У него такие же фиолетовые глаза, что и у его деда. Но немного другие. Яснее. И такие глубокие, что утащат на самое дно, если не проявлять осторожность.

Я разворачиваюсь и иду в обратную сторону, зная, что он пойдет за мной. Так и происходит.

– Что за история? – Мэлаки засовывает руки в передние карманы.

– Давай где-нибудь присядем? – Я пропускаю его вопрос мимо ушей и оглядываюсь по сторонам.

Хотелось бы выпить и что-нибудь съесть. Полагаю, у любого нормального парня возникнет куча вопросов, что мне от него надо, но, похоже, Мэла нельзя отнести в эту категорию. Он кивает в обратном направлении, и мы разворачиваемся. Теперь я иду за ним.

Пользуется ситуацией. А уличный певец в этом мастак.

– Есть у тебя имя? – спрашивает он.

Я иду за ним. Едва поспеваю.

– Аврора.

– Аврора! Принцесса Аврора из?..

– Нью-Джерси. – Я закатываю глаза. Ну что за кривляка.

– Нью-Джерси. Ну конечно. Известный обработанным мясом, чижом^[7] и Джоном Бон Джови, хотя последним попрекать тебя не стану.

– Какая невероятная забота.

– Что сказать? Я тоже щедрая душа. Имей в виду: все, известное мне о Нью-Джерси, я почерпнул из реалити-шоу «Пляж». Мама безнадежно влюблена в того, у кого геля на волосах столько, что можно заполнить им бассейн.

– Поли Ди, – я улыбаюсь и киваю.

Внезапно мне становится жарко. Нужно снять камуфляжную куртку. А может, и толстовку. Расчехлиться. Стащить с себя слои одежды.

– Он самый. – Мэлаки щелкает пальцами. – Но я уверен, что ты и твоя семья совсем не похожи на него и его пережаренных на солнце друзей.

Я кусаю большой ноготь.

– Вообще-то моя мама была бы там практически королевой. Она на двадцать пять процентов состоит из автозагара, на двадцать пять – из лака для волос и на сорок – из тесной одежды и краски для волос. Она крайне огнеопасна.

– А куда делась оставшаяся десятка? – смеется он и смотрит на меня непонятным взглядом.

– Она не очень хороша в математике, – невозмутимо отвечаю я.

Мэлаки запрокидывает голову назад и так громко хохочет, что от его смеха у меня внутри что-то трепещет. В моем городе парень вроде него обязательно выгодно воспользовался бы своей внешностью: стал бы актером, моделью, медийной персоной или занялся бы еще какой-нибудь мнимой работенкой. Маму хватил бы удар, если бы она услышала смех Мэлаки. Он буквально смеется каждой морщинкой. Сплющивается каждый миллиметр его плоти.

– Я – Мэл, – говорит он.

Мы еще идем, и он не может пожать мне руку, поэтому просто пихает плечом и стягивает с моей головы капюшон, открывая лицо.

– А ты? Разрушишь какие-нибудь стереотипы об ирландцах? – спрашиваю я.

Мэл резко поворачивает за угол. Я за ним.

– Боюсь, что нет. Я католик, маменькин сынок и вполне работоспособный алкоголик. Мой дед… вообще-то формально он мне не дед. Отец Доэрти – католический священник, но мамин папа умер совсем молодым, и отец Доэрти, его брат, был так добр, что растил ее как собственное дитя. Короче, он научил меня делать рагу, и оно по сей день единственное блюдо, которое я умею готовить. Я живу на ферме с непомерным количеством овец, и они все тупицы. Светлому пиву я предпочту темное, позу не сзади, а миссионерскую, считаю Джорджа Беста^[8] богом и уверен, что коричневый соус лечит все, кроме рака, включая похмелье, несварение желудка и, вероятно, гепатит С.

– Мы… поразительно шаблонные для наших родных краев персонажи. – Я перекатываю кольцо через дырочку в носу. Постоянно так делаю, когда нервничаю, чтобы хоть чем-то занять руки.

– Стереотипы существуют, потому что в них есть зерно правды. – Мэл останавливается, поворачивается и стучит по крыше старого «форда» цвета гнилых зубов. – А теперь пошли. Нам есть куда пойти, есть что посмотреть, и, боюсь, придется тебе сесть за руль.

– А?

