– Не понимаю, о чем вы, товарищ капитан, – майор пока терпел – имелись признаки, что визит не затянется. – Я рассказал обо всем, что происходит в городе. Информацию же по моему ведомству разрешите не озвучивать. У вас же нет допуска? В основном она связана с заводом «Вымпел».

– Хорошо. Что по Уваровой гряде? Ее обследовали специалисты? Там размещалась база подводных лодок. Немцы также проводили работы в этом районе.

– Да, надводную часть района военно-морские силы обследовали, – неохотно сообщил Корбин. – Острова осмотрели, высадили людей. Патрульный катер периодически курсирует вокруг гряды, в ночное время проводится осмотр с помощью прожекторов. Не моя епархия, товарищ капитан, поинтересуйтесь у военных моряков. Подводное обследование не проводили. Для этого нужны специальные суда, соответствующие специалисты и снаряжение. Подобного приказа ВМФ не получал. Его задача – контролировать вход в бухту, и с этим он справляется.

– Хорошо. Нам нужен кабинет. Вы же не отправите нас работать в общежитие?

Судя по ухмылке, которую майор поспешил спрятать, он бы их отправил не только в общежитие.

– Безусловно, Алексей Владимирович. На втором этаже в противоположном крыле есть пустующие помещения. Я распоряжусь. Полного комфорта не обещаю, но будут стулья, столы и электричество. Вода в котле, удобства общие – в конце коридора. Столовая – через дорогу, кормят без изысков, но сытно. Вы же не испытываете крайнюю нужду?

– О нет, мы получили командировочные. Где тела? Не говорите, что их уже похоронили.

– Тела в морге, – майор вздрогнул и как-то беспокойно повел плечами. – Собираетесь с ними поработать? Ну что ж, удачи. Морг городской больницы находится в Садовом переулке – это между улицами Кронштадтской и Зыряновской.

– И последний вопрос. Вернее, просьба. Не могли бы вы на пару минут покинуть помещение?

– В каком это смысле? – майор напрягся.

– В прямом, товарищ майор, ничего иносказательного, – Алексей выразительно глянул на телефон. – Вы храните секреты своего ведомства, мы – своего.

Майор уходил с такой неохотой, будто по углам были запрятаны секреты государственной важности. Дверь осталась приоткрытой. Капитан ждал. Короткая пауза – и дверь вошла в створ. Вряд ли он стал бы подслушивать в присутствии секретаря. Но кто их знает, этих любопытных Варвар? Соединение через коммутатор проходило не быстро. Полковник Вышковец находился на рабочем месте, но такое ощущение, что на луне – судя по обилию помех.

– Я понял, что это ты, капитан! – прокричал в трубку полковник. – Добрались нормально, без эксцессов?

– Да, всего три трупа, товарищ полковник. Вдобавок к уже имеющимся трем. – Он в нескольких словах осветил события у речушки с названием Киржа. – Нас ждали. Продолжаю настаивать, что в штабе «крот». Некто слил в Гдышев сведения о нашей поездке, и от греха подальше нас решили ликвидировать. Вам не кажется это странным, товарищ полковник? Дело не имеет отношения к государственной важности… во всяком случае, нам так казалось.

– Ну и дела… – полковник растерялся. – Объясни, Хабаров, почему с тобой одни проблемы? Попытайся выяснить, кто были эти люди. А в дальнейшем избавляйся от пагубной привычки убивать всех, кто может сообщить что-то ценное. Рад, что вы одержали победу. Будь осторожен и держи меня в курсе событий. Возможно, мы недооценили значимость событий в Гдышеве. В общем, трудись, гнать не буду, поройся в этом гадючнике.

Глава 4

Ответственные товарищи даже после смерти пользовались привилегиями – лежали не на полу, как простые смертные, а каждый на своей полке, укрытый свежей простыней. В морге было холодно, кислород почти не поступал – его заменяли формалин и карболка. На электричестве экономили, стены со вздувшейся штукатуркой озаряла единственная лампочка. В стороне мерцал служитель заведения – бесцветный, худой, с рыбьими глазами. Он возился в шкафу, мурлыча под нос популярную песню из репертуара Утесова. Подобные люди, проводящие все рабочее время с трупами, вызывали искреннее недоумение. Видимо, призвание.

