Дровосек для Булочки (страница 11)
Сима посмотрела на хозяина дома, на его пса, странные они, черт возьми, классные. У нее никогда не было такого секса и такого мужчины, она никогда так не отдыхала.
«Никогда» – самое паршивое слово, и Сима мерила его на себя, свыклась с ним.
А ведь она забыла и о матери в Таиланде, и о выпендрежной сестренке, что шлет по сто фото из Питера, а Сима их даже не смотрит. Она представила, как Мирослава бесится, на душе стало приятно. И даже звонки Зимина не волновали, надо заблокировать его совсем.
Девушка выскочила из дома, а на практически новогоднем столе зазвонил ее телефон. Терехов успел надеть только трусы и один носок, подошел.
– Зимин. Ну, ок, Зимин, с тобой поговорю я. Да, говорите! – ответил громким раскатистым басом.
– Си… кто это? Кто?
– А тебе кого нужно, дядя?
– Серафима, мне нужна Сима.
– По какому вопросу?
– Послушайте, вы кто такой? Что с ней? Где…
Семен подошел к презенту Грома, пнул ногой окоченевшее тельце гуся, ну, спасибо на том, что он замерз и не воняет, не стал дальше слушать пьяненький голос мужичка.
– Это ты меня послушай: забудь, кто такая Сима, мой тебе добрый совет и пожелание на все оставшиеся в твоей жизни Новые годы.
– Я… я не понял… что…
Терехов, взяв гуся за лапу, вышел с ним на крыльцо, мороз крепчал, бросил того в бочку, завтра уже разберется с ним.
– Так, короче, как там тебя, некий Зимин, забудь этот номер и Серафиму забудь, замуж она вышла, а я мужик ее, все понятно? Или я сейчас тебя по геолокации пробью и приеду в качестве Деда Мороза, пиздюли начну раздавать, что ты, сука, мою женщину домогаешься двое суток.
Семен быстро вернулся в дом, чтоб не отморозить свои яйца, они ему так-то, пригодятся еще сегодня.
– Эй, все услышал?
В ответ была тишина, а потом гудки. Вот и ладненько, на один головняк меньше.
– Кто звонил?
Сима возникла неожиданно, подобно Снегурочке – серебристое блестящее платье, декольте, на щеках румянец, на губах блеск. Терехов почесал бороду, оглядывая девушку с ног до головы, потом поскреб затылок и посмотрел на себя в зеркало.
В сравнении этой Булочной принцессой он был бомжом в одном носке и семейных трусах. Бородатый, заросший, как леший из леса.
Красавчик, что ни говори.
– Семен?
– Да, я это… сейчас, секунду.
Как-то сдулся Терехов, вот реально понял, что растерялся. Что совсем недостоин такого праздника жизни в лице и во всем остальном своей Булочки.
– Ты куда? Новый год скоро, надо за стол.
– Я сейчас, совсем скоро.
Семен заперся в спальне, Сима пожала плечами, поспешила достать из духовки запеченное мясо, из холодильника шампанское, все красиво поставила на стол, села сама.
По телевизору звучали новогодние поздравления, пели песни, а Семена так и не было, лишь Гром, растянувшись на полу, спал, подергивая лапами. Но когда Семен наконец появился, Серафима думала, ей померещилось, даже хотела ущипнуть себя.
Элегантный мужчина в белой стильной рубашке и брюках, с причесанными волосами и слегка подстриженной не совсем ровно бородой предстал перед ее взором.
– Это откуда к нам такого красивого дяденьку занесло? – не удержалась, пошутила, улыбнулась, продолжая рассматривать своего деревенского любовника, который на глазах превращался в принца.
Но это был совсем другой мужчина, рубашка очень плотно облегала плечи и грудь, готовая треснуть по швам, но Семен был неотразим. Появись он в офисе Виноградовой, все бабы обоссались бы кипятком.
– Год не надевал.
– Тебе очень идет. Не так, конечно, как тулуп, но красиво.
– Думаешь?
– Уверена. Ты похож на всех гусей тетки Зои вместе взятых.
– Буду считать это комплиментом.
– Я пошутила, ну, насчет гусей, но тебе идет.
