Странно, но осознаю я это только сейчас, когда брат, сидя на моей кровати, требует от меня ответа за промах.

– Почему ты ничего не сказала? – уточняет, блуждая по мне взглядом так, будто видит впервые.

– Потому что никто из вас не стал слушать. Ни ты, ни отец, ни мать. Вы все твердили мне, что он – не последняя моя любовь, что я обязательно встречу того самого, что Макар не достоин прощения.

– Но…

– А когда я забеременела, – бесцеремонно перебиваю оправдания Стаса, – вы говорили мне, что это только мой ребенок. Наш, Лебедев, что Измайлов никакого отношения к нему не имеет и знать не должен. Мама, если ты помнишь, даже всерьез рассматривала возможность аборта.

– Она бы никогда не стала тебя уговаривать, – перечит Стас.

– Нет, конечно, потому что Тимофей – единственное, с чем я не согласилась. Я во всем вам потакала, но решение рожать было только моим.

С выдохом чувствую, как ослабеваю. Сил хватает только на то, чтобы дойти до кресла, стоящего в метре, и рухнуть в него.

– Чего ты хочешь, Стас? Узнать, не забыла ли я его? Или не собираюсь ли вернуться? Не забыла, но возвращаться мне некуда.

– Эй…

Стас аккуратно прикасается к моему плечу, но я тут же уворачиваюсь от его рук.

– Обиделась, что ли? – спрашивает примирительно.

Я жмурюсь, чтобы избавиться от слез, но когда брат обнимает меня за плечи и тянет к себе, они все равно скатываются по щекам.

– Дурочка, блин… я же переживаю за тебя, – тихо шепчет мне в висок. – Сказать сложно было, что ни хрена не прошло?

Я всхлипываю и делаю глубокий вдох. Несмотря на то, что пару минут назад я злилась на брата, я все еще его люблю.

– Три года назад, – говорит брат, поглаживая меня по спине, – ты сказала, что у тебя отношения. Они были?

– Нет, – отвечаю честно.

Какой смысл врать, если и так уже всё понятно? Все эти годы я создавала видимость.

– И когда уезжала, тоже соврала, что у меня мужчина есть, – предупреждаю его вопрос. – У меня тогда никого не было.

– Это я понял. Ты здесь не один день провалялась, Оль, а никто тебе не звонил и не переживал.

– Ты понял и все равно дал мне уехать?

– Пять лет прошло, я считал, что ты отпустила. Ну и тебе пора было привыкать жить одной.

– Пора, – соглашаюсь. – Я неплохо справлялась ведь, да?

– Ты и сейчас справляешься, малыш.

Я хмурюсь, потому что совершенно точно не справляюсь. Я больше не чувствую той решительности держать от Макара все в тайне, и это меня пугает.

Глава 12

В больницу я все же опоздала. Пришлось справляться с опухлостью и покрасневшими глазами.

У кабинета доктора Воробьева останавливаюсь и перевожу дух. На часах семнадцать десять. Я опоздала прилично, но все же стучу в дверь и опускаю ручку, толкая дверь вперед.

– Можно?

– Да, Ольга Львовна. Проходите, я уже вас жду.

Я быстро ныряю в кабинет и закрываю за собой дверь. Прием у доктора Воробьева – эдакий отвлекающий маневр от предстоящей встречи. Пока сюда ехала, всю дорогу думала о том, что совсем скоро увижусь с Макаром.

– Как самочувствие, Ольга Львовна? Отек, вижу, спал. Обоняние вернулось?

– Да, слава богу, вернулось, – киваю.

Несколько дней без запаха – та еще пытка. На прошлом приеме Дмитрий Евгеньевич сказал мне, что обоняния может не быть до месяца. Я сломалась на третьем дне. Жизнь без кофе – то еще удовольствие. Я зависима не столько от эффекта напитка, сколько от самого процесса. Держать в руке стаканчик, вдыхать аромат свежесваренного кофе и пары капель сливок – что еще нужно для счастливого утра? До вчерашнего дня я такой возможности была лишена и думала, что еще немного – и сойду с ума.

– Ну что ж… – говорит Дмитрий Евгеньевич после осмотра. – Вы явно идете на поправку. У вас после меня консультация у Макара Игнатьевича, верно?

– Да, он накладывал мне швы.

