– Князь велел проводить, – неохотно пояснил один из стражников. – И старшого тех, кто вас сюда привёз – тоже.

Рарог улыбнулся натянуто, когда пытливый взгляд гридя снова упёрся прямо в его лицо.

– Думается, гостеприимством князя я пренебречь не могу… – вздохнул так, будто сейчас огонь из его груди вырвется – до того взъярился, хоть вида и не показывал.

– Думается, нет, – ответил за кметей Твердята.

И почудилось в его голосе невольное облегчение от того, что укрывать что-то от Владивоя не придётся, хоть он и готов уже был пойти на поводу у княжны – да лишь в благодарность за то, что ватажники всех до Волоцка в сохранности доставили. Рарог повернулся к своим людям и жестом подозвал двоих к себе. Те приблизились с видимой опаской: уж заприметили, что так просто им в стороне остаться и по-тихому из Волоцка уйти не удалось. Слишком зоркими оказались часовые на городнях. Слишком быстро их донесли ноги до детинца и обратно.

– Надеюсь, мёд князь для встречи гостей уже приготовил, – проворчал старшой.

Оружия, кроме ножа на поясе, он с собой не взял. Наверное, показать хотел, что никакого зла в душе не несёт, и ватажникам своим приказал кистени да ножи оставить на струге. Остальные проводили их обеспокоенными взглядами, но вмешиваться не стали. Люд на пристани даже гомон свой извечный притушил: до того всем любопытно стало, что такое вокруг вернувшейся в Волоцк княжны происходит. Но мужчины женщин плечами да спинами своими загородили – не разглядеть. Так и пошли вверх по пригорку до ворот, что к пристани выходили.

Скоро пропал за стенами речной дух, сменившись влажной пылью посада, запахом дерева от свежих срубов, что теснились вдоль стены: кто баньку справлял себе по весне, кто сарай или овин новый. В полном молчании все до крома добрались, усталые, как будто пешком все эти дни их Недоля по княжьим угодьям мотала. Беляна с Грозой только и переглядывались по дороге, безмолвно гадая теперь, как быть. И что Владивой пожелает нежданным помощникам дочери сказать. Да и ей самой тоже.

Суетно оказалось внутри. И челядь как-то всё часто по двору пробегала. И голоса доносились встревоженные с другой стороны терема, что не видна была от главных ворот. Кто ж громко так кричал: никак снова сотник Деньша буйствует. Похоже, услышал уж о возвращении Твердяты, который привёл назад едва не разбитый отряд, что ему вверили. Десятник, заслышав его, понурился больно: с сотником как свяжешься, потом ещё день в ушах звенит.

А там на крыльцо и княгиня Ведара сама выплыла. Плотно обхватывала её голову хитро намотанный убрус – складочка к складочке, и рясны наборные серебряные с колтами на концах свисали едва не до самых плеч, делая лицо княгини ещё строже, а зеленоватые глаза – холоднее. Она обвела взглядом всех, кто вошёл на двор, и выхватила Беляну, которая сжалась совсем. Строга была матушка княжны. И как ни мало в последние годы за дочерью следила, всецело обратившись после смерти третьего ребёнка к мудрости Макоши, а всё равно справлялась порой о её жизни. И отчитывала, коли казалось ей, что Беляна что-то не так по её разумению делает.

Но чаще всего княжна матери и не видела почти. Всё время у княгини жречество отнимало. То ткать рушники к обрядам, то требы приносить строго в те дни, что нужно. Макоши дней в году много и мудрость её вечно постигать можно. Только порой Гроза задумывалась: зачем мудрость эта той, кто о детях своих позабыла едва не совсем? Пусть и выросли они давно. Что Беляна, что старший брат её Обеслав – воин сильный и достойный наследник Владивоя. Зачем набирать знания, обращаться к Богам, коли не желаешь разумение свое после детям передать? Обратить на них своё тепло, преумноженное любовью Матери Сырой Земли? Особенно на дочь, которая тоже рано или поздно станет женой и матерью.

