Денко желваками дёрнул и откинул от лица светлые волосы. Хорош – сказала бы без раздумий любая другая девица, залюбовалась бы пылкой страстью, от которой темнели его глаза сейчас, да и сдалась бы, верно, на милость завоевателя.

– Люблю я тебя, Нежа, – он покачал головой. – Всю душу ты мне изъела. Нешто не гожусь для тебя? Чем не угодил?

– Да всем ты гож, Денко, – она пожала плечами, пряча от него взгляд и прикрывая краем платка румянец, что жаром опалял щёки. – Не серчай.

Она выбралась из сырого сугроба, куда парень её загнал. Сновида увидела её и резко махнула рукой, подзывая.

– Слышишь? – неожиданно бросил Денко совсем невпопад.

Елица обернулась на него: он прислушивался, вытянув шею. И верно: весёлый гомон на улице стих, а на смену ему пришёл отдалённый глухой топот копыт, что отражался от стен домов и возвращался глухим эхом. Много всадников ехало сюда, и сам звук их приближения уже навевал смутную тревогу. Они промчались через всю весь насквозь, не остановившись даже. Видно, стремились в Лосич, а селение им без надобности. Одёжу их рассмотреть в сумерках не удалось толком: а потому и непонятным осталось, кто они да откуда. Лишь успела Елица заметить их предводителя. Молодого и статного, но такого отстранённого, будто весь он был погружён в свои мысли. На плечах его горело в отсветах чермного заката такое же по цвету корзно. Будто у князя самого.

– Что за сокол? – хмурясь, проговорила подошедшая к калитке Сновида. – Явно ведь непростой.

Елица переглянулась с ней, а после и с озадаченным появлением незнакомцев Денко.

– Вроде, не воевать нас едут, – парень развёл руками. – Но как будто на остёрцев похожи.

– Тебе всюду теперь остёрцы мерещиться станут, – фыркнула волхва. – Но там посмотрим. Видно, воевода им нужен. Да то пока не наше дело, – она покосилась на Елицу и качнула головой в сторону избы. – Пойдём уж. Хватит миловаться.

– Да я не… – начала было оправдываться Елица, но бросила.

Сновида всё прекрасно понимала и ворчала так, больше для Денко, который хоть и нахальный, а под её взором часто робел.

Они вернулись в дом, оставив парня снаружи. Елица поставила корзину в клеть, где хранились все припасы, и вернулась, разматывая на ходу шерстяной платок. Дома сменить его можно было на лёгкий – льняной. А то и вовсе походить так, ничем не накрываясь. Гости здесь случались не так уж часто.

Тяжело упали на плечи косы, оттянули разрывающуюся от переживаний голову.

– Терпи, Елица, – вздохнула Сновида, наливая в кружку горячий сбитень с брусникой и орехами. – Просыпается Ярила. Будоражит кровь парням. Сила в них сейчас играет самая буйная.

– Мне уж эта сила. И так никакого спасения нет, – Елица села на лавку, косясь в сторону ткацкого стана.

Работы ещё на сегодня достаточно. В самый день вешнего солнцеворота работать нельзя, а сейчас – без дела зазорно.

– А ты подумай, – вдруг на удивление взвешенно предложила волхва. – Теперь неведомо что в Велеборске творится. Говорят, княгиня город-то сдала. Ворота врагам открыла. Может, и не стоит теперь Денко гнать.

Елица аж глаза округлила. Кто бы мог подумать, что Сновида когда-то так заговорит.

– Что же ты? Совсем уже не веришь, что всё образуется? – она поставила кружку на стол чуть громче, чем нужно. – Я всё ж княжна ещё!

– Княжна… – согласилась волхва. – Но ты всё ж подумай.

