– Дашь мне прослушать ту магнитофонную запись? – Марьяна резко сменила тему разговора.

– Конечно, – с готовностью кивнул Стас. – Завтра с утра загляну в деканат, а потом послушаем вместе.

– В деканат? Ты учишься?

Платов помрачнел, глянул на нее, наморщив лоб.

– А ты думала, чем я занимаюсь? Людей на улице граблю?

Марьяна покачала головой.

– Я о тебе не думала, Стас.

Это была ложь. Она думала о нем.

Не так, как думает влюбленная дурочка, нет. Ее мысли возвращались к Стасу Платову всякий раз, когда она готовилась к близости с кем-нибудь. И вспоминала она одноклассника лишь со страхом и ненавистью.

Парней в ее жизни за последние пять лет было не так уж и много – трое. С одним она познакомилась в вузе, в библиотеке, когда готовила доклад по истории отечественной журналистики. Он учился с Марьяной на одном факультете, только на курс старше. Они понравились друг другу с первого взгляда, но отношения их вышли на редкость нервными, быстрыми и болезненными. Через неделю они расстались.

Со вторым все оказалось сложнее, хоть и продлилось чуть дольше, но закончилось так же: она ушла, сказав, что полюбила другого. Третий повторил участь второго.

На самом деле настоящей причиной ее ухода всегда становилось неприятие физической близости. Как только дело доходило до постели, Марьяна сбегала. Она не переносила интимных прикосновений, не желала любовных игр, плотских удовольствий и оргазма. Она даже поцелуи еле терпела.

И в этой беспощадной неполноценности, в этой фригидности она винила ненавистного Стаса Платова. Что с ней случилось тогда, в его комнате? Почему, испугавшись, она перестала быть нормальной девушкой, как другие? Почему Оборотень стал видеться ей чаще?

– Стас, надо найти того, кто нужен Полине, – сказала Марьяна. – Нужно сделать все, что в наших силах, Стас. Ты слышишь?

Платов провел пятерней по коротким светлым волосам, опустил взгляд на надпись «Ищи виновного» и кивнул. Полина со всей серьезностью дала им понять: если они не начнут искать виновника ее смерти, им не поздоровится. И неважно, какие у них отношения.

В коридоре загремело – что-то упало и разбилось.

А потом грохот заполонил квартиру, будто кто-то принялся колотить о пол чашку за чашкой, блюдце за блюдцем, раскидывал столовые приборы, швыряя их в стены.

– Это на кухне… – Стас вскочил с пола, закрыл дверь и повернул ключ.

Шум стих, раздались негромкие, но отчетливые шаги. Кто-то встал перед дверью комнаты с той стороны и постучал. Размеренно, через равные паузы, три раза.

Тук-тук-тук.

Из-под двери шепнули:

– Раз, два, три-и. Угадай – или умри-и.

Марьяне показалось, что Стас, услышав пугающую фразу, что-то вспомнил.

Он мотнул головой, словно пытался вытряхнуть из нее дурные мысли. Судя по выражению ужаса на его лице, там, за дверью, ждало что-то опасное, что-то непобедимое и отвратительное.

От боли и страха Марьяна не могла оторвать себя от стены. Она так надеялась, что кошмар закончился, но нет – бесконечная ночь ада продолжалась.

* * *

Стас, казалось, пребывал в растерянности, в когнитивном анабиозе: тер лоб, уставившись на дверь, и хмурился, словно силился понять, какого черта он здесь делает. И прежде чем Марьяна успела его окликнуть, выдал замогильным голосом:

– Это игра. Это детская игра.

Стас оглянулся, и от его взгляда Марьяну бросило в холод. Он прижал палец к губам, прося девушку о молчании.

– Странная игра, но она нам нравилась, – сказал он, глядя куда-то мимо нее, сквозь нее, куда-то в прошлое. – Мы играли в эту игру в детстве. «Раз, два, три. Угадай – или умри» – так мы говорили.

Марьяна открыла рот, чтобы ответить, но Стас приложил палец к губам.

Она кивнула, оперлась на ладони в попытке подняться. Пальцы стали влажными и скользкими, левая нога онемела, но Стас не догадался помочь Марьяне подняться – ни одна эмоция не отразилась на его лице.

Он продолжал вспоминать:

– Да, мы так и говорили: «Угадай – или умри». Дети часто пускают смерть в свои игры, вот и мы пускали. Никто, конечно, не умирал, если не угадывал. Давалось два «стука» на ошибку. На третий «стук» ты должен был угадать.