А вслед за женой вышел и князь, на ходу укрывая плечи корзном, подбитым куньим мехом. Между бровей его уже темнела сердитая складка, а взгляд, словно зимний колодец стылый, бил каждого, на ком останавливался – но пока равно на всех, не выделяя даже Рарога и его людей. Владыка кивнул на все почтительные приветствия, что посыпались на него со всех сторон. Остановился перед прибывшими, спустившись с крыльца, не пожелав встать рядом с женой.

– Поздорову, путники, – голос его упал на головы тяжёлой стальной дланью, звеня от язвительности. – Чего угодно ждал, а такого – нет.

И тогда-то наконец его взор остановился на Рароге. Владивой вскинул брови, отчего пепел его глаз стал чуть светлее, а старшой легонько покивал, чему-то усмехаясь. И не было на его лице почтения и опаски – только вызов один.

– Вот как, – хмыкнул Владивой. – Бывает же такое…

И как будто узнали они друг друга, но это всё, о чём можно было догадаться. Внимание князя теперь обратилось к десятнику, с которого весь спрос. А Гроза, вдоволь напитавшись всеми чертами лица Владивоя – резко вычерченными даже в мягком свете вечерней зари, невольно посмотрела на княгиню. Ведара так и стояла за его спиной, возвышаясь над ним, словно Морана сама. Правду сказать, её старшая жена князя напоминала сейчас больше, чем Макошь, к которой так стремилась.

– Что стряслось, Твердята? – сразу бросил Владивой десятнику, который смело вышел вперёд, готовый рассказывать обо всём, о чём его пожелают спросить. – Почему моя дочь здесь, а не садится на лодью в Росиче?

– Так русины на нас напали, княже, – развел дружинник руками. – Трое кметей погибло. Беляна, от, ногу подвернула сильно. Надо бы лекарю…

Владивой бросил взгляд на телегу, которая только-только за пришедшими в ворота въехала: тоже из детница успели отправить. Там, прикрытые большим покрывалом, лежали мёртвые гриди. Затем посмотрел на Драгицу, которая стояла чуть в стороне, поддерживая Беляну под локоть. Наставница и вдохнуть забыла. Не слыл Владивой несправедливо лютым правителем. Но, коли его задеть, поплатиться можно было кепко – а Драгица, видно, чуяла за собой недогляд.

– Чего стоите? – рявкнул князь негромко, но так, что наставница едва на месте не подпрыгнула. – Идите уже к Шороху. Он как раз нынче тут. Не ушёл ещё.

И замолчал, осекшись. Глаза его совсем хмарью заволокло, холодной, дождливой. Гроза часто встречала такую во взоре Владивоя в последние луны. Видно, снова меньшица его, Сения, захворала. Уж до чего, говорили, была справная девица, как в терем приехала из отчего дома. А как первого же ребёнка скинула, так и стала хворать по нескольку раз в год. Наследника ещё ни одного князю не принесла – и оттого сама печалилась сильно.

Драгица спешно повела прихрамывающую Беляну в сторону женского терема, по дороге успев шепнуть пробегающей подблизости челядинке, чтобы лекаря кликнула. Гроза сделала было шаг вслед за женщинами, но Владивой едва заметно ладонь приподнял, безмолвно приказывая остаться. И внутри словно оборвалось что-то. Затомилось тягуче, словно жилы все на ворот какой наматываться начали. Лучше бы дал уйти. Зачем держит?

– Кметей сегодня же надо отвезти к родичам, – вновь заговорил Владивой. – Чтобы погребли их на положенных им угорьях. Иди, Твердята. Тебя ещё там Деньша поджидает. Злился уже больно, так что доброй встречи не жди.

Десятник покивал понимающе и махнул остальным кметям, веля следовать за ним и забирать с собой скорбную телегу. Тела кметей увезли. И незаметно так стало во дворе почти пусто. Только остались Рарог со своими ватажниками и Гроза. Да стояла ещё Ведара на крыльце, словно застыла ледяной глыбой – ни слова пока не сказала. И взгляда с Грозы почти и не сводила.

– Стало быть, вас я должен благодарить за то, что вы дочери моей и людям моим в недобрый час помогли? И до дома доставили так скоро… – обратился к гостям Владивой.

Рарог покосился на Грозу, расплываясь в сдержанной улыбке: словно её была в том заслуга. А она и хотела бы отмахнуться от его взгляда: неровен час Владивой что не то подумает – да предпочла просто не смотреть на старшого в ответ.

