Как я уже говорила, я смогла сбежать из тюрьмы после того, как нас с Полынью из Дома Внемлющих, моим напарником, бросили туда из-за обвинения в измене. Тогда как я ускользнула в Междумирье, Полынь остался в темнице. Но ненадолго: по моей просьбе хранитель Карланон написал лесному королю с требованием отменить казнь Полыни. Ни один король не ослушается приказов бога-хранителя. Поэтому, по идее, Внемлющий уже должен быть свободен.

А вот амнистию для себя я… не попросила.

Я просто забыла. Карланон не ограничивал меня в «размерах просьбы», но у меня напрочь вылетело из головы то, что я могу попросить что-то и для себя тоже. Даже не знаю, о чём это говорит в первую очередь: о моём альтруизме или всё же идиотизме. Подозреваю, эх, что о втором.

Конечно, был шанс, что Карланон упомянул меня в письме королю просто так, по собственной инициативе. Но он был невелик. Чтобы узнать достоверно свой «статус» в королевстве, мне следовало бы сейчас зайти в посольство и спросить об этом напрямую. И при плохом раскладе снова оказаться в кандалах и в темнице. А это не тот опыт, который я хочу повторить. В общем, не стоит сейчас заниматься этим вопросом.

Я ещё какое-то время полюбовалась белоснежным посольством, сиреневыми цветками глициний и зелёными шелками стражей, а затем со вздохом пошла дальше по тёмным улицам Пика Волн.

У меня ужасно урчало в животе: болезненно и неприлично громко. Но я не могла просто зайти в какой-нибудь симпатичный ресторан, ведь у меня не было денег. Рыбак Чого вчера пытался всунуть мне с собой пару монет, но я отказалась: он и его семья и так накормили меня ужином, и, судя по тому, какой бедной и ветхой была их лачуга, столь щедрое угощение незнакомки не было для них чем-то пустячным.

Так что я не взяла деньги. И теперь, стоя перед телегой, торгующей лепёшками с анчоусами и сливочным сыром, мучительно думала над тем, где мне их взять. И, желательно, поскорее: пока я не утонула я собственной слюне.

– Вы не подскажете, здесь где-нибудь есть лавка, в которой можно попробовать продать свои вещи? – спросила я хозяина телеги.

Он понимающе окинул меня взглядом. Да-а-а… Представляю, как паршиво я выглядела: рваный бирюзовый плащ, стоящий колом после стирок в морской воде, некогда прекрасные каштаново-красные волосы сейчас больше похожи на мочалку, руки и лицо исцарапаны. Хорошо хоть, у Чого удалось полноценно помыться!

– Старик Туфиши занимается ростовщичеством, – подсказал мне лавочник. – Его магазин можно найти в конце улицы.

И он махнул рукой в сторону группки из низких полукруглых домиков чёрного цвета, на каждом из которых висела красная дощечка, показывающая, какое заведение находится внутри. Рисунок ножниц – парикмахерская; изображение пузырька – лавка с зельями; меч – заточка оружия… Я зашла в магазин Туфиши, который обозначался просто мешочком с монетами.

Оказавшийся добродушным горбатым стариком, Туфиши с ходу предложил выкупить мой плащ-летягу (ему очень приглянулся плотный лазурный шёлк, пусть и драный местами), но я отказалась. Ну уж нет! Летяга сейчас – мой единственный друг.

Зато я вытащила значок Ловчей – и, протерев, положила на стойку.

Он, похожий на крупную монету, был единственным предметом, помимо фонаря Карланона, который шолоховские тюремщики не нашли во время обыска в темнице. Но хранитель забрал свой фонарь, а вот значок невольно отправился путешествовать вместе со мной.

Туфиши, увидев удостоверение Ловчей, округлил глаза:

– Вы точно хотите это продать?

– Да, – твёрдо сказала я, хотя пальцы дрогнули, инстинктивно сжимаясь вокруг значка.

Профиль ястреба на эмблеме смотрел на меня с укором. «Эх, – будто говорил этот гордый хищник, символ нашего департамента, – предательница».

Лавочник замялся. Потом тактично объяснил:

– Ничем не могу помочь, госпожа. Это незаконно.

– Хорошо. Где здесь ближайший чёрный рынок?

Туфиши аж подавился.

