И раз крыши, чтобы под ней заночевать, не случилось, кмети споро развернули небольшое становище. Для себя – тесноватые, но хотя бы прикрывающие от студёного и коварного ещё ветра. Для княжича поставили небольшой шатёр. Елица, признаться, думала, что и для неё развернут отдельное укрытие, но оказалось, что Леден не собирается больше оставлять её без присмотра. А потому вторую лежанку, слегка приподнятую над землёй, установили для неё под тем же навесом. Она и глазам своим не поверила поначалу: повернулась к княжичу, который спокойно сам расседлывал своего буланого коня, что-то тихо ему говоря.

Отрок принял у него седло и оттащил в сторону.

– Что же ты, княжич, считаешь, что с тобой в одной палатке спать стану? – Елица едва не задохнулась от негодования.

Да как бы ей не поплохело совсем от того, насколько близко с неприятелем придётся целую ночь провести.

Леден сдвинул брови и оглянулся на скромный шатёр, которого, впрочем, вполне на двоих хватало. Пожал плечами, словно не понял, что так её возмутило. Кмети, которые хлопотали поблизости, устраивая костёр и место вокруг него, чтобы согреться, так и уши навострили, ожидая, что княжич ей ответит.

– Если ты, княжна, за честь свою переживаешь, то пообещать могу, что не трону, – совершенно невозмутимо разъяснил тот. – А коли сплетен боишься. То они вон неболтливые.

Княжич качнул головой в сторону своих воинов и подмигнул кому-то из них. Парни тихо хохотнули. Дело-то понятное: не такая уж дальняя дорога перед ними лежит. Да к тому ж, чем ближе к Велеборску, тем чаще на пути будут попадаться веси, погосты, а то и настоящие гостевые дома в городках покрупнее. А потому тащить лишний груз для всего-то одной ночёвки в лесу, совсем не разумно. Вон, кметям едва не вповалку моститься придётся, да никто из них не жалуется. Они люди привычные. Но для Елицы всё это было так странно, что аж волоски на шее поднимались. И так стыд на себя взяла – одна, без подруги, с гурьбой мужчин в дорогу отправилась. А тут ещё и это…

– Если с княжичем спать не хочешь, то к нам можешь забраться, – решил пошутить кто-то из воинов.

– Или снаружи постелить можно, – добавил Леден. – Но с кметями теплее. Только за сохранность твою я тогда не ручаюсь.

И видно стало по лицу его, что неосторожных слов дружинника он не одобрил, но в открытую не стал его отчитывать. Да только тот болтун и так услышал прекрасно угрозу, что прозвучала в тоне княжича – голову понурил и притих. Елица не стала больше ничего о том говорить: выбирать не приходится. Она просто помогла отроку, которого звали Брашко, приготовить похлёбку – повечерять, а после осталась ненадолго у костра, слушая тихий разговор воинов. Как ни трудно им жилось в Остёрском княжестве с их вечными неурожаями и часто скверной погодой, а вспоминали они дом. И тех, кого там оставили, радуясь, что выжить удалось и доведётся ещё вернуться в свои избы.

Скрывшись было в шатре, Леден вернулся скоро и тоже сел у огня, пока отрок хлопотал у очага внутри, протапливая укрытие. Елица повозила ложкой по дну пустой деревянной миски и покосилась на него, задумчивого и всё такого же отстранённого, как и всегда. Словно не было в княжиче той искры жизни и любопытства к ней, что заставляла кметей говорить друг с другом, вспоминая былое и заглядывая в грядущее.

И от этой неподвижности и безразличия он становился похож на холодный месяц, что висел, сияя сквозь голые ветви, на тёмном небе над его головой.

– Может, расскажешь, зачем меня из Звяницы забрали? – решилась она спросить. – Или просто род княжеский решили под корень извести?

Леден повернулся к ней, снова окинул тягучим взглядом – и захотелось поёжиться.

– Если бы я убить тебя хотел, княжна, то не стал бы тащить до Велеборска.

– А может прилюдно казнить хотите, – она дёрнула плечом.

Княжич вдруг хмыкнул громко. Кмети притихли, посматривая в их сторону. Вспорхнула где-то в чаще ночная птица – глухое хлопанье её крыльев разнеслось вокруг и смолкло.