На том странный разговор и завершился. И как Елица ни пыталась, а не могла прогнать из головы слова старухи. То казались они справедливыми, то превращались в полный вздор. Так она и уснула, беспокойно проворочавшись с боку на бок полночи. А утром встала, едва дождавшись, как светать начнёт и, прислушиваясь к сопению Сновиды, собрала бельё на стирку. Хорошо с утра сполоснуть в речке да высушить под солнцем. День обещал быть погожим: тёплые лучи Дажьбожьего ока разливали по небу бледный мёд. Уже проснулась где-то несмелая капель, верещали пичуги в зарослях дикой яблони за околицей двора. Елица, умостив под мышкой широкую корзину, дошла до пологого берега, где, дыша сыростью, посверкивала полынья. Мерно споласкивая рубахи да рушники, задумалась о своём. И вспомнился ей вдруг давнишний незнакомый всадник, что проезжал по веси с соратниками. Так и стоял в глазах его добротный плащ, сшитый явно из заморской ткани. И взгляд его холодный, точно эта вот полынья: только погрузишься ненадолго – и замёрзнешь насмерть.

Елица почти уж закончила стирку, как услышала, что по тропинке приближаются к ней торопливые шаги. Мелкие – девичьи. Она обернулась: Веселина встала над ней, пытаясь поскорее отдышаться.

– Случилось чего? – Елица встала, вытирая озябшие руки.

– Случилось. Вчера в Лосич остёрцы приехали. Сегодня вот у нас появились с воеводой. Тебя спрашивают. Осмыль меня отправил к тебе, говорит, укройся пока в лесу. Иди в избушку старую, где травница жила, помнишь? Пока не утихнет всё.

– А то они меня по следам не сыщут, коли надо будет.

Елица хмыкнула и, подхватив корзину, направилась прямиком обратно к дому. Не будет она от остёрцев прятаться, по чащобе блукать. Если уж сам Осмыль их привёл, значит, дело важное. Выслушать надо. Веселина посеменила за ней, испуганно прижимая ладонь к груди.

– Да ты что? А вдруг худое что сделают? Зачем ты им вообще понадобилась? – пыхтела она позади, едва поспевая.

– Худое хотели бы сотворить, не пришёл бы воевода с ними.

А почему приехали – то невеликая премудрость. Вместе с Велеборском и её Зимава выдала прямо неприятелю в руки. А вот зачем – то, стало быть, сейчас прояснится.

Вместе с подругой они вышли на улицу, заглянули в избу волхвы – там оказалось пусто. Зато шум множества голосов, словно собралось вдруг вече, слышался уже издалека. Толпилась у беседы почти вся Звяница. Люди роптали и требовали ответа, видно, от воеводы, чего остёрцы проклятущие хотят и зачем им понадобилась ученица волхвы. Осмыль молчал, зато вместо него ответил вдруг сильный, чуть хриплый с дороги голос:

– Никого мы из вас не тронем, и девице дурного ничего не сотворим. Скажите где её искать, и мы разойдёмся быстро.

Елица протолкнулась сквозь плотную толпу, оставив Веселину где-то за спиной. Звяничане встретили её разочарованными вздохами: не послушалась – пришла. Кто-то смотрел недобро: боялся, что навлечёт она на всех неведомую беду.

– Нежану мы вам не отдадим! Ишь чего удумали! – рявкнул вдруг Денко, а товарищи поддержали его стройным гулом.

Елица вышла вперёд и встала, озираясь. Цепкий взгляд вчерашнего всадника впился в её лицо – и почудилось в нём на миг смятение, которое, впрочем, быстро погасло. А его самого можно было теперь разглядеть гораздо лучше. Высокий – на полголовы выше стоящего рядом Осмыля – он выглядел ледяным идолом из-за слегка бледной, как будто отдающей в синеву, кожи и необычно морозного оттенка серых глаз. Бесстрастное лицо его оказалось неожиданно молодым. Хищно изогнутые крылья носа его раздражённо подрагивали: видно препирательства с местными уже успели ему наскучить. Сдержанно он оглядел Елицу в ответ – и губы его сомкнулись плотнее.

– Ты, стало быть, Нежана, которая не Нежана вовсе? – проговорил он спокойно, с оттенком интереса.

Осмыль вздохнул тяжко: и сейчас ему, видно, не хотелось, чтобы звяничане узнали, кто она такая на самом деле.

– Я-то знаю, кто я, а вот тебя вижу впервые, как и людей твоих, – Елица осеклась, заметив среди окружавших его кметей как будто кого-то из дружины воеводы Доброги. А может, просто почудилось: велеборских кметей она не видела давно.

Молодец усмехнулся криво и неспешно приблизился. Шагнул ему было наперерез Денко, да его остановили друзья, что-то торопливо зашептав.

