошли мимо Галатского лицея – лучшей светской школы в Турции. Тут улица делала резкий поворот – и шла к Тунелю.

– Послушай, дружище. Ты помнишь, Кямрана?

– Да, разумеется.

– Как закончишь, загляни к нему. Я тебе покажу кое-что.

– Что именно?

– Допросы русских. Точнее, грузин. У нас сейчас каждый день: что ни день, так переход границы. Один к себе столько золота примотал, чуть не утонул.

– Что говорят?

– Говорят, плохо все, русские грузин больше не любят, расстреливают. Этот Георгадзе никому дыхнуть не дает, воровал – смерть. Вах…

– Хорошо, загляну.

…

Вещей у англичанина не было. Он зашел на верхнюю станцию Тунеля – или закрытого фуникулера, ведущего вниз, к самому Босфору. Дождался вагона, попытался понять, кто его провожатые. Турки работают топорно, двоих он спалил. Под его пристальным взглядом они смутились.

Диктатура, однако. Профессионализму не способствует.

Выйдя внизу, он медленно пошел к пристани. Тут ловили рыбу, тут же ее жарили и продавали в разрезанной пополам булке. Народ ждал паром, чтобы перебраться в азиатскую часть Босфора. Моста через Босфор так пока и не было…

– Эфенди, вкусная рыба. Эфенди…

Англичанин остановился. Наглец держал его за рукав

– Сколько хочешь за свою рыбу?

– Всего три миллиона лир, эфенди⁴.

– Что-то дорого, маленький разбойник

Мальчишка вдруг сунул англичанину булку с рыбой.

– Тогда бери бесплатно, эфенди… – негромко сказал он. – А вон на том пароме тебе и чая бесплатно нальют.

Англичанин пристально посмотрел на маленького зазывалу, потом пошел в направлении паромной пристани.

…

Турецкие паромы – неотъемлемая часть стамбульской жизни и мало в каком городе движение по воде такое же интенсивное, как здесь. Стамбул расположен на двух берегах Босфора, западный – это еще Европа, восточный – уже Азия. Город как бы расползался вдоль берегов на многие мили, карабкался на склоны босфорских холмов – и потому речные паромы были одним из самых быстрых и удобных способов добраться из одного конца города в другой, особенно с учетом того, что в городе не было метро. Сами турки пользовались паромами повседневно, набивались на маленькие старые кораблики до отказа, нижняя палуба была закрытой, верхняя – открытой. Пока едешь, можно поразмышлять, полюбоваться игрой солнца в волнах, посмотреть на чаек и дельфинов…

Англичанин заплатил за проезд полмиллиона лир, не спеша протиснулся к лестнице, поднялся на вторую палубу – там были длинные, деревянные скамьи, отполированные до блеска за многие годы. На той, что опоясывала палубу – сидел неприметный человек, похожий на итальянского актера Витторио Меццоджорно⁵ из «Трех братьев» . Глядя на этого человека, сложно было назвать его национальность и даже возраст – он был средним, а потому – почти безликим. Одет он был по-европейски, из турецкого на нем была только плотная кожаная куртка поверх пиджака.

– Чая, эфенди? – рядом возник официант, с подносом, на нем были парящие, маняще теплые грушевидной формы стаканчики с чаем.

Англичанин взял себе чая, подошел ближе.

– Я присяду?

– Ради Аллаха. Это место для всех.

Англичанин присел, держа в руке турецкий грушевидной формы стаканчик с яблочным чаем. Чай был горячий, он хорошо согревал на холодной верхней палубе. Дул ветер, над пароходиком вились назойливые чайки

– Хорошо согревает. А вы почему не пьете чай?

– Мне не холодно.

– Ну, да… русский медведь из Сибири.

– Я родился в Севастополе.

Англичанин допил чай. Сделал знак чтобы принесли еще два.

– Закажу и на вас. А пока мы бы хотели получить объяснения.

– По какому поводу?

Англичанин достал из просторного кармана фотографию и передал ее русскому.

– Это изъяли в Белфасте. Из нее были застрелены два британских солдата.

– Как жаль…

– Это не ответ.

– Почему же, ответ.

Англичанин никак не мог нащупать нить разговора.

– Вы начинаете войну против нас?

– Нет.

…

– Вы ее начали первыми. И ведете.

– То есть?

– Афганистан. Вы же поставляли туда снайперские винтовки. И ракетные установки «Милан», которые вы поставили, чтобы не связываться с американскими образцами. Но «Стингеры» вы поставили американские, потому что ничего подобного у вас не было.

– Это американские поставки.

– И ваши тоже. Какого черта? – взорвался англичанин – я не поверю, что вы не знаете. У нас нет денег на то, чтобы спонсировать такие акции. Мы – не вы! Нам не дают столько, сколько мы попросим.

