Анонимка. Лето 1985 года

На июль я запланировал отпуск – подвернулась путёвка в Эстонию, в Пярну. Оформляя мне документы на поездку, наш деповской медик Минягина Людмила перепутала запад с югом. А поскольку была она человеком ответственным и неравнодушным, то решила уточнить, какие противопоказания имеются при моём заболевании. Для этого Людмила, хоть и не без труда, разыскала женщину-врача, лечившую меня в семьдесят пятом году. Первым вопросом гематолога был такой:

– А что, он ещё жив?

– Жив, но вот собирается в отпуск на юг…

– Ни в коем случае! – перебила её доктор, которая, оказывается, хорошо помнила и меня, и мой диагноз. – Ему на юге отдыхать нельзя!

Но после того как в процессе разговора выяснилось, что Пярну не на юге, а на берегу Балтийского моря, гематолог дала добро:

– Туда пусть едет, ничего страшного…

До этого я был в Прибалтике несколько раз: дважды на первенстве ЦС «Локомотив» по боксу и один раз отдыхал в Паланге. Прохладное море, чистота городков, которые я объехал с экскурсиями, бережно сохраняемые старинные постройки – всё это позволяло окунуться в атмосферу далёкого прошлого, знакомого по книгам и учебникам истории.

В Паланге я побывал в августе восемьдесят первого. Четырёхместная комната в пансионате. Соседи-москвичи, которые рассказывали мне о похоронах Высоцкого, о Марине Влади. Музей янтаря в бывшем дворце графов Тышкевичей. Розовый сад. Ботанический парк. Рига, Вильнюс, Клайпеда, Друскининкай. Белый песок дюн у Балтийского моря, в котором я, конечно же, несколько раз искупался, несмотря на то, что желающих лезть в воду, температура которой была градусов восемнадцать, нашлось немного. Гуляя по чистым узким улочкам Паланги, набрёл на небольшой бар. Спустившись в полуподвал, заказал пиво и сыр с тмином. Показалось, что ничего вкуснее до этого не пробовал!

И вот когда до отпуска оставалась пара недель, в депо с проверкой нагрянула комиссия горкома партии. Оказалось, что в обком КПСС поступила анонимка, в которой суммировалось всё, что с точки зрения анонимщика вызывало сомнение в законности моих действий. Снова упоминался забор, из свежего было строительство кооперативных гаражей, в котором я, действительно, принимал участие, и другая муть.

Что интересно, ко всем моим «грехам» был пристёгнут Сычёв, который уже полгода как работал на заводе. Тем не менее, в кляузе перечислялись «преступления», якобы совершённые им в бытность начальником депо. Параллельно была заслана жалоба и в контрольно-ревизионное Управление Горисполкома – КРУ.

Пугачёв предупредил, что отпуск мне придётся отложить, несмотря на то, что и путёвка, и билеты были уже на руках.

И закипела работа. Бригада проверяющих разделилась: один – в бухгалтерию, другой – куда-то ещё, а третий проводил беседу со мной. Причём, саму анонимку мне даже не показали. О её содержании я мог только догадываться, исходя из задаваемых вопросов.

Проверяющий выразил желание взглянуть на кооперативный гараж. Поехали. Объект, расположенный неподалёку от Орджоникидзевского депо, находился в стадии строительства. Многие, вероятно, помнят рязановский «Гараж», так вот наша история чем-то напоминала тот фильм семьдесят девятого года. Попасть в кооператив было очень непросто. Я оказался там потому, что посодействовал в подключении гаражного комплекса к электросетям через подстанцию депо, Сашка Коптяков – потому, что непосредственно осуществлял это подключение. Кроме того, я сам лично проводил ещё и монтажные работы. Славка Пахомов обеспечивал стройку автокраном.

– Вот, смотрите… – я указал на свой бокс.

– А это чей? – проверяющий ткнул пальцем в соседний.

– Это – Пахомова.

– А этот?

– Этого я по имени не знаю, только в лицо.

– Так что, – удивился проверяющий, – у Вас только один гараж?

– Естественно! – и, увидев на его лице недоверие, добавил: – Если не верите – проверьте в райкомхозе!

