– Маш, тюбик! Ты серьезно? – переходит на писк. – Да пофиг на тюбик! Может, он отцом будет прекрасным и мужем. А ты – тюбик! – всплескивает руками, недовольно фыркая. – Вот об этом я и говорю: смотри на мужчину, а не на то, закручивает ли он тюбик.

– Ладно-ладно, – поднимаю руки. – Поняла. Не зацикливаться на мелочах, смотреть в общем, – обвожу пальцами круг, показывая то самое общее.

– Именно. Пообещай мне: если встретится мужчина, который тебя заинтересует, ты не будешь выискивать недостатки, сначала рассмотрев достоинства. Не анализируй – чувствуй.

– Обещаю, – произношу на выдохе, мечтая утихомирить Кристину, которая, по-видимому, задалась целью устроить мою личную жизнь. Я и сама не против, вот только не встретился тот, кто заставил биться сердце чаще. – А теперь давай спать.

Оставшись одна, укладываю вещи и закрываю чемодан. Почти пять лет не тянуло назад. Увлек бешеный ритм огромного города, где все в движении двадцать четыре часа и в любое время часть людей снует по улицам. Но сейчас как никогда хочется тишины, размеренности и уединения, а мой поселок – то самое место, где можно остановиться и обдумать дальнейшее направление. А еще увидеть дедушку, соседей и знакомых, которые, уверена, очень изменились за долгое время моего отсутствия.

Утром прощаюсь с Крис, которая спешит на работу, оставляя последние напутствия, и к положенному времени отправляюсь в аэропорт. Посадка, вылет – и Новосибирск, который встречает тишиной и снегом. Пересадка и немногим больше часа в аэропорту, чтобы прийти в себя и отдохнуть от перелета. А затем вновь посадка и полет в Магадан. Очертания знакомого города встречают меня в иллюминаторе самолета. А уже через тридцать минут еду в такси, не желая еще час ждать автобуса и тащиться с чемоданом к остановке.

Знакомая улица и дом. Внутри разливается приятное тепло и радость, что через несколько минут увижу дедушку и впервые за долгое время обниму родного человека. Открываю дверь и кричу с порога:

– Деда, я приехала!

Глава 4

– Машенька! – неожиданно навстречу выскакивает тетя Римма, зажимая меня в объятиях и раскачивая из стороны в сторону. – Ефрем Ильич заждался.

Наконец отпускает меня, позволяя раздеться и стянуть сапоги. Обоняние улавливает запахи, знакомые и родные, а память подкидывает пронзительные моменты, связанные с этим домом. Дом – это ведь не место, а чувство: переступаешь порог – и становится легче на душе. Осторожно вхожу в спальню дедушки, где на диване лежит родной мне человек: сильно исхудавший, с заметными синяками под глазами и грустным взглядом, которым он меня одаривает. Растягивает губы в улыбке, и на душе становится тепло и светло.

– Деда, привет.

Обнимаю, прикладывая голову к его груди. Как в детстве. Когда было обидно, больно, грустно или же просто тоскливо, я всегда укладывала голову на колени дедушке, а он, поглаживая меня по волосам, нашептывал слова утешения, так необходимые в тот момент.

– Приехала, Маня, – с облегчением выдыхает, а затем поднимается и садится на диване. Движение дается с трудом, словно тяжелая нагрузка. – А я вот не поверил Римме, когда она сказала, что ты обещала вернуться. А оно вон как…

– Как себя чувствуешь? Что врач сказал? Какие лекарства прописали?

Дед открывает рот, чтобы ответить на мои вопросы, но за спиной вырастает соседка, которая вклинивается в наш разговор:

– Хорошо чувствует, Машенька. Я вот ему бульон готовила позавчера, а вчера котлетки на пару и рыбку вареную, а еще зразы, как Ефрем Ильич любит.

– Дедушка…

– А врач сказал, что покой нужен, отдых, положительные эмоции. Хорошего и побольше.

– А я…

– Вот рецепт, – вручает листок, на котором ровным почерком выведены слова. Написано Маргаритой Евгеньевной. Ошибиться невозможно. Каждый год я получала от нее рецепт, когда меня душила ангина. – Все купили, Машенька. Следуем предписаниям, хотя некоторые, – с укоризной смотрит на деда, – отказываются от принятия лекарств.