– Вы, гляжу, у себя в княжестве думаете, что все, кроме вас, звери неразумные и кровожадные, – он снова впился иглами глаз в её лицо. – Но нет, не польётся твоя кровушка по мостовой Велеборска, не бойся. Пока что. А дело для тебя у нас важное. Но без Чаяна я говорить о нём с тобой не буду. Но, может, и сама догадаешься, коли поразмыслишь.

Елица прищурилась, разглядывая его. И насколько же спокоен его голос, словно река по ровному месту льётся. И во взоре – ничего не вспыхивает, не отражается – а потому мыслей истинных никак не поймёшь. Хоть, вроде, и разозлился.

– Ты всегда такой? – не удержалась она. – Словно в лёд вмёрзший?

Леден встал и глянул мимо неё будто бы между сосновых стволов в сторону речки, одного из бесчисленных и порой безымянных притоков Звяни. Отсветы огня делали кожу княжича будто бы немного теплее, но всё равно не скрадывали её особого оттенка.

– Тебе же оттого лучше, – бросил он и пошёл к воде. То ли умыться, то ли просто скрыться от неприятных расспросов.

Как только он затерялся среди густого, но по весне ещё безлистного орешника, как один из кметей шевельнулся на своём месте и буркнул:

– Всегда.

Парни ещё что-то тихо обсудили, но так, что Елице вовсе не было ничего слышно. Она сполоснула в нагретой воде свою миску, оставила сушиться на колышке – и зашла в шатёр. Расстарался Брашко, навёл уют даже на одну стоянку. Огонь в неглубоком, обложенном камнями очаге горел ровно, разливая в стороны тепло. Дым выходил в отверстие крыши, а стены из плотной ткани, которой не страшен даже дождь, не пускали наружу нагретый воздух. На землю отрок бросил два слегка потёртых ковра. Расставил столик, застелил лежанки. Елица посмотрела на него благодарно, когда он вошёл следом, неся латунный кувшин с водой – умываться, если нужно.

– Я тут тебе, княжна, занавесил – переодеться, – отчаянно краснея и даже слегка заикаясь, проговорил парень и кивнул на дальний угол шатра рядом с её, видно, лежанкой. – Ну, мало ли…

Там и правда было развешено на растянутой между опор верёвке большое полотнище. И где только сыскалось? Надо же, какой Брашко предусмотрительный. Вряд ли княжич выбегать наружу станет, коли чего. А тут и верно ведь – укрыться можно. Елица приняла его помощь – умылась, после чего отрок без лишних приказов вышел. Она скрылась за занавеской и скинула свиту, а за ней – понёву. После сдёрнула рубаху, чтобы переменить её на более тёплую – из тонкой цатры – ночью не замёрзнешь, и удобнее, чем в куче одёжек. Да так и замерла, схватив сорочку, когда услышала, что в шатёр кто-то вошёл. Едва отыскав ворот и натянув рубаху, она осторожно выглянула из укрытия. Леден сидел спиной к ней у очага, протянув к нему руки. Она быстро проскочила к своей лежанке и юркнула под шкуры. Княжич только коротко обернулся.

– Говорю же, не бойся, – буркнул и встал.

Елица зажмурилась, слыша, как шуршит его одежда. Но не удержалась, открыла глаза на миг, когда заплескалась вода в ведре. Увидела лишь обнажённую спину княжича, что плавными изгибами сходилась от широченных плеч к узким бёдрам – и быстро отвернулась к стене. Скоро и Леден лёг, а Елица ещё долго прислушивалась к гулким ударам собственного сердца, вздрагивая от каждого его движения. Тихо продолжился разговор кметей у костра. Несколько раз, показалось, прозвучало её имя. Но скоро и они устроились в своих палатках, оставив одного дозорного.

Так и Елицу постепенно сморило: несмотря на страшное волнение и ломоту во всём теле от долгой езды верхом – отвыкла.

Да только ночью, совсем под утро, когда трудно было бороться со сном даже стойким дозорным, разнёсся по лагерю неразборчивый шум. Топот копыт, хруст ледка под ногами. Тихие голоса – и приглушённый вскрик. Но его хватило, чтобы проснулись в своих палатках кмети. И вскочил Леден. Елица только глаза разлепила, а он уже схватил лежащий рядом в ножнах меч.

– Не выходи, – бросил.