До сих пор интересно: он что, действительно полагал, что мне принадлежит весь комплекс? Что именно он надеялся здесь увидеть? Латунные таблички с моей фамилией на каждом боксе? Неужели такая простая мысль: ознакомиться с документами, не пришла проверяющим в головы?

Разумеется, ничего противозаконного контролёры не нашли, хотя старались от всей души. А что они могли найти, если даже сотрудник ОБХСС подполковник милиции Насибулин ничего не нарыл? А ведь в депо работал его агент, который по любым сомнительным делам немедленно сигнализировал в органы, а уж они реагировали незамедлительно, контролируя законность наших действий. Несмотря на то, что дело по забору было давно закрыто, я продолжал находиться под колпаком ОБХСС, а тут ещё эта команда проверяльщиков.

В свой последний визит в КРУ я повстречал Сычёва. Подхожу к кабинету, а оттуда выпуливается он с толстенной папкой наперевес. А в папке скрупулёзно собраны документы, отражающие все вехи строительства его дачи, теплицы и всего прочего, нажитого непосильным трудом. На мой вопрос:

– Ну, как? – Сыч беззлобно забурчал:

– Это всё из-за тебя, из-за твоих строительств и твоих халтур…

Зашёл в кабинет. Начальник КРУ, женщина значительно старше меня, задала несколько вопросов по существу «фактов», изложенных в кляузе. Я постарался ответить максимально откровенно, и мы расстались с улыбкой и взаимной доброжелательностью. На прощание я сообщил ей, что из-за анонимки не могу уехать в отпуск.

После моего ухода эта милая женщина пригласила к себе Пугачёва и сказала ему буквально следующее:

– Что вы тираните парня? Отпустите его – никуда он не денется.

Это я впоследствии узнал от самого Валентина Андреевича.

Вот только теперь я понял, что значат партийные корочки. Ещё много лет назад в Баранче наш преподаватель физкультуры Кормин Владимир Петрович в минуты откровения рассказывал мне о том, как его, члена партии, не раз эти корочки выручали:

– Ой, Владик, я столько косячил: то подерусь, а то вообще с ружьём за одним гонялся. Не будь я членом партии, наверное, уже посадили бы! А так разберут на парткомиссии – и порядок!

А в моей ситуации?! Проверяющие нагрянули в депо, как в воровскую малину, наделали столько шума и, ничего не найдя, не удосужились даже извиниться.

В то время подобные эпизоды авторитета руководителю не добавляли, да и в наше, я думаю – тоже. Но тогда – особенно. Было страшно обидно, тем более что всё это разбирательство проходило подчёркнуто гласно и открыто, несмотря на то, что политика «демократизации и гласности» будет провозглашена лишь спустя полгода на январском пленуме ЦК КПСС.

Если раньше у меня и возникали сомнения, то теперь решение сложилось однозначное: в эту…партию я никогда ни при каких обстоятельствах не вступлю. Хотя, кто знает, будь я членом КПСС, они, возможно, и поостереглись бы проводить своё дегенеративное расследование с таким шумом и треском: а ну как в анонимке – правда? Какой удар по авторитету партии!

А, может, и наоборот, организовали бы показательную чистку рядов?.. Кто знает? Ведь в нашей стране кампанейщина всегда являлась основным способом организации общественного сознания, а в то время в СССР ситуация менялась, буквально, не по дням, а по часам.

После отмашки КРУ я, наконец, улетел на двадцать четыре дня в Пярну для поправки здоровья и расшатанных нервов. Эти две недели перед отпуском дались мне нелегко. Однако сам отпуск прошёл отлично: Таллинн, Вильнюс, Лиепая. Калининград. Танцующий лес и почти ручные кабаны в заповеднике на Куршской косе. Теперь я видел, практически, всю советскую Прибалтику.

В Свердловск вернулся в конце июля и узнал, что за время моего отсутствия в ТТУ был назначен новый начальник, а Пугачёв Валентин Андреевич снова работает главным инженером.

Новый начальник Управления Сергеев Геннадий Степанович – типичный представитель номенклатуры доперестроечного периода – ранее работал секретарём Железнодорожного райкома партии, затем этой же партией был направлен директором в Комбинат рыбной гастрономии, который располагался на Сортировке при тамошнем Холодильнике, и вот теперь его карьера, совершив очередной виток, поставила Геннадия Степановича у руля Свердловского горэлектротранспорта.