– Вот у нас в Шолохе он находится прямо в центре города, – доверительно сообщила я. – Называется Рокочущими рядами. Ещё есть Потаённый рынок, но он, скорее, изображает опасное место, чтобы посетителям было интереснее, а на самом деле там так же безопасно, как в покоях его величества лесного короля.

– Вы там были? – удивился Туфиши.

– На рынке?

– В покоях.

– А, нет. И, надеюсь, не побываю. Это просто шолоховская поговорка. Так что насчёт чёрного рынка Пика Волн?…

Лавочник вздохнул. Потом взял значок в руку, взвесил, покрутил и, наконец, обеспокоенно заглянул мне в глаза:

– Он хотя бы ваш?

Я задрала левый рукав летяги, демонстрируя татуировку Ловчей, набитую на предплечье. Это была точная копия значка: две эмблемы одна над другой – полуразвёрнутая карта мира и голова птицы в профиль.

– Хорошо, – вздохнул Туфиши.

Покопавшись под прилавком, он вылез обратно с тёмно-бордовой визиткой:

– Отправляйтесь в портовый квартал и отдайте это уборщику в баре «Тридцать три селёдки». Он проведёт вас туда, где вы сможете продать свой товар.

Я горячо поблагодарила его и пошла к выходу из лавки.

– Но я бы всё‐таки не продавал! – крикнул мне в спину Туфиши.

– Да ладно вам. Это же всего лишь значок, пустая формальность, – легкомысленно отозвалась я, на самом деле чувствуя, как сердце болезненно сжимается при мысли о скорой потере.

* * *

Портовый квартал Пика Волн был очень колоритным местом.

Многие дома здесь строили на самом берегу, на сваях, так, что под ними плескалась морская вода и покачивались на волнах лодки. Другие здания могли похвастаться многочисленными балкончиками, верёвочными лестницами и переходами, соединявшими разные постройки поверху. Тут и там можно было встретить типичные для Шэрхенмисты святилища: небольшие источники, укрытые красными навесами, с медными черпаками для ритуального омовения рук.

Глядя на то, как двое школьников бесятся возле одного такого святилища, отнюдь не богоугодно плеская друг в друга водой и визжа от восторга, я вдруг осознала вещь, о которой не думала прежде.

Полынь, мой напарник. Он же вырос в Пике Волн.

Почти двадцать лет из жизни Внемлющего – всё сознательное детство и студенчество – прошли здесь, в Шэрхенмисте. Уроженец Шолоха, выходец из знатного Дома Внемлющих, он был выбран для того, чтобы стать одним из Ходящих, то есть теневых агентов, работающих на благо безопасности королевства. А Ходящих учат здесь, за морем.

Я невольно улыбнулась, представив себе маленького насупленного Полынь, сбегающего со скучных уроков по запредельной магии и носящегося по холмистым улицам Пика Волн. Интересно, он когда-нибудь загадывал желания возле святилищ-источников? Ел ли лепёшки с анчоусами? Выбирался ли ночью из кампуса, чтобы тайком поплавать в море?

Надо будет обязательно расспросить его обо всём этом. Если вдуматься, я ужасно мало знаю о Полыни. Мне хочется это исправить.

К тому моменту, как я нашла таверну «Тридцать три селёдки», уже наступил вечер. Густо-багряное сияние заката затопило портовый квартал, царящие здесь запахи дыма, рыбы и моря усилились. Людей стало больше; косяки моряцкого народа плыли туда и сюда. От общего потока отделялись ручейки посетителей, вливающихся в кабаки. Всюду зажигались оранжевые огни, в руках ночной стражи появились факелы.

Судя по всему, таверна «Тридцать три селёдки» пользовалась бешеной популярностью: вывеска, изображавшая стайку рыб, призывно блестела, к входу тянулась очередь, а на витрине помадой было написано плотное расписание барных конкурсов. Согласно ему сейчас шла игра «Кто выпьет быстрее».

Внутри было негде протолкнуться. Ни одного пустого столика, возле бара – настоящая толпа. Несколько мужчин с огромными кружками сидели на стойке и на скорость хлестали брагу, а посетители таверны горячо их поддерживали, крича и свистя.

Грохотала музыка – страшный хаос духовых инструментов. Публике, впрочем, нравилось: матёрые бандиты, обнявшись и рыдая, раскачивались под исступлённый рёв трубы.