– Прекрасно. Пусть снимает их, кожа у вас хорошо затягивается. Снимет нитки, и будете как новенькая уже через пару месяцев.

– Что-то еще нужно пить? – решаю спросить.

– Нет. Если еще болит, можете обезболивающие.

– Голова стала болеть чаще, – сообщаю. – Это нормально?

– Да, абсолютно. Мы делали КТ, на снимках у вас все в порядке, просто постарайтесь побольше отдыхать и не волноваться.

Доктор Воробьев отпускает меня через десять минут, дает выписку и прощается. Из кабинета я выхожу с улыбкой. Несколько минут стою, не зная, куда идти. Где находится кабинет Измайлова, я понятия не имею. В прошлый раз он принимал меня в приемном. Я подхожу к девушке в регистратуре и спрашиваю, где находится кабинет Макара Измайлова.

– Вам нужно пойти прямо, а затем направо, – дружелюбно говорит она. – Кабинет двадцать один.

– Спасибо.

– Подождите, девушка. Доктор Измайлов еще не вышел из операционной. Там что-то затягивается, может, перенести запись?

Вдруг это судьба? Мне стоит отменить запись и уйти, не попрощавшись. Швы я могу снять в любой другой клинике, мне минуту назад сказали, что работа безупречна, а потому волноваться о своей внешности мне не стоит. Может, нам лучше не видеться? Все на это намекает, но вместого того, чтобы согласиться, я мотаю головой и отказываюсь:

– Спасибо, я подожду. Мне нужно увидеться с Измайловым именно сегодня.

– Тогда я передам доктору, что вы его ждете, как только он выйдет из операционной.

– Большое спасибо.

Я иду к указанному кабинету и сажусь на диванчик рядом. Минут через десять бесполезного листания ленты инстаграма я достаю ноутбук и приступаю к работе. Судя по тому, что мне предложили перенести запись, операция затягивается. Интересно, что там такого экстренного и тяжелого?

К моему удивлению, поработать мне все же удалось. Я написала целую главу, перечитала ее и осталась довольна результатом. Завтра обязательно прочитаю еще раз.

Смотрю на часы. Прошел целый час. Здание клиники опустело, даже обслуживающий персонал не ходит. Может, правда стоит уйти домой? Чего я жду? Вряд ли Макару после сложной операции будет до меня и моих тяжелых швов.

Несмотря на мысли, я остаюсь сидеть на месте, когда слышу разговор двух женщин. Они стоят, судя по всему, за углом и не могут меня видеть.

– Слышала, что прибывшая вчера пациентка Измайлова устроила скандал час назад?

– Ничего себе! А что так?

– Ей размер груди не понравился, – фыркает женщина. – Сказала, хотела больше, а Макар Игнатьевич – как всегда…

– Не прислушался к желанию пациентки?

– Ага…

Девушки начинают смеяться, а я почему-то на них злюсь. На них, а потом и на себя. Вот что я за дура такая? Сижу здесь, жду. А он, судя по всему, очередные сиськи пришивает, и ему совсем наплевать, что у него здесь, между прочим, люди на приеме!

Я быстро встаю с дивана, запихиваю макбук обратно в рюкзак и забрасываю лямку на одно плечо. Иду к выходу и замечаю, что девушек в регистратуре больше нет. Ну, отлично. Я там ждала, а ему даже никто обо мне не сообщил?!

На улице становится чуточку легче. Я быстро спускаюсь по ступенькам и вдыхаю полной грудью. Достаю из кармана телефон, чтобы вызвать такси, а затем замечаю на крыльце мужчину. Мне требуется пара мгновений, чтобы узнать в сидящем Измайлова.

Освещение позволяет, но Макар, судя по всему, меня не замечает. Смотрит невидящим взглядом перед собой и затягивается новой порцией сигаретного дыма. Выпускает струю в воздух, и только потом его взгляд цепляет меня. Сама не знаю, почему запихиваю телефон в карман и поднимаюсь по ступенькам. Может, потому что пообещала себе с ним сегодня поговорить, а может, потому что вижу в его взгляде грусть и боль. Во всяком случае, мимо пройти не получается, я упрямо иду к нему навстречу.

Глава 13

– Что ты здесь делаешь? – устало спрашивает он, потирая переносицу пальцами. – Я просил перенести всех пациентов.