– Мы, княже, – ответил тот, чуть выждав. – Не смогли мимо пройти, в кустах отсидеться, пока русь твой отряд крошила.

Князь заложил руки за спину, чуть приподнимая подбородок и глядя на Рарога свысока и с той особой снисходительностью, от которой даже бывалые воины и самые хитрые купцы робели. Грозу он тоже одаривал подобной, но всё же другой. Словно сказать хотел взглядом одним, что она глупая девчонка. И что он знает лучше, как её жизнь устроить.

– Я не буду сейчас выспрашивать, кто вы такие. И что такой большой ватагой на реке делали, – он только дёрнул уголком губ, выказывая несказанное расположение. – И приглашаю всех твоих людей… погостить в детинце до Дажьбожьего дня. Отпраздновать, на пиру княжеском побывать. И такова будет моя благодарность за то, что вы сделали.

Рарог коротким жестом провёл по чуть встрёпанной бороде. Качнул головой, словно принимал справедливость предложения Владивоя.

– Думается мне, что благодарность твоя, князь, в другом.

– Возможно.

– Слыхал я ещё, что гостеприимством твоим пренебрегать нельзя… – продолжил тянуть время Рарог.

– Верно, – снова кивнул князь. – И терпение моё испытывать тоже не всякий решится.

Старшой вскинул вверх раскрытые ладони, показывая, что вмиг понял его намёк. Обернулся к своим ватажникам, которые позади стояли так неподвижно, словно окаменели, только глаза их перебегали от одного лица к другому.

– Что ж, ребята, погостим в кроме самом. Когда ещё такое будет? – рассмеялся Рарог тихо.

Те неуверенно загомонили, понимая, конечно, что их спросили только для вида, закивали, выдыхая облегчённо. Но настороженность не сразу покинула их. Они и с места не сдвинулись, пока Рарог не сделал первый шаг ближе к Владивою.

– Тогда я отправлю за остальными кметей, – завершил тот разговор. Махнул ближнему стражнику из тех, что внимательно наблюдали со стороны, издалека. – А вас проводят до дружинных изб. Как раз недавно новую поставили: всем места хватит.

Гридь подошёл и, выслушав негромкий приказ, повёл гостей за собой. Рарог, уходя, обернулся на Грозу и подмигнул ей, словно всё, что случилось, было только его задумкой. И она поняла, что всё больше запутывается в этом мужчине. Не может угадать, когда он серьёзен, а когда только шутит и ёрничает. И эта мысль заставила её смотреть ему в спину чуть дольше, чем надобно.

– Здравствуй, Гроза, – тихо сказал князь, и она повернулась к нему, осознав вдруг, что осталась перед ним одна.

И так голос его прозвучал, растеряв весь гнев и твёрдость, что дыхание вмиг сбилось и в горле будто вишня гладкая застряла. Казалось, ещё усилие – и растечётся соком сладким, пьяным по языку. Или, может, наоборот, только удушит – так глупо, но неизбежно. Каждый миг рядом с Владивоем был похож на прыжок у края пропасти с закрытыми глазами.

– Здрав будь, княже, – она поклонилась нарочито почтительно, хоть и приветствовала его уже.

Владивой поморщился и вдруг по волосам своим тёмным, блестящим провёл резким жестом. Качнулся было шаг к ней сделать, да передумал. Гроза посмотрела на княгиню поверх его плеча. Та подбородок вскинула. Ничем она невольную воспитанницу никогда не давила. Но порой следила вот так, как сейчас – внимательно. Словно проступка какого ждала. И оттого – рядом с князем да ещё и под её взором – Гроза словно под ледяным дождём себя чувствовала. Аж кожа немела.

– Я пойду, княже? – вновь взглянула она на правителя, который, стоя спиной к жене, снова и снова рассматривал её всю с головы до ног: и лицо чуть обветренное – задерживаясь на растресканных губах – и руки, сомкнутые перед собой, и даже носки черевик, что виднелись из-под подола, слегка испачканные в грязи. И грудь его помалу вздымалась всё чаще.

– Иди, – он сглотнул. – Отдыхай с дороги.