– Дедушка…

– А почему отказывается, знаешь? – Отрицательно мотаю головой. – Потому что, пока лечение не окончено, он на свой маяк не может поехать. Бредит им. Даже во сне.

– Дедуль, лечиться нужно и…

– Вот и я говорю: лечись, Ефрем Ильич. А он что? «Как мой маяк без меня?» Отлично! Иван там все сделает.

Тетя Римма вьется надо мной подобно коршуну, не позволяя вставить и слова и отвечая на каждый вопрос за деда. Сейчас вспоминаю, почему в какой-то момент соседка начала меня раздражать.

– Ивана сменить нужно, он там уже несколько дней. Не рассчитывал человек, запасов не взял, провизии, в конце концов. Не годится так, понимаешь? – дед повышает голос, доказывая свою правоту и единственный способ вернуть его в спокойное состояние – выпроводить соседку, позволив остаться наедине.

– Не переломится, – фыркает женщина. – Молодой, сильный, выносливый, а консервы как еду никто не отменял. Да и не поверю, что он с собой бутылочку для согрева не взял. А к бутылочке закуску.

– Ты что городишь такое?

– Я-а-а? – заводится тетя Римма, упирая руки в бока и занимая боевую стойку. – Да все знают: Иван на маяк насухую не ходит.

– Снова сплетни собираешь?

Дед даже привстает, чтобы выпрямиться и оказаться с соседкой на равных, но я усаживаю его обратно, не позволяя напрягаться. Пора заканчивать бессмысленный спор и избавляться от слишком навязчивой женщины.

– Теть Римм, – подхватываю ее под локоть и вывожу из комнаты. – Мне отдохнуть нужно с дороги, искупаться, вещи разобрать, с дедушкой поговорить. Один на один.

– Так а что? Я не мешаю, – разворачивается, чтобы вернуться к деду, но я с усилием подталкиваю женщину в прихожую. – Рита скоро придет капельницу ставить.

– Маргариту Евгеньевну я встречу, заодно подробно расспрошу о состоянии дедушки.

Снимаю с вешалки ее куртку и принудительно натягиваю, указывая на сапоги.

– А что спрашивать, Машенька? Я тебе сейчас все расскажу. Слушай…

– Теть Римм, идите домой, – говорю прямо, понимая, что намеки не приносят желаемого эффекта. – Я хочу остаться с дедушкой наедине. Без вас.

– Ну ладно, – зло прищуривается, застегивает куртку и выходит во двор, быстро семеня по дорожке.

– Неужели, – стону от облегчения. У соседки рот не закрывается, что безумно раздражает. И не только меня, уверена.

– Ушла? – интересуется дедушка, как только дверь за спиной соседки закрывается.

– Да.

– Вот что за баба? Рот не закрывается. Тарахтит, тарахтит, тарахтит… И нет бы что путное – одна вода. Все сплетни соберет по поселку и мне приносит. Оно мне надо? Как Виталька Ленку побил, или Зойка с очередным хахалем прогуливалась, или что новенького в магазине появилось.

– Так сказал бы, чтобы ушла.

– Ай, – машет рукой, – пусть болтает. Зато не скучно.

И вот пойми его: тарахтит – плохо; тишина – тоже плохо. В этом весь дед – золотой середины не существует.

– Дай хоть посмотрю на тебя, Мань, – наклоняет голову набок и проходится взглядом снизу вверх. – Красивая ты у меня, складная. Ждал, что с женихом приедешь.

– Нет у меня жениха, – пожимаю плечами. – Не нашелся пока.

– Как так? Столица же огромный город, не то что наш поселок – по пальцам всех пересчитать можно. Никто не понравился?

– Нет.

Опускаю неприятный опыт отношений с Мишей, а остальные в моей жизни надолго не задерживались.

– Семена помнишь? Ерофеева?

– Конечно, помню. Таскался за мной два года, в любви признавался. Клялся, что женится только на мне.

– Так и не женился. Представляешь? Тебя, наверное, ждет, – задорные искорки проскакивают в карем взгляде, и дед слегка толкает меня в плечо, намекая, что потенциальный жених имеется и все еще свободен.

– Придумаешь тоже. Не женился он, потому что тетя Оля за него решает, с кем общаться, где работать и на ком жениться, а он слушает и следует ее советам.