Русский сделал примирительный жест рукой.

– Мы понимаем. И тем не менее, Дэвид, реальность такова – в Афганистане гибнут наши солдаты. Это происходит потому, что оппозиция получает помощь деньгами и оружием. Мы так же будем оказывать помощь деньгами и оружием всем, кто попросит.

…

– Если хотите, чтобы этого не было – пусть ваша миссис Ти надавит на Рейгана. Иначе это будет продолжаться.

Англичанин помолчал, пережидая гнев. Потом сказал:

– Ты понимаешь последствия, Юрий. Я думал, вы умнее.

– Последствия…

Русский потянулся в карман, англичанин напрягся. Но русский достал только кусок булки, и начал крошить его для чаек. Чайки ловили хлеб, который русский им бросал на лету.

– Знаешь, в чем разница между вами и нами, Дэвид? Долгое время мы пытались доказать, что мы – цивилизованная страна, что с нами можно иметь дело. А вы ничего не пытались и не пытаетесь доказать, поскольку ваша цивилизованность предполагается, так?

…

– Потому мы, пользуясь футбольной терминологией, играли по правилам. В то время как вы – нет. От того мы пропускали мячи. Но это закончилось. Мы больше не пытаемся выглядеть цивилизованной страной. И нам плевать, что о нас подумают. Нам больше нечего терять. Детанта больше нет. Доверия больше нет. Есть только Черный тюльпан. И пока он есть – вы тоже будете терять своих сыновей. Как мы теряем своих.

– А ты уверен, что вам нечего терять? – зло сказал англичанин

– Намекаешь на то что организуешь теракт у нас?

– Я этого не говорил.

– Но намекнул. Что ж, попробуй. Скорее всего, у тебя ничего не получится. Но если даже и получится…

…

– Знаешь, у меня есть сын. Он живет с матерью в Ленинграде. Он комсомолец, но покупает на черном рынке пластинки Битлс и слушает их.

– Я мог бы привезти, если бы ты сказал.

– Знаю. Но не в этом дело. Поколение моего сына не видит в вас врага. Оно видит только джинсы и Битлс. Может, хорошо если увидит?

Москва, Ходынское поле. Основное здание ГРУ ГШ. 20 июля 1988 года

– Долбо…ы.

Короткое слово… русский язык полон такими вот богатыми смыслом словами, способными передать целую гамму чувств и эмоций одним словом.

– Как вам только в голову такое, б… пришло.

– Другого выхода не было, товарищ полковник.

– Был приказ, твою мать! И ты его нарушил! Ты и Бахметьев! Но про него отдельный разговор, а сейчас речь о тебе.

– Другого выхода не было, – упорно повторил Николай.

Цагоев ударил кулаком по столу

– Ты хоть понимаешь, е… твою мать, что стоит на кону?! Что вы поставили на кон своими действиями? Посольство! Торгпредство! Со всем обозом, бабы, б…, дети! Ты хоть понимаешь, что они теперь у Саддама в заложниках! Из-за вас!

– Саддам Хусейн предал нас, товарищ полковник. Он продался американцам. И он – фашист. Настоящий фашист и предатель. Когда мы поняли это, в Багдаде уже шла высадка американского спецназа. Если бы мы не вывезли генерала Рашида, у Советского союза не осталось бы друзей в Ираке. Живых – друзей.

– Ты должен был выполнять приказ! Какого… Ладно. Сиди здесь. Никуда не выходи. И молись, чтобы Чукоткой отделаться. Потому что за такое к стенке ставят.

– Товарищ полковник…

– Ну?

– В Ираке – что?

– В Ираке – ж…! Часть армии на стороне Рашида, часть – за Саддама, часть – ни за кого. Иранцы начали наступление. Саддам держит сифару⁶ нашу под прицелом, требует выдать ему Рашида. Как будто мы его контролируем… Молчишь? Правильно. Раз сказать нечего.

– Есть что сказать, товарищ полковник.

– Ну?

– Рашид – коммунист, армейский коммунист. И я тоже. Я поступил, как коммунист.

Цагоев ошеломленно молчал. Потом – собрал папку, достал из ящика стола другую, запер стол на замок.

– Сиди здесь.

…

Цагоев появился часа через три, когда Николай уже устал ждать. Лицо у него было какое-то… то ли хитрое, то ли злое.

– Значит, так… – Цагоев говорил отдельными словами, как камни в пруд бросал, – в отношении твоих действий в Багдаде. Коллегия сочла твои действия… обоснованными. Соответствующими складывающейся обстановке. За неавторизованную активность принято решение ограничиться строгим выговором. Который я тебе сейчас и объявил.

Цагоев сел на свое место, зачем то посмотрел в окно, которое никогда не открывалось.