– Принцесса Аврора из Нью-Джерси, ты не смотрела ни одной старой доброй мелодрамы? Где в самых лучших в истории кинематографа сценах первой встречи женщина куда-то везет мужчину? «Когда Гарри встретил Салли», «Поющие под дождем», «Тельма и Луиза»…

– В последнем не было сцены первой встречи. И Джина Дэвис не мужчина.

Я не могу удержаться от смеха. Как он осмелился растопить мое сердце до того, как я оказалась готова оттаять?

– Да что ты говоришь. – Он кидает мне в руки связку ключей, и я инстинктивно ее ловлю. – Карета подана, мадам придира.

Этот парень утонченный, обаятельный. Худшая разнотипность сердцееда – тот, кто не настолько сердоболен, чтобы сразу дать понять, какой он козел, хотя на самом деле так себя и ведет. Бьюсь об заклад, куда бы он ни пошел, за ним тянется дорожка из кровоточащих, разбитых и едва бьющихся сердец. Так Гензель и Гретель оставляли следы из хлебных крошек, чтобы найти путь домой. Вот только я знаю, куда ведет эта дорожка – к уничтожению.

– Подожди. Пока мы еще здесь, хочу кое-что у тебя спросить. – Я поднимаю руку. Лучше сразу обозначить намерения.

– Согласен. – Мэлаки распахивает пассажирскую дверь и садится в машину. Я продолжаю стоять на тротуаре, а он захлопывает дверь, опускает стекло и кладет на него руку, надев темные очки-авиаторы. – Ты сядешь?

– А до этого ты не поинтересуешься, что я хочу спросить? – хмуро смотрю я.

Он приподнимает очки и дарит мне улыбку, способную охватить своей мощью целую вселенную.

– А смысл? Я в любом случае подарю тебе все, что нужно. Будь это деньги, поцелуй, секс, почка, печень. Господи, надеюсь, тебе не нужна моя печень. Она, к несчастью, поизносилась. Живей, Аврора.

– Рори.

– Рори, – соглашается он, покусывая нижнюю губу. – Так лучше. Ты совсем на принцессу и не похожа.

Я выгибаю бровь. Не знаю почему, но его заявление меня бесит. Он прав. Я совсем не похожа на принцессу вопреки желанию моей матери. Лучшая подруга Саммер утверждает, что я смахиваю на эльфа с суицидными намерениями.

– Ты скорее напоминаешь мне самую красивую сводную сестру из диснеевского мультика. Неудачницу, которая в финале получает принца. Ту, которая рождена без титула, но заслужила его, – объясняет Мэлаки.

Я заливаюсь краской и думаю над иронией судьбы, ведь и впрямь только что узнала о существовании сводной сестры.

– Ого, она покраснела. – Он победоносно вскидывает кулак в воздух. – Не все потеряно. У меня еще есть шанс.

– Вообще-то нет, – остужаю я его пыл. Парень заливается смехом, потому что и так знает исход. Ублюдок знает, что все равно меня уломает.

– Секса у нас не будет, – предупреждаю его.

– Конечно, не будет, – спокойно соглашается Мэл. Легко. Не веря ни единому моему слову.

– Я серьезно, – предупреждаю я. – Только через мой труп.

Рассмеявшись еще громче, парень постукивает по двери.

– Шевелись, принцесса.

Мэл довольно эксцентрично показывает, как выехать из Дублина: «Налево. Нет, другое “налево”. Ничего, налево, как в первый раз». Я хоть и в ужасе от левостороннего движения, да и международных прав у меня нет, но все равно оказываюсь за рулем.

Может, сама атмосфера лишает меня остатков логики. Может, дело в Мэле. Знаю лишь, что мне восемнадцать лет и я только что потеряла отца, которого никогда не знала. Ощущение, будто я зависла в воздухе, как марионетка. Между небом и землей. Нечего терять, нечего и приобретать.

Мы въезжаем в небольшую деревню, притулившуюся между зелеными холмами в двух шагах от Дублина. Белая деревянная табличка сообщает, что мы прибыли в Толку, графство Уиклоу. Справа видна река, через которую перекинут каменной аркой старый мост, а на въезде в город стоят обветшалые домики с ярко-красными дверьми. Эти разбросанные то тут, то там здания, как волосы на лысой голове, похоже, стоят на главной улице. Мы проезжаем по Мэйн-стрит мимо ярко-голубого дома, церкви, гостиниц, пабов и маленького кинотеатра, в котором, по словам Мэла, действительно есть отдельные места, а работающие в нем люди до сих пор используют классические киноленты.