Марьяна нахмурилась, давая понять, что не уловила смысла игры.

– Игрок становился с одной стороны двери, все остальные – с другой, – пояснил Стас. – Игрок кричал: «Раз, два, три. Угадай – или умри», и кто-то стучал в дверь. После первого «стука» игрок называл чье-нибудь имя. Если он ошибался, то стучали второй раз, и игрок снова пытался угадать стучавшего. Если не угадывал, то ждал третьего «стука». Если и после него игрок называл неверное имя, то проигрывал и якобы умирал. Ну а если угадывал, то умирал тот, кто стучал в дверь.

Марьяна поморщилась.

– Согласен. Совершенно глупая игра. Но, – Стас посмотрел на дверь, – мы были маленькими и глупыми. И мне кажется, сейчас там стоит игрок, он хочет угадать, кто находится в комнате. Если он угадает, то кто-то из нас умрет в игре, а именно тот, кто постучит в дверь. Умрет по-настоящему.

Она уловила в голосе Стаса страх, еле различимый, но сильный. Тревога передалась и ей.

– У нас есть шанс. Тот, кто за дверью, думает, что я один его слышу. – Стас наконец помог Марьяне подняться на ноги. – Есть идея, – зашептал он ей на ухо. – Если ты будешь молчать, он ни за что не угадает тебя. Сделаем так: я говорю, а ты молча стучишь в дверь. Только не издавай ни звука, будто немая. Согласна?

Марьяна округлила глаза, выражая свое возмущение: вместо того, чтобы самому разобраться со смертельной игрой, Платов заставляет ее сделать это.

– Доверься мне. Хоть раз в жизни доверься мне, – взмолился он.

Она отрицательно покачала головой.

– Ты должна, – потребовал Стас.

В его голосе появилась сталь, лицо словно потемнело, отразив решимость, угрозу и нетерпение – все эти эмоции Марьяна уже наблюдала, когда он навалился на нее в этой самой комнате пять лет назад.

Платов наклонился к уху Марьяны.

– Если в дверь постучу я, игрок угадает меня сразу. А потом войдет сюда. Ты хочешь, чтобы он вошел?

Стас опять подавлял ее.

– Раз, два, три, – донесся тягучий шепот из коридора. – Угадай – или умри-и-и.

Марьяна сжала кулаки.

И кивнула, соглашаясь подчиниться. В этот момент она ненавидела Платова еще сильнее. Он пугал ее уверенностью и внезапно вспыхнувшим волчьим азартом. Он просил ее пойти на смертельный риск, он снова заставлял ее делать то, чего она не хотела и даже не до конца понимала.

Стас встал перед дверью и громко произнес:

– Начали. Раз!

Марьяна сжала дрожащие пальцы в кулак и ударила костяшками по двери. Послышался скрип – кто-то принялся скрести ногтем с той стороны.

– Е-о-о-ож-ж-ж-ш-ш… – прошипело из коридора.

Услышав это слово, Стас разом побледнел.

– Еж, трусливый еж… – Шипенье нарастало. – Иди к нам, мы ждем тебя, все мы хотим, чтобы ты перестал бояться… ты ведь напуган? Напуган? Мы знаем, о-о, мы знаем, как ты боишься. Мерзкий трус и убийца… убийца и тру-у-ус… я чувствую, как трясутся твои поджилки… но мы прощаем тебя… выходи, Еж…

Стас заставил себя ответить:

– Не угадал. Два.

Марьяна ударила в дверь, после чего наступила тишина, скрежет стих.

Она посмотрела на Стаса. Его лицо покрывала испарина, шея напряглась, на висках бились голубые вены.

– Еж, мы знаем, что это ты! – крикнул кто-то. Крикнул истерично, надрывно, словно еле сдерживаясь, чтобы не выломать дверь. – Ты ведь один, мы знаем! Ты один, и тебе страшно… страшно… стра-а-ашно… – Оно завыло, и в узкую щель у пола полезли тонкие черные пальцы. – Стра-а-ашно, стра-а-ашно… маленький испуганный Еж… маленький… маленький… Еж-ж-ш-ш-ш… А мы здесь ничего не боимся, присоединяйся к нам, маленький Еж, мы примем тебя. – Оно закричало: – Примем тебя в свои объятия! Выходи к нам! Выходи, мелкий сукин сын! Ты все равно никого не спасешь, ничтожный трус!

