Два шага назад – и я пересеку линию. Даже если схвачу мяч, это не будет считаться – меня дисквалифицируют, а одиннадцатый получит дополнительный балл. Арлекин стоит чуть спереди и не понимает, что делать – просто смотрит на мяч. Значит, надежда на меня.

Терпеть не могу брать на себя ответственность. Не переношу, когда на меня делают ставки. Но проигрывать ненавижу еще больше.

Вся сила сосредоточилась в ногах. Полтора шага назад, прыжок со всех сил – и шершавая поверхность касается ладони.

– Да! – взревел капитан. – Сокращай отрыв, Хель!

Три шага на разбег – и бросок. Резкий, такой, что плечевой сустав издает опасный хруст на грани вывиха.

Разумеется, сила моя не так огромна. Зато контролирую траекторию я куда лучше.

Мяч просвистел над линией и свалил с ног одного из противников. Он просто не сумел вовремя осознать, куда придется удар.

– Два – один в пользу одиннадцатого! Счет сократился на очко!

– Черт возьми, да!

Восклицание капитана было совершенно немудреным, однако боевой дух команды подняло на раз-два. Зато настроение соперников омрачилось – потемневшие глаза и сосредоточенный вид Солейля убеждали в этом как ничто иное.

Два – один. Пустяковый счет. Все еще впереди. Но одиннадцатиклассников наш маленький успех, ничтожная победа, изрядно задел – они наверняка надеялись выиграть всухую. Впору бы злорадствовать, да вот только нужно дойти до двадцати – за это время нас могут втоптать в грязь так, что не оправишься. Поэтому непозволительно расслабляться.

Солейль, может, и выглядит, как ангел, а должность капитана получил наверняка не за красивые глаза. Или, по меньшей мере, не только за них. Неизвестно, что он может сделать ради того, чтобы мы познали вкус поражения…

* * *

Еще одно очко – и счет сравняется. Дальше проще – воодушевленные, мы начнем двигаться вперед семимильными шагами, не обращая внимания на возникающие препятствия. Это не домыслы, а факт. Люди склонны отчаиваться, но они также могут и воспрянуть, убедиться в своем триумфе, разрушить любую стену.

Одиннадцатиклассники, с какой стороны ни посмотри, были стеной, широкой, прочной. Их расстановка, физическая форма, манера игры – все говорило о том, что так просто их не сломить. Они, привыкшие побеждать, совершенно не умели проигрывать, и наш успех мог вызвать их ярость, а ярость, как известно, лучший в мире двигатель. Однако мы тоже не так предсказуемы.

Солейль смотрел с любопытством и снисходительностью. Это подняло во мне волну обиды – да кто любит, когда кто-то считает себя настолько выше остальных, что принимает их за умилительных щенков, крутящихся под ногами. Готова голову отдать на отсечение, именно так он нас и воспринимал: как зверят, показавших зубки, еще не способных принести какой-либо вред, лишь так, слегка поцарапать, всего-то до пары капель крови, и был уверен, что сумеет одним пинком разогнать нас и заставить поджать хвосты.

– Хель, займи место Герды, – распорядился капитан.

Я перебежала в средний ряд. Арлекин проводила меня ободряющим взглядом. Оттуда она меня, конечно, не прикроет, но не думаю, что это на самом деле так необходимо – словила один раз, словлю и второй. Даже если кинут так, что переломают кости.

– Похоже, они решили укрепить оборону, – послышалось со скамеек.

– Да-да, Хель же вроде сильная, значит, решили применить ее способности…

– Так быстро? Эй, я ожидал, нас подольше подержат в напряжении!

– Согласна-согласна! Два один всего лишь только! Не дошли даже до десяти, а уже задействуют Хель!

Я кожей ощущала множество взглядов, направленных на меня – возбужденный от Марины, которой не терпелось увидеть, на что я способна, оценивающий от Солейля, нетерпеливый от простых зрителей и еще один, ни на что не похожий. Уже несколько раз перед свистком я поворачивалась, пытаясь разобрать, кому же он принадлежит, такой и теплый, и холодный одновременно, но безуспешно – не хватало времени.

Свисток.

Мяч был наш, и держала его Стрелок. Как и ожидалось, честь открыть нам дыхание оказали ей как лучшему подающему. Она стояла на задней линии, глубоко вдыхая. Спустя несколько секунд она сделала шаг назад и выполнила бросок.

Мяч сделал ровную дугу. Задние ряды одиннадцатого класса заметались, но не смогли ничего сделать – он попал к нашим «пленным».

За членами команды было не разглядеть их действий, но восторженный вой и последовавший за ним свисток показали, что они справились и выбили, судя по всему, кого-то стоящего рядом с ними.

– Два – два! – объявила Марина.

На этот раз реакция моих товарищей была не такой бурной, как при первом заработанном очке, но воздух нагрелся от радости. Само собой я покосилась на Солейля. Он пожал плечами и начал что-то говорить своим ребятам – наверное, новая тактика. Вслушиваться не было ни возможности – слишком громкий гул голосов на фоне, – ни желания. Хотя, пожалуй, следовало бы – вдруг узнала бы что интересное?

Свисток.

Наш мяч. На задней линии та же Стрелок – ее последняя подача, нельзя больше двух зараз. Не решающая, но все же если с ее помощью удастся выиграть очко, будет неплохо.

Она сделала глубокий вдох, и снаряд взмыл вверх.

– Грей, лови! – ахнули на той стороне зала.

Парень в синей футболке подпрыгнул вверх, как на батуте. Сердце сделало сильный удар – нет, невозможно так высоко!

Приземлился он с таким грохотом, что, казалось, школа начнет обваливаться в этот же момент, и мы окажемся погребены под балками. Ухмыляясь, он