Он сунул ноги в сапоги и быстро покинул шатёр. Столкнулся с кем-то в тот миг, когда закрылся за ним полог. Лязгнула сталь, и как будто чьё-то тяжёлое тело упало в схваченную изморозью грязь. Кмети уже тоже вступили в схватку. Мужики бранились и тяжко пыхтели, схлёстываясь друг с другом. Елица, кутаясь в волчью шкуру, встала и отыскала свой кинжал. Сжала до боли в пальцах неровную от узоров рукоять, и замерла сбоку от входа, не зная, кто ввалится сюда в следующий миг.

Прошила плотную ткань шатра шальная стрела – и упала рядом с потухшим почти огнём. Елица рухнула плашмя на землю, пачкая белую сорочку. И тут же стрелой пробило стену там, где она только что стояла. Едва приподнявшись, она отползла вглубь шатра – а то так и застрелят случайно – и скрылась за ненадёжным укрытием развешенного полотнища. Но за ним как будто было чуть спокойнее.

Дыхание грозило разорвать лёгкие, ладонь с зажатым в ней кинжалом потела – и Елица то и дело вытирала её о подол. А схватка всё продолжалась, и от звуков её в голове что-то звенело.

Но скоро всё начало стихать.

– Оставьте его! – грянул приказ Ледена.

Кто-то ворвался в шатёр. Приглушённые ковром шаги – и занавесь взметнулась, сорвалась с верёвки и плавно опустилась наземь. Елица выбросила вперёд руку с оружием. Княжич поймал запястье, заломил за спину и обхватил её поперёк талии, прижимая к себе. Его гневное дыхание коснулось шеи, потревожило мелкие завитки волос.

– За тобой твои друзья примчались. Думали, большой ватагой нас возьмут… Ты их надоумила? – прошипел прямо в ухо.

– Никого я не звала!

Елица попыталась вывернуться, как брат учил. И ей удалось. Даже кинжал не выронила. Взмахнула им, когда княжич приблизился вновь. Увернулась, едва он хотел поймать её. Леден усмехнулся криво. Топнул, обманчиво нападая и заставив отпрянуть. Он выждал немного, оглядывая её с интересом, и в пару прыжков настиг. Смял грубой силой, вырвал оружие из руки. Очередная попытка освободиться только привела к тому, что оба они рухнули кубарем на ковёр. Елица и сама не знала, зачем вырывается. Зачем угрожать ему стала. Но внутри сейчас бушевала такая неуёмная буря, словно перевертень она, а не человек. И того и гляди, как вырвется наружу какой страшный зверь. Аж в глазах темнело – до того яростно она отбивалась от Ледена, который, кажется, ничего плохого ей не желал. Но он всё же усмирил её, почти распяв под собой и придавив своим телом.

– Угомонись, княжна! – выдохнул. – Ты меня больше них уже измотала.

На удивление его голос оказался совсем не злым. Скорее озадаченным. Елица замерла, перестав выкручивать прижатые к земле запястья. Леден навис над ней: ворот рубахи его оказался разорван, на шее красовалось три царапины: и когда только успела его достать? Но на губах княжича почему-то играла едва заметная улыбка. А глаза, обычно холодные, как будто потеплели, превратились из просто льдисто-серых в голубые. И тогда только, чуть охолонув, Елица почувствовала, как прижимаются его бёдра к ней через рубаху, как тяжко вздымается грудь почти перед его лицом – и тонкая цатра не скрывает даже самых мелких изгибов её тела. Жар страшного стыда бросился к щекам. А в завершение всего Леден ещё и скользнул взглядом по её губам, шее и остановился ниже.

– Пусти, – Елица слабо дёрнулась. – Я напугалась просто.

– Точно звяничан не звала? – недоверчиво прищурился княжич, не торопясь выполнять просьбу.

– Не звала.

Леден встал, одёргивая испорченную рубаху: в такой теперь, как ни штопай, на люди не покажешься. Он тихо буркнул что-то и протянул Елице руку – помочь подняться. Она на себя и вовсе смотреть не хотела: и так можно представить, что выглядит похлеще кикиморы. Вся измазанная в земле, встрёпанная и потная, словно камни таскала. И что нашло на неё, в самом-то деле? И потом только поняла. Взыграла, видно, обида за всё: за убитых родичей, за неизвестность, что ждала в Велеборске. И за страх, что расправятся с ней всё ж, как только встретится она со старшим Светоярычем.

Леден кое-как оправившись, зашагал прочь из шатра. Поднял по дороге стрелу, что так и валялась у очага – головой покачал.

– Как оденешься – выходи, – приказал и скрылся за пологом.