Пальцы застучали, заскребли о пол. Дверь заскрипела. Это случилось так неожиданно, что Марьяна отскочила, но Стас остался на месте. Не отошел даже после того, как его ступню черкнул подгнивший ноготь.

– Не угадал, – произнес Платов. – Три.

Марьяна заставила себя приблизиться к двери и стукнула по ней еще раз.

Черные пальцы юркнули обратно, и кто-то начал до хруста долбить в дверь. Вот теперь Стас попятился, как и Марьяна. Они отошли к середине комнаты и, стоя плечом к плечу, смотрели на дребезжащую под ударами поверхность двери.

– Стас, открой! – потребовал басовитый мужской голос. На «й» он словно щелкнул и переключился, и следом послышался уже женский, мелодичный: – Стасик, милый. Мы знаем, это ты… ты должен нам открыть… мы поможем тебе найти то, что ты ищешь. Только открой нам. Открой! Я возмущена твоим поведением! Ты снова взялся за старое? Так нельзя! Ты огорчаешь меня! Зачем только я с тобой связалась? Надо было оставить тебя там! Там! Ты мне не нужен! Убирайся! Выкормыш!

Марьяна услышала, как хрустнули костяшки в кулаках Стаса.

– Ты проиграл и умер, – сказал он. – Проиграл и умер, – повторил еще раз, словно хотел убедить в этом в первую очередь себя, и добавил сквозь зубы: – Потому что я не один тебя слышу. Ты ошибся, ублюдок.

Из-под двери послышался короткий прерывистый смех, детский, тонкоголосый. Раздались шаги, сначала в коридоре, потом в прихожей. Звук удалялся: неизвестный покидал квартиру.

После того как хлопнула входная дверь, все стихло.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Марьяна дотронулась до лба, стирая жгучий пот пальцами.

– Кажется, ушел, – прошептал Стас.

Он успел лишь нервно ей улыбнуться, после чего захрипел и без чувств повалился на пол, с грохотом опрокинув за собой стул.

– Стас? – Марьяна перепугалась. – Стас!

Тут она сама ощутила сильный приступ удушья, обхватила горло руками, вдохнула горячий воздух комнаты и потеряла сознание.

* * *

В чувство ее привела боль, пронзившая левую ногу.

С резким вдохом Марьяна села на полу и несколько секунд моргала, уставившись перед собой и наблюдая, как крутится комната.

Связанный скотчем по рукам и ногам, в метре от Марьяны лежал Платов. Он не двигался, его голова была запрокинута, глаза оставались закрытыми.

Марьяна разжала липкие пальцы, осмотрела руки: ладони были красными, словно их опускали в ведро с густой гуашью. Рукава кофты и левая штанина джинсов пропитались кровью.

Она поднялась на ноги. Еще раз бросила взгляд на неподвижного Стаса и трясущимися пальцами сняла с себя кофту, затем – джинсы. Бросила одежду на пол. Оставшись в измазанном кровью нижнем белье, она прошла к шкафу-купе с зеркалом и повернулась к нему левым боком.

Собственное отражение заставило ее замереть от ужаса.

По ягодице и вниз, по задней части бедра до самого сгиба под коленом, тянулись четыре полосы, оставленные ногтями. Из ран все еще сочилась кровь, собиралась в кривые бордовые ручейки, и те текли вниз, по голени, заливая ступню.

Боже, теперь на ней останутся эти жуткие, как от шрапнели, рубцы.

Марьяна часто заморгала, сгоняя слезы, но они все равно застилали глаза. Она прижала трясущуюся ладонь ко рту и тут же ощутила на губах вкус собственной крови.

С пола послышался сдавленный кашель, Платов прохрипел:

– Марьяна…

Тон его голоса показался ей слишком тревожным.

Марьяна не ответила. Она как завороженная смотрела на свое изуродованное тело.

– Марьяна, – снова позвал Стас, задергавшись, связанный и беспомощный. – Черт, Мари, где ты?

Она взглянула на него через зеркало. Платов кое-как перекатился на бок.

– Господи, Мари… – выдохнул он, увидев девушку.

Марьяна молчала.

– Нужно что-то сделать. Развяжи меня, развяжи. Вон там… в верхнем ящике, есть ножницы.