Дровосек для Булочки (страница 5)
– Нет! Какой муж? Нет у меня мужа. Мама звонить будет, – Сима ответила так, словно ее оскорбили.
– Мама – это хорошо. Позвонишь с моего телефона, давай приступай, а я баню затоплю. И, это, кипяточком его обдай, так легче будет.
– Кого?
– Гуся.
Сима моргала, разглядывая своего неожиданного любовника. Не думала, что он будет таким огромным, казалось, что это свитер большой. Майка облегала широкую грудь, на плечах и руках играли мышцы, в глаза бросилась толстая золотая цепь с крестом и татуировки, которыми были покрыты все руки и грудь.
Уголовник?
Нет, ну нет, не может быть.
Челентано мне в помощь
Семену надо было уйти из дома, эта пышногрудая соседка вызывала совсем не благочестивые мысли в его голове. За последний год Терехов привык думать о зайцах, рыбе, о заготовке дров на зиму, о дальней заимке, а не о сиськах и сочной киске такой аппетитной дамочке.
Член все еще стоял, в ватных штанах все дымилось и кипело. Но выйдя на улицу, ощутив на коже колкий мороз, а в легких студеный воздух, мужчина вспомнил, что Серафима без белья в одном халатике, сжал зубы, прохрипел в звездное небо.
Куда он пошел? Ах, да, затопить баню.
Главное – не забыть и не развернуться обратно, не взять ее прямо на ярких тканых половиках на глаза Грома.
Включив свет, быстро накидал дров, затопил печь, баня у него была отличная, теплая, протапливалась практически за час. Но он заполнил всю топку, значит, хватит минут сорока. Но в это время нужно было чем-то себя занять, чтоб не лупиться в доме, как подросток, на Симу и ее прелести.
Взяв топор, расправил плечи, изо рта шел пар, одно движение, удар, в стороны полетели отколовшиеся от полена дрова. Через пять минут такой работы стало жарко, возбуждение спало. Терехов, как Челентано в старом кино, отвлекал себя от грешных мыслей, но получалось так себе.
Ну, ничего, сейчас подойдет банька, он попарится хорошенько, потом нырнет в сугроб – и все как рукой снимет. Хотя… Терехов остановился, задумался, вспоминая, как Серафима кончала на его пальцах…
Нет, не снимет. Точнее, снимет – он с нее тесный халатик.
А Виноградова тем временем поражалась наглости и уверенности некоторых людей. Этот громила ушел, оставив ее с тушкой гуся и исполнительным Громом, который не подпускал к двери.
Что там он сказал? Она должна обдать кипятком гуся, чтоб перо снималось лучше? За кого он ее принимает?
Так и не притронувшись к несчастному гусю, нервно прошлась по дому, оказалось, что у соседа вполне так по-городскому все. Есть ванная и туалет, в гостиной огромная плазма на стене, а в спальне гигантская кровать.
Кровать долго рассматривать не стала, Сима всегда думала, что спальня – это очень интимное место и не для всех, ушла в ванную. А там, увидев себя в зеркале, думала, что случится сердечный приступ.
Вид был совершенно дикий: растрепанные волосы, припухшие искусанные губы, на щеках румянец, в глазах лихорадочный блеск, на шее засос, грудь практически вываливается из халата. Надо было давно его уже выкинуть, он точно мал на два размера, и зачем только надела?
Сима не помнила, когда видела себя такой в отражении – удовлетворенной, что ли, несмотря на дикий внешний вид. Но с лица не сходила глупая улыбка, в теле была приятная легкость, истома, внизу все сдавило при воспоминании о случившемся.
Но надо было взять себя в руки и решить вопрос с дверью, находиться в чужом доме с посторонним мужчиной, хоть между ними что-то и было, девушка не хотела.
Между ними нет романа, нет никакой душевной связи, Сима считала, что это немаловажно, чувствовать человека душевно. Секс, конечно, был шикарным, лучшим в ее такой уже длинной жизни, но мужчина даже не попытался хоть как-то наладить контакт.
Хам.
К тому же будет звонить тетка Зоя, узнавать о своих подопечных гусях, в коллективе которых вышел минус один. А еще мать и, может, Мирослава, хотя та звонит, когда ей что-то нужно, обычно это посидеть с неуправляемыми племянниками или занять денег.
Виноградова умылась, немного придя в себя, снова сделала попытку подойти к двери, но Гром остановил ее диким лаем.
– Хороший песик, хороший. А хочешь пряник? Или гуся? Смотри, какой жирный, сочный, вкусный гусь, – Сима с отвращением посмотрела на обезглавленную птицу, несчастная так и лежала на полу.
– Гром!
Появился хозяин, гаркнул на пса, строго посмотрел на девушку. От его взгляда и голоса хотелось сесть и так же, как Гром, высунуть язык, чисто на рефлексах.
– Мне нужно домой.
– В город?
– Нет, в теткин дом, я не могу остаться у вас до утра.
– Ты консерваторию заканчивала?
– Нет, экономический, а что?
– Больно культурная.
– Это элементарная вежливость. Но вы, наверное, о ней не слышали.
Семен хмыкнул, он не мог понять, что ему больше нравится: ее тело или то, как Серафима себя держит.
Она вся как обогреватель, только вместо тепла источала секс, вот реально, он его чувствовал физически, и от этого было немного не по себе, потому что Терехов не мог себя контролировать, а это было хреново. Так можно прибить, взять силой, сделать больно, не хотел он этого.
Серафима отвела взгляд, держалась гордо, даже чересчур, потому что, когда спина была ровная, грудь выпирала еще больше, а соски призывно торчали. Голос дрожал, татуировки на руках мужчины смущали. Приглядевшись к ним, пока хозяин дома разувался и начал при ней снимать с себя штаны, поняла, что не уголовные они, куполов и звезд нет, это вселяло надежду.
– Что… что вы делаете?
– Жарко, не могу уже, да и белье намокло из-за тебя.
– Вы… ты собираешься ходить без трусов?
– Ну, ты же ходишь.
– Но…
– Что с гусем?
– Мертв.
– Это я вижу. На ужин его не будет?
Нет, этот дровосек точно издевается над ней.
Какой ужин? Какой гусь, будь он неладен?
Симе нужно домой, к своим вещам, закрыть двери на все засовы и просидеть там до выписки тети Зои. А если она задержится здесь на ночь, то точно потом не соберет себя никогда, потому что влюбится в дровосека – по всем канонам жанра.
Простушка-толстушка влюбляется в супермена – это не для нее.
Она себя знает, она может. Если мужчина проявит к ней чуть больше внимания, интерес, даст еще больше ласк и оргазмов, она воспримет это не просто как секс, а как нечто большее. Так уже было, и это было больно.
– Что… что вы делаете?
Теперь он был абсолютно, совершенно голым.
Сима открыла рот, но только и смогла шумно выдохнуть, медленно пройтись взглядом по мужчине, его широким плечам, красивым узорам татуировок и густой растительности на груди, уходящей в пах.
У ее соседа не было лишенного веса, он просто был большой, высокий, с сильными руками и ногами, мощный, как богатырь. Но когда взгляд девушки остановилась на эрегированном члене, Сима сглотнула слюну, облизала пересохшие губы и перестала дышать.
Как он в ней поместился? Он что, станет еще больше?
Членов Сима – так, чтоб вживую – видела в своей жизни всего два. Первый помнит смутно, так как было все второпях, да и вспоминать особо нечего. Второй помнит хорошо – и на месте его обладателя пустила бы себе пулю в лоб, увидь агрегат дровосека.
А там было на что посмотреть. И он был красивым, если это определение подходит под мужской половой орган. Прямой, толстый, с выпирающими венами под тонкой кожей, с тяжелыми яйцами.
Девушка облизала губы снова, ладошки вспотели, вытерла их об халат, сделала шаг назад.
– Еще раз так сделаешь, трахну тебя прямо здесь в твой сладкий ротик.
– Куда? – самый тупой вопрос, что был задан Симой за всю ее жизнь.
– В ротик.
Фантазийные картинки одна ярче другой замелькали в сознании – о том, как эта пышная сладкая булочка голая стоит перед Тереховым на коленях. Как облизывает головку его члена, как он потом трахает ее глубоко, до самой гортани, а при этом колышется ее пышная грудь.
– Телефон. Семен! Звонит телефон.
Терехов очнулся, фантазии развеялись, член стол уже колом, Сима показывала в ту сторону, откуда шел звон. Нужно было ответить, вдруг по работе, но мужчина почесал бороду, посмотрел на свой пах и решил, что у него есть дела важнее телефонного разговора.
– Пошли, кое-что покажу.
– Я что-то еще не видела?
– Такого нет.
– Семен, послушайте, я понимаю вы мужчина, а я – женщина, такие странные стечения обстоятельств…
– Если ты не заткнешься, я трахну тебя прямо здесь, идем.
Вкусный пирожок
– Подожди, подожди, что ты делаешь?
Семен посмотрел на девушку, злой, потому что его оторвали от того, чем он вот уже несколько часов хотел заняться.
– А на что это похоже?
– Ты?..
– Булка, лучше молчи.
– Но… а-а-а-а-а… боже мой… боже… боже… м-м-м-м-м…
Серафима больше не задавала глупых вопросов, на сегодня их было и так достаточно. В парной было не так жарко, она лежала голая – снова голая – на широкой полке. Максимально раскрытая перед мужчиной, все тело покрылось испариной, она не верила, что все сейчас происходит в реальности и с ней.
Дровосек был между ее раздвинутых бедер, крепко держал руками, а сам в это время вылизывал ее раскрытую промежность с розовыми припухшими от возбуждения половыми губками.
Вот Семен засосал ставший твердой вишенкой клитор, Сима дернулась, но раздвинула колени шире, ее крик, отразившийся от стены небольшого помещения, еще больше завел Терехова. Она была чертовски сладкой, вот реально, Семен был готов откусить себе язык, нет, сожрать ее сочный, истекающий влагой пирожок.
Он как маньяк пожирал ее нежную плоть, проводя языком от ануса до клитора, царапая бородой, причмокивая и постанывая от удовольствия.
Член так и стоял колом, он словно плакал, капая предсеменем на пол, яйца гудели, в голове был шум, а Терехов самозабвенно, как в лучшем порно, вылизывал эту женщину.
Как дошли до бани, Семен помнит с трудом, булочка что-то говорила, возмущалась, пару раз обозвала «маньяком», с этим он спорить не стал. А когда назвала «хамом», хотел возмутиться, но передумал.
Это лишняя трепология, Сима скажет миллион слов, а этим его стояк не успокоить. Нужно применять ее ротик в более рациональных и подходящих ситуации целях.
Как только зашли в баню, первым делом сорвал с нее этот треклятый халат, который был уже как бельмо в глазу. Только мешал, провоцировал и раздражал. Пусть уж без него ходит, толку от него мало.
– Что ты себе позволяешь?
– Многое, ох, многое.
– Я…
– Так гораздо лучше.
– Но…
Когда она молчит и стонет – интересней.
Целовал долго, жадно, терзая нежные губы, трогая большую грудь, а она была такой упругой, с твердыми сосками. Затащил в парную, там уложил на полок, а когда коснулся пальцами ее промежности, прохрипел в голос. Она была уже настолько мокрая, что член дернулся, а Семен прикусил язык.
Накинулся как голодный. Гладкая, теплая, влажная, слизывал ту влагу, что она давала, щелкнул языком по набухшему клитору. А когда начал его посасывать, Сима закричала, затряслась, начала кончать – быстро, громко, откровенно.
Виноградова не понимала, что с ней творится, это было чистое помешательство, она подсела как наркоманка на этого здоровяка, который вот просто так начал ее лизать между ног, как медведь, добравшийся до дупла с медом. Определение, конечно, сомнительное, но по факту это было именно так.
Ей хватило всего ничего, лишь стимуляция клитора, волна жара нахлынула с новой силой, Сима задержала дыхание, придерживая руками разведенные колени, подставляя себя для ласк, как блудливая кошка. Ее никогда там не целовали, за тридцать пять лет и такую скудную половую жизнь – никогда.