– Вот перевалит тебе за тридцать – и на Семена согласна будешь, – недовольно фыркает, поднимаясь с дивана. – Все твои одногодки замужем. По двое детей, а ты все перебираешь, разглядываешь, выискиваешь… Мань, замуж пора.

– Деда…

– Пора, говорю.

– Деда, заканчивай.

– Даже не начинал. Приехала – слушай. Звонок не сбросишь и сообщением не отделаешься. А то привыкла: «Мне пора, начальник зовет». Любой предлог, чтобы меня не слушать.

Дедушка, шатаясь, идет к двери. Подскакиваю, подставив плечо и предлагая опору в качестве себя. Одаривает недовольным взглядом, но от помощи не отказывается. Направляет меня на кухню, где все по-прежнему – никаких изменений. А еще порядок и чистота, и это, предполагаю, достигнуто стараниями соседки, которая в момент беспомощности дедушки решила навести порядок, уверенная, что мужчина оценит.

– Чай сделай, – опускается на стул, тяжело выдыхая. Несколько метров дались ему с трудом, о чем свидетельствует одышка. – С молоком. Две ложки сахара.

– Я помню.

Набираю чайник и осматриваю содержимое холодильника, в котором скромно расположились на полке бутылка молока, кусочек сыра и банка с медом. И вот чем питается? А где заявленные котлеты? Вижу кастрюльку на плите, а приоткрыв крышку, на дне наблюдаю несколько котлет.

– Негусто, – цокаю, не видя иной пищи.

– Обычно сам готовлю, а тут неделю не было сил встать. Если бы не Римма… В общем, не помер только благодаря ей. Некому же ухаживать за пожилым человеком. Один я, – поджимает губы, сам себе поддакивая.

– Ну хватит. Я же сейчас здесь.

– Сейчас – да, а раньше? Все сам. Раньше вместе были, вдвоем. Как хорошо было, а? Нет же, Москва, перспективы, светлое будущее… Что там еще было? – повышает голос, припоминая, как я обрисовывала свою жизнь в столице.

– Не надо.

– Не жилось здесь… – бурчит, внимательно наблюдая, как завариваю чай. – В Магадане тьма работы!

– И вот скажи, пожалуйста, кому я нужна со своей специальностью «метеоролог»?

– Мне, – искренне удивляется дед. – Год-два – и сменила бы меня.

– На маяке? – взвизгиваю. – Сидеть в этой башне сутками, снимать показатели, отправлять данные и получать копейки?

Веселую перспективу мне рисует дедушка. Просто превосходную! Я даже приближаться к маяку не желаю.

– Я там тридцать лет смотрителем тружусь и живой. Иван работает и тоже здравствует.

– Мне люди нужны, понимаешь? Общение, развитие, знания, опыт, движение. Москва – это и есть движение. Беспрерывное. Там интересно: познавательно, необычно, современно.

– Ага, – кивает, – вот только приехала без жениха.

– Да сдался тебе этот жених!

– И мне. И тебе, – указывает пальцем, буравя взглядом. – В двадцать восемь лет в девках ходить – неприлично, хочу сказать.

– Неприлично – выходить замуж только из принципа «что люди скажут». Родить двоих детей, а через пять лет развестись и уверять всех, что это было ошибкой. Так, кстати, Зоя и сделала, и Валя, а еще…

– Хватит. Понял я. Я же не говорю, что сразу замуж – сегодня. Понятное дело, присмотреться нужно, прощупать, так сказать, почву и иные места, – сжимает пальцы на обеих руках, намекая на те самые места, которые, по его мнению, необходимо щупать у будущего супруга.

– Деда!

– Я ж не маленький, Мань, и не старый настолько, насколько ты меня состарила. Понимаю все.

– Я тебе сейчас говорю о притяжении, симпатии, влечении. О том, что к человеку тянуть должно, понимаешь? – вопросительно смотрю на родного человека. Соглашается, кивая, и отпивает чай из большой кружки. – А не так: «Ты вроде ничего, и по возрасту подходишь, женись на мне», – безэмоционально бурчу, представляя диалог с «будущим мужем».

– Так присматривайся, я же не мешаю. Выбери кого-то и смотри во все глаза.

– На кого тут смотреть? Всех по именам знаю. И о них все знаю.

– А вдруг кто забредет к нам новенький, интересный, симпатичный? – в глазах дедушки загорается огонек предвкушения, словно он точно знает, о ком говорит.