– Люди зовут меня Леденом, – он всё продолжал обводить взглядом лицо Елицы, и между бровей его то и дело мелькала то ли озадаченная, то ли суровая морщинка. – Сын я князя остёрского – Светояра.

Люди охнули тихо: похоже, и не ведали до сего момента, кто перед ними стоял, хоть по дорогому булатному мечу, висящему у пояса, и одежде легко было понять, что не обычный он кметь и даже не воевода. Одет он был не кричаще богато, но браная ткань синей рубахи, что виднелась в чуть распахнутом вороте кожуха, и красивый плащ, вышитый по краю, подбитый волчьим мехом – всё говорило о том, кто он, едва не человеческим языком. Другое дело, что Елица могла распознать это быстрее других.

– Зачем меня ищешь? – вдоволь насмотревшись, перешла она к главному.

– Уж не на стол княжеский усадить хочу, – Светоярыч сощурился насмешливо. – Дело у меня и брата моего к тебе есть. Только о нём говорить здесь я не намерен.

– А может, всё ж скажешь? – не переставая яриться, уколол его Денко.

Леден нахмурился и повернулся к нему. Сын старейшины вовсе не сник, а только, кажется, распалился сильнее.

– Уж не с тобой ли мне совет держать прикажешь? – голос княжича сверкнул ледяной издёвкой. – Кто ты такой, знать не знаю, да только слышу тебя уж больно много.

– А ты мне рот не затыкай, сокол залётный, – оскалился Денко. – Думаешь, княжич облезлого княжества, так помыкать тут всеми можешь? И девиц уводить только по одной прихоти своей?

Елица упёрлась взглядом в парня, безмолвно призывая посмотреть на неё. Видно, много ещё дерзостей готово было сорваться с его языка, да только мысли разумные за ними не поспевали. И явные тычки большухи в спину не могли остановить разошедшегося в своём гневе отпрыска, как и тихие увещевания друзей.

– А девица, стало быть, твоя, коли ты мне в глотку готов вцепиться за неё? – показалось, чуть удивился княжич.

– Если и так, – самодовольно хмыкнул Денко. – Оспорить хочешь?

Леден покачал головой, поглядывая на Елицу.

– Не по себе ты девицу выбрал. Да и кулак в твоих соплях я марать не хочу. Сама со мной поедет.

– А если не поеду? – возразила та больше для вида.

Если бы он не был уверен, что ему удастся увезти её в Велеборск, вряд ли заводил бы сейчас такие речи.

– Лучше бы тебе поехать, княжна.

По толпе пробежал недоуменный рокот. Звяничане начали переглядываться и переговариваться тихо, все, как один, косясь на Елицу. Осмыль провёл ладонью по лицу. Все поручения, что оставил ему отец, оказались невыполненными.

– А я знала, – негромко, но нарочно так, чтобы услышали, сказала вдруг большуха Мстислава. – Знала, что непростая она. Уж так и эдак к ней, а всё нос воротит.

Денко что-то сердито сказал матери, но та только рукой махнула. Слово ведь – не воробей. Пока люди обсуждали услышанное, остёрский княжич ещё ближе подошёл – и голову пришлось задрать, чтобы ему в глаза посмотреть. Недолго они мерили друг друга взглядами, да показалось, что полдня прошло. Много можно было прочитать во взоре Ледена, но больше всего – разочарования и усталости, что, видно, преследовали его всегда. И это в столь молодые годы. Елица вовсе глухой не была и порой слышала о братьях Светоярычах многое. Что оба они воины сильные, могучей выучки и великой ярости. И что отца своего чтят безмерно и всё готовы сделать для него. И что прокляты они оба с детства самого – каждый на свою недолю. А младший Леден, как говорили, ещё и Мораной “поцелованный”. Оттого он и не жив, и не мёртв как будто. А что это значит – может, лучше и не знать вовсе.

– Ну, что, поедешь в Велеборск, княжна? – глухо проговорил он после тяжёлого молчания, во время которого словно стихли все до единого голоса кругом. – Или силой везти прикажешь?

– Боюсь, силой я тебе не позволю княжну увезти, – возразил Осмыль. – Я отцу её обещание давал.