– Небо голубое… – пробормотала я вполголоса, всерьёз прикидывая, не стоит ли зажать уши.

– О, отличная песня! – басовито заорали сбоку. – Лишка, понеслась! «Не‐е‐е‐ебо голубо‐о‐о‐ое, что ж меня так кро‐о‐о‐оет…»

– «Что ж меня так кроо‐о‐о‐оет, мне бы да на во‐о‐о‐олю…», – с чувством подхватили слева.

Я пискнула, пригнулась и ужом ввинтилась в толпу, подальше от запевалы, который, кажется, уже видел во мне любовь всей своей жизни. Впереди мелькнула серая фигура с метлой. Вот он, мой уборщик, моя путеводная звезда сегодняшнего вечера! Сжимая в ладони визитку, я мелкими перебежками рванула за ним.

У барной стойки между тем начался новый раунд конкурса – уже с другими участниками. Гул болельщиков нарастал, и внезапно в их дружных воплях я расслышала словосочетание, которое заставило меня споткнуться.

– Кадий Мчун! Кадий Мчун! – скандировали зрители.

– Ка‐а‐а‐дий Мчу‐у‐у‐ун! – высокой трелью вывела красотка официантка.

Я резко развернулась на сто восемьдесят градусов.

Неужели галлюцинация?..

Зрители сорвались в аплодисменты и одобрительный свист. Кое-как прорвав ряды плотно сбитых моряков, я вынырнула точно у стойки.

– И первое место занимает наш иноземный гость! – взревел хозяин притона, надевая картонную корону на пшеничные волосы победителя.

Тот улыбался во все тридцать два зуба и махал поклонникам ладонью. Его загорелое лицо светилось гордостью, а голубые глаза щурились, как у объевшегося рыбками кота. Он в упор не замечал меня, поглощённый своим триумфом. А зря.

– Ах! – воскликнула официантка. – Кади, ты мой герой!

– А ну-ка объяснись! – зашипела я, дёргая его за штанину.

Звезда вечера, пронырливый Мелисандр Кес, псевдоисторик и авантюрист, только ойкнул в ответ и съехал с барной стойки.

2
Кадий Мчун

Никто так не меняет историю, как историки.

Орбис из Дома Крадущихся, Глава кафедры источниковедения в Шолоховской Академии

Попросите меня охарактеризовать Мелисандра Кеса одним словом, и я скажу – самоуверенный.

Мы были знакомы недолго, но я уже знала: он из тех людей, кто живёт так, будто у него в кошельке лежит официальное разрешение творить что вздумается – с личной подписью Отца Небесного. Сокрушительная харизма, беспощадная. Полный бесповоротный каюк.

Когда я в прошлом месяце познакомилась с Мелом, он представился исследователем, изучающим историю шести древних амулетов богов-хранителей. Однако это оказалось ложью.

На самом деле Мелисандр Кес был Свидетелем Смерти (то есть судмедэкспертом) в жандармерии Саусборна. А вот его младший брат Балтимор действительно изучал амулеты: писал о них дипломную работу и заодно пытался собрать их вместе – все шесть были разбросаны по миру. Добывая один из них, Балти трагически погиб.

Я думаю, каждый может представить себе горе Мелисандра в ту ночь, когда он узнал о смерти брата. Мел не смог смириться с произошедшим. Он решил продолжить дело Балтимора: найти эти амулеты самостоятельно и выяснить, в чём же их секрет.

На первый взгляд они казались просто симпатичными безделушками. Но Балтимор считал, что в них скрыта некая тайна, причём настолько серьёзная, что может на корню переписать наше видение истории богов-хранителей.

Поиски амулетов в исполнении Кеса-старшего стали похожи не столько на историческое исследование, сколько на авантюрное расхищение музеев и гробниц. Я оказалась невольной пособницей в одной из краж Мелисандра, что обернулось для меня грандиозными проблемами на работе. А сам Кес тогда извинился и… просто сбежал, оставив меня в одиночку разгребать последствия. С тех пор мы не виделись.

Вплоть до сегодняшнего дня.

Поняв, что передо мной на барной стойке «Тридцати трех селёдок» действительно сидит Мелисандр Кес, я ужасно разозлилась. Я схватила его за руку и потащила прочь из трактира с такой яростью, что прежде шумные посетители теперь робко уступали мне дорогу и лишь сочувственно бормотали что-то вслед.