– Товарищ капитан, вы наши желудки решили проверить? – сдавленно прошептал Окулинич. – В боевой и политической подготовке уже проверяли, вам этого мало?

Олежка Казанцев помалкивал, прижал к носу платок, дышал сквозь зубы. Осматривать тела приходилось с фонарем. Блуждающий свет озарял синюшные лица. Подполковнику Перфилову стреляли в затылок. Пуля на выходе расколола лобную кость, но лицо не пострадало. Он казался спокойным, что и неудивительно, человек не ожидал выстрела. Это был невысокий плотный мужчина лет пятидесяти – с круглым лицом и крутыми залысинами. Кожа под щеками одрябла, он напоминал бульдога. Алексей наклонился, чтобы рассмотреть выходное отверстие. В трещинах лобной кости запеклась кровь, ее так и не смыли. Владимир Романович Корчинский был сравнительно молод и при жизни имел презентабельную внешность. Субъект из тех, что нравятся женщинам – хорошо сложенный, густоволосый, с правильными чертами. Пулевое отверстие во лбу особо в глаза не бросалось. Пятки свешивались с полки – значит, роста он был незаурядного. Глаза покойным закрыли – и напрасно, глаза мертвеца способны многое рассказать… Ефим Макарович Сорокин был ниже ростом, но также солидной внешности – немногим за сорок, аккуратно пострижен, скуласт. Внешность хрестоматийного партработника, способного жечь сердца глаголом и вести людей к свершениям. Портрет коммуниста слегка портила перекошенная нижняя челюсть. В отличие от первых двух товарищей он успел испугаться – и даже испытать ужас, когда в его «бунгало» ворвался убийца.

– Что скажете, товарищи офицеры? – Алексей покосился на служителя. Тот пожал плечами и вышел из мертвецкой.

– Ясно, что убивал один человек… – выдавил Олежка. Он продолжал зажимать нос, и выходило гнусаво. – Убивец хороший стрелок. Пусть он бил и с маленького расстояния, но зато в темноте и в самое яблочко.

– Не совсем согласен, – пробормотал Окулинич. – В товарища Корчинского он мог стрелять и с дальнего расстояния – например, из кустов у ограды. Мы не знаем, какую позицию занимал стрелок. С освещенностью тоже непонятно. Перфилов, прежде чем впустить ночного гостя, наверняка включил свет. Корчинский находился на крыльце – его могла освещать луна. Первый секретарь успел подняться. Мог слышать шум – ведь убийца начал с охранника. Что мешало включить свет? Личного оружия, видимо, не было, или не успел им воспользоваться. Но ты прав, Олежка, он хороший стрелок. Бьет без промаха и попадает с первого выстрела.

– Товарищ капитан, пойдемте на воздух, – взмолился Казанцев. – Все посмотрели, ничего не упустили. Они же не оживут, чтобы дать показания.

– Слабак, – фыркнул Окулинич. – Между прочим, есть такая завиральная теория, что на радужной оболочке глаза жертвы отпечатывается то, что она увидела перед смертью. Как спуск затвора – щелк, и снимок готов, нужно лишь его проявить, закрепить и напечатать. Товарищ первый секретарь точно видел лицо злодея. Товарищ председатель горисполкома тоже мог видеть…

– Какое же махровое невежество, – простонал Казанцев.

– Нет, братцы, мы пойдем другим путем, – усмехнулся Алексей. – По старинке будем работать – искать улики, опрашивать свидетелей.

Делать в морге было нечего. Мертвые не разглашают секреты – именно оттого такими и становятся. На улице было приятно, дул бодрящий ветерок, шумела листва зазеленевших деревьев. Казанцев шумно выдохнул, бросил в урну платок.

– Пойдем пообедаем? – пошутил Окулинич.

– Шел бы ты со своим обедом, – огрызнулся Олежка.

Подспудные мысли не давали покоя. Словно мертвое городское руководство хотело что-то сообщить – синие лица стояли перед глазами, медленно приподнимались веки, поблескивали глаза, запечатлевшие лик злоумышленника… Работал действительно один человек. Манера исполнения уж больно схожая. Стрелял, по крайней мере, только он.