– А я сказала, что подожду, – отвечаю, присаживаясь рядом с ним. – Вот, решила, что ожидание затянулось, и собралась домой.

– Но не ушла, – замечает, делая очередную затяжку.

– Ты куришь?

Для меня это неожиданность, хотя сам процесс ему безупречно идет. Вот как так? Даже уставший, после изнурительной операции и с сигаретой в руках он выглядит, словно только что сошел с обложки модного журнала.

– Не курю, но иногда не могу сдержаться. Помогает отвлечься.

– Сложная операция?

– Не хочу об этом.

Макар встает, выбрасывает окурок в урну и поворачивается ко мне.

– Идем, я осмотрю тебя.

Я поднимаюсь, сжимая в руках лямку рюкзака. Отчего-то волнуюсь, хотя причин совсем нет.

В кабинете мы оказываемся через несколько минут. Измайлов пропускает меня вперед, указывает жестом на кушетку и идет в соседнюю комнату. Я раздеваюсь и присаживаюсь, ставлю рюкзак радом и складываю руки на коленях. Макар появляется через пару минут с тележкой, на которой разложены медицинские инструменты.

Измайлов подходит ближе, останавливается прямо напротив меня, включает светильник над головой и отклеивает пластыри.

– Да, пора снимать, – говорит тихо. – Может быть немного неприятно, обработать обезболивающим?

– Не нужно, потерплю.

Пока Макар сосредоточенно орудует над моим лицом, я позволяю себе его рассмотреть. Хмурость и залегшие под глазами тени придают ему возраста, но он все равно выглядит идеально. Мне бы такое волшебство после десятичасовой работы за ноутбуком.

– Вот и все, – сообщает, отодвигая тележку и выключая лампу. – Пластыри еще придется поносить, снимай только на ночь.

– Извини, что я так… вторглась. Не стоило мне тебя ждать, ты устал и…

– Прекрати, это моя работа. Дождалась – прекрасно. Домой я всегда успею.

– Ты выглядишь расстроенным. Не хочешь поделиться?

– Долго рассказывать, – отмахивается.

Через минуту начинает мигать свет. От раздражающих мельканий я зажмуриваюсь.

– Черт, что с лампочкой? – хмуро произносит Макар, подходя к двери и ударяя по выключателю.

Через секунду свет гаснет, но когда Макар пытается включить его снова – не реагирует.

– Прекрасно, – в его голосе слышится раздражение.

– Видимо, поговорили, – произношу я. – Я пойду тогда. Спасибо.

– Куда пойдешь? – останавливает мою попытку надеть пуховик. – Дверь на магнитном ключе. Когда вырубается свет, она автоматически блокируется. Система безопасности. Сделали недавно, после ограбления. Свет отключился, и из клиники вынесли шприцы и сильнодействующие рецептурные препараты.

– Мы заперты? – переспрашиваю, потому что половину его слов пропустила мимо ушей.

– Да. Пока не подадут питание, придется сидеть здесь. Сейчас наберу охрану, узнаю, что случилось.

Я сажусь обратно на кушетку и ставлю пуховик рядом. Судя по отрывистым ответам и тяжелому «ясно», брошенному вперемешку со вздохом в трубку, мы тут заперты не на несколько минут.

– Охрана пока не в курсе. Запустили генераторы, но их отправили на реанимационное и другие отделения. Поликлинику не подключат, пока не разберутся с проблемой.

– Что ж… – хрипло говорю я. – Могу побыть твоим психотерапевтом на ближайшее время.

– Не накручивай, – говорит Измайлов, подходя ближе. – Просто тяжелая длительная операция.

– Очередные большие сиськи?

– То есть так ты думаешь? – уточняет Макар. – Что вся моя работа – делать сиськи?

– Ты пластический хирург, – я пожимаю плечами, не понимая, что сказала не так. – Разве не это твоя работа?

– Это, – соглашается, но я слышу в его голосе сталь. – Конечно, только это.

– Ты меня неправильно понял, – оправдываюсь. – Твоя работа важна и…

– Разумеется, важна, иначе бы ты пошла зашиваться к хирургу в обычную клинику, который бы даже смотреть на тебя не стал. Дышишь, ходишь, значит, не в его компетенции.