Дорога довольно извилиста, и когда я, следуя инструкциям Мэла, паркуюсь недалеко от паба под названием «Кабанья голова», то чувствую, как мое сердце переполняют странные эмоции.

Мы выходим из машины, и я останавливаюсь, достав камеру. Паб выкрашен в простой белый цвет, зеленые окна украшены цветочными горшками, из которых торчат бархатцы и васильки. Возле двери стоит шест, на нем висит ирландский флаг.

Это здание будто ожившая картинка из фольклора, из сказки, которую мой почивший отец рассказывал мне в другой жизни.

– Что тебя останавливает, Рори? – На полпути к пабу Мэл поворачивается и видит, что я, присев на одно колено, щурюсь и наставляю на него камеру.

– Покажи камере свою любовь, красавчик, – говорю я жутким дребезжащим голосом и жду, что он меня пошлет.

Но Мэл широко улыбается, хватает воображаемое раздувающееся на ветру платье и, как Мэрилин Монро, шлет камере воздушный поцелуй. Только благодаря своей искрометной мужественности он выглядит на сто процентов забавно и на ноль процентов женственно.

Клик. Клик. Клик.

Я встаю и подхожу к нему. Он протягивает мне руку. Устав от споров, я не отказываюсь.

– Здесь ты живешь? – Я обвожу руками. – В этой деревне?

– Прямо за тем холмом. – Мэл проводит пальцами по моим волосам, убирая их от лица. От неожиданного удовольствия по спине бегут мурашки. Парень улыбается, потому что замечает. – Со всеми этими придурочными овцами, о которых я тебе уже рассказывал. Скоро с ними повидаешься.

– Завтра я улетаю. – Я прочищаю горло, которое предательски сжимается от нахлынувших эмоций.

– И что?

– Не могу задержаться.

Мэл смотрит на меня со смесью непонимания и радости. Думаю, возможно, сейчас ему впервые отказали. А потом он делает невероятное: протягивает руку и ведет большим пальцем по моему родимому пятну, зачарованно на него глядя.

– Как это случилось? – спрашивает он настолько тихим голосом, что я едва его слышу.

Я чувствую жгучее тепло, словно кожу действительно греет солнце, хотя погода стоит холодная и пасмурная.

– Оно не случилось. Я родилась с ним.

– Ха, родилась? – Его палец опускается с виска на мои губы. Он ждал безумную историю с аварией или жутким инцидентом?

Я отстраняюсь.

– Я все равно не могу остаться. У меня в Дублине забронирован номер.

– Я отвезу тебя, чтобы ты расплатилась в гостинице. – Он приходит в себя, вынырнув из странного транса. – Сегодня ты остаешься у меня.

– Я не буду с тобой спать. Только через мой труп, помнишь?

Он обхватывает мои щеки руками. Эти руки артиста шероховатые и уверенные, и мое сердце грохочет от впервые пережитой жалости к маме. Теперь я понимаю, почему она переспала с папой. Не все бабники мерзкие. Мэл не такой.

– Не позволяй чувствам помешать фактам.

– То есть? – хмурюсь я.

– Пусть тебе не нравится заявление, что мы переспим, поверь, это случится. – Он проводит пальцем по моим губам. – Пусть мы и встретились только что, но это не значит, что мы незнакомы. Похоже, что мы незнакомы? – спрашивает он, резко прижав меня к себе.

Нет. Нет, непохоже. Я чувствую, будто он всегда находился подле меня. Словно с самого рождения я несла в себе частичку его, и теперь он здесь, и я обрела его полностью, как будто закончила пазл.

Я глотаю комок в горле, но молчу.

– Вот именно. А сейчас ты рушишь нашу идеальную первую встречу. Джина Дэвис в гробу переворачивается.

– Мэл, Джина Дэвис жива!

– Идем, мадам придира. Накормлю тебя.

Слопав три порции солонины и один пастуший пирог, Мэл салютует мне наполовину выпитой четвертой пинтой «Гиннесса». А я тем временем еще канителюсь с первым стаканом водки с диетической колой.

– Ты хотела о чем-то меня спросить. – Парень слизывает с верхней губы белую пивную пенку и прищуривает один глаз, как будто прицеливается в меня пистолетом.

Была не была…