Миловидная секретарь Татьяна Викторовна послушно выполнила указание шефа: проводила гостей до общежития, решила вопросы с вахтером и комендантом.

– Располагайтесь, товарищ капитан, – она немного смущалась, делала вид, что статный офицер ей ничуть не интересен. – Ваша комната внизу, это не самое худшее помещение, вы даже можете принять душ. Вашим товарищам придется жить наверху – там единственное свободное помещение. Тесно не будет, комнаты просторные.

Женщина помялась, украдкой глянула на постояльца и побежала выполнять свои должностные обязанности. Алексей невольно проводил ее глазами. Возраст не портил женскую фигуру. Она покачивала бедрами – словно знала, что он смотрит.

Душ действительно имелся – тонкой струйкой текла прохладная вода. Местная котельная явно не перерабатывала. Он сполоснулся, лег отдохнуть на скрипучую кровать. Последствия ареста еще сказывались. Ныли кости и суставы, голова была тяжелой. Сон навалился, как хулиганы из подворотни. Алексей в панике вскочил, размял кости, стал натягивать гражданскую одежду – все положенное он привез с собой.

Из армейского облачения остались только сапоги. Клетчатые брюки, пиджак, свитер, кепка, скрывающая ссадину на виске. Он глянул в зеркало и не узнал себя. Турист, ей-богу, прибыл на курорт подлечить старые раны…

Подчиненные в штатском смотрелись также нелепо. По ходу прогулки трижды предъявляли документы. Патрульные удивлялись, но отдавали честь, оставляли в покое. В первый день планировалось осмотреться. Контрразведчики болтались по городу. Машину оставили у особняка на Советской. Эта улица выглядела наиболее прилично. В центре – добротные трехэтажные здания: горком, горисполком, ближе к морю – местный совет народных депутатов. У отделения милиции кипела жизнь – сновали люди в темно-синей форме, водитель во дворе под ругань усатого майора (возможно, Остапенко) доламывал мотор. Прибыла еще одна машина, выгрузились усталые милиционеры и исчезли в здании.

Соседняя Кронштадтская улица была тихой, здесь росли березы, липы, имелся симпатичный сквер со свежими пеньками на месте срубленных деревьев. Бульдозеры засыпали ямы от воронок, кое-где установили фонарные столбы. По тротуарам спешили люди в штатском и военном. Бегали собаки с поджатыми хвостами – на людей они не бросались, от военных с оружием держались подальше. Городок производил сносное впечатление. Разрушенных зданий было немного, мусор вывозили. Кое-где подкрашивали фасады. Трепетали кумачовые лозунги: «За Родину, за честь, за свободу!», «Клянемся победить врага!». На стенах зданий, на афишных тумбах висели плакаты, прославляющие ратный и тыловой труд советских людей. «Все для фронта, все для победы!», «Не забудем, не простим!». На подступах к заводу «Вымпел» тематика плакатов поменялась: «Чтоб путь к победе стал короче, снарядов больше шли, рабочий!»

Часть улицы Лермонтова, где находилось предприятие, была перекрыта, действовала пропускная система. Слоняться без дела было опасно – доказывай потом, что твои удостоверения не поддельные. Заводские корпуса окружали бетонные заборы с колючей проволокой. За оградой гудели самосвалы, бульдозеры. Оперативники спустились к причалу в восточной части бухты Сарыча. На улице Морской было плотное движение – здесь шел транзитный транспорт. У причала стояли суда – в основном маломерные, старенькие боты, катера, моторные лодки. Часть береговой полосы отгородили и взяли под охрану. Начиналась вотчина ВМФ. У пирса стояли два катера с красными звездами на бортах. Сновали люди в морской форме. Вооруженной публики в городе было с излишком. «У семи нянек так всегда», – подумал Алексей. За пределами причалов и волноломов шумело море, тяжелые волны выкатывались на берег. Пронзительно кричали чайки, вились над водой. Береговая полоса была завалена булыжниками. Несколько минут оперативники стояли, зачарованные зрелищем. Из ниоткуда возник патруль, устремился к «подозрительным товарищам». Видимо, каждый в этом городе мечтал поймать шпиона. Хабаров сделал знак подчиненным: сами разберитесь. Служебные корочки быстро отогнали военных.