– Ой, все, не смущай меня, Булка, давай выпьем за уходящий год.
– Давай.
– Хороший был?
– Не очень.
– Вот и у меня так себе.
А дальше и выпили, и закусили, и снова выпили. Мясо получилось вкусным, салаты тоже не подкачали. И Серафиме было так легко, свободно и комфортно рядом с этим мужчиной – даже после того, что у них был очень откровенный секс во все, так сказать, места.
Потому что девушка поняла, что когда мужчина твой, с ним комфортно во всем. Комфортно и легко отдаваться, тащить елку под ночным небом, целоваться на кладбище и даже драться за него с местной молочницей.
Потом били куранты, бабахнуло шампанское, оно полилось воздушной пеной через край, Сима смеялась. А Терехов был пьянее от этой девушки, чем от всего им приготовленного и испробованного алкоголя.
Что под бой курантов загадал Семен, Сима не знала. А сама зажмурилась, повторила про себя свое желание три раза и, выпив залпом целый бокал шампанского, моментально захмелела.
Тоска, тошнота и прочие гадости
– Снова тошнит, да? Блин, Сим, ты чего съела такого-то? Оливье прошлогоднее?
– Оля, вот не смешно, февраль на календаре, какое «Оливье»?
– Кишечный грипп? Точно, это он, я читала, по городу он ходит, вроде как с мандаринами китайскими приехал. И ты заметь, все из Китая, вот как инфекция или вирус – так оттуда. Я вот не удивлена.
Юрашкина стояла рядом, Серафима блевала в унитаз, обняв его как родного, обливаясь седьмым потом. И почему вот всегда все так у нее – через жопу или через туалет в жизни?
Вот почему так не везет во всем? Как там: «Не везет мне в смерти, повезет в любви». Хотя, если она будет так блевать еще хоть день, точно сдохнет.
– Тебе надо на больничный. Ты тут так всех нас заразишь. Слушай, а давно началось все это представление?
– С понедельника.
– С тридцатого, да?
– Оль, да какая разница? Меня уже всю вывернуло наизнанку раз семь за эти дни.
– Вспоминаю, что мы ели, мы же в воскресенье в кафе ходили, помнишь?
Сима помнила, не хотела идти. Хотела вновь погрузиться в свое горькое одиночество, в самобичевание. Но Ольга уговорила, Сима не была на корпоративе, в праздники они не встречались, надо было хоть как-то по-дружески отметить начало Нового года, хоть и в конце января.
А в кафе возник Зимин, вот прям словно ниоткуда, Серафима увидела его не сразу, погруженная в свои мысли, слушая болтовню Ольги о том, как ее дети-паразиты приладили снеговику морковку не на голову, а на место ниже пояса. Как она отчитывала девятилетних близнецов, а их папаша ржал как конь.
– А что мы там ели?
– Грибной жюльен, я точно ела его. А тебя там не мутило?
– Мутило.
– Вот, значит, не там грипп подцепила. А может, это что другое?
Сима была готова уже на самом деле подцепить что угодно, физические муки ее отвлекали, а вот душевные погружали еще больше в черноту и тоску. Девушка кое-как дождалась завершения новогодних каникул, вышла на работу, чтобы отвлечься, погрузиться в цифры, сводки, отчеты.
Она тосковала. Скучала. Она умирала без бородатого наглого дровосека, который под корень срубил ее сердце и унес с собой. Как ту елку из леса, что они тащили вместе через кладбище.
А ведь знала, знала, что будет именно так, что будет страдать, и все равно бросилась в этот омут страсти и порока. А почему нет? А вдруг такого у нее в жизни не будет никогда?
Такого мужчины, такого секса, такого обращения и таких невероятных эмоций.
Семен уехал первого января, вечером, после волшебной ночи, проведенной вместе. Сима открыла его с другой стороны, она поверила, что особенная.
Нет, мужчина не говорил ничего, точнее, говорил, но не такие слова, не было признаний в любви. Да ей и не нужны были они, Сима чувствовала, что она рядом с ним особенная.
Она чувствовала себя женщиной – во всех смыслах этого слова. Разве этого мало? Этого оказалось так много, а теперь очень больно.
Приехал какой-то парень на черном внедорожнике, они долго разговаривали на улице, Семен был взволнован, молчалив. Сима боялась спросить, что случилось. Он просто сунул ей в руки ключи, сказал присмотреть за Громом, забрал свой телефон, ноутбук, папку с документами.
Даже не посмотрел в ее сторону, сел в машину и уехал.
Тогда так нехорошо кольнуло в груди, словно она видит его в последний раз, так и вышло, они точно больше не встретятся, ни телефона, ни городского адреса Сима не знала.
– Отпустило?
– Да, нормально.
– Сим, ты это, сходи к доктору или скорую вызови, вдруг что серьезное?
– Да, я схожу, спасибо, Оль.
– И бледная ты такая, под глазами синяки. Я хотела тебе еще раньше сказать, но как-то неловко было. Что с теткой случилось, ты же говорила, ее вроде выписали?
– Хорошо все с ней, выписали, операция не понадобилась.
Тетя Зоя вернулась седьмого января, в Рождество, бодрая, отдохнувшая. Удивилась, что в ее доме делает Семушкин Гром. Пришлось рассказать, что соседу пришлось срочно свалить, она лишилась одного гуся, зато плюс красивый хаски.
Серафима, как тот хаски, сидела у окна все эти дни и смотрела на дорогу, не едет ли Семушка. Он не ехал. Убралась в его доме, сложила все по местам, выключила свет и заодно автоматы, закрыла все двери на замки. Посмотрела на наряженную елку и больше не заходила на его двор.
За эти дни извела себя так, что кусок в горло не лез, хотела быстрей на работу, в город, к людям. Снег раздражал, праздники бесили, Сима вновь накручивала, что это она во всем виновата, что это она такая вот, какая есть, и от нее мужики убегают сломя голову.
Да ерунда все это, конечно, ерунда, понимала мозгами, но все равно не могла отвязаться от таких мыслей.
Но когда тетка провожала ее в город, пихая в сумку пирожки, то сказала фамилию хорошего соседа Семушки. А Сима возьми да залезь по приезде в интернет, так, чисто посмотреть, кто такой, но ее бабское любопытство обернулось новым кошмаром.
Терехов Семен Николаевич был владельцем нескольких деревообрабатывающих предприятий в области, за ее пределами и в соседних регионах. Годовой оборот которых составлял очень много тысяч миллионов рублей.
И тут у Серафимы, как у любой женщины с комплексами, возник вопрос: «А зачем я ему такая нужна?»
Вопрос дурацкий, но чисто по-бабки очень правильно поставленный, и ответить на него или выбить из головы мог только тот мужчина, ради которого он был задан.
Девушка больше не заглядывала в интернет, не пыталась найти что-то еще о своем деревенском любовнике, не смотрела новости, старалась не оставаться дома одна. Много гуляла – просто бродила по улицам, звонила лишь тетке, спрашивала лишь о том, как Гром.
Гром тоже ждал хозяина.
За этот январь Сима похудела, выплакала ведро слез и уничтожила миллиард нервных клеток. Зимин в кафе еще подлил, оказывается, он звонил, но ему ответил мужик, который сказал, что он – ее мужик. А потом так мерзко задал вопрос, мол, а где он сейчас, испарился?
Серафима ответила грубо, послала громко и далеко, так что Юрашкина выпучила глаза, а Зимин обозвал ее жирной коровой, за что получил звонкую оплеуху прилюдно.
– Виноградова, а может, ты беременная? – Юрашкина задала вопрос так, между прочим, посмотрела на Симу, которая в это время полоскала рот и замерла.
Нет, нет, это исключено хоть они не предохранялись, но месячные были, она точно помнит, что были, не такие, конечно, как обычно, больше что-то мазало.
– От кого?
– Ну, блин, обычно это происходит от мужчины. Может быть, у тебя в деревне был кто, а ты не говоришь? Санта-Клаус не заходил? Дед Мороз? Снеговик с морковкой? – Ольга шутила, а вот кое-кому было не смешно.
Серафима и правда никому не сказала, даже подруге. Вообще, не хотела говорить, вспоминать, от этого становилось больно. Это ее случайный роман, ее яркие несколько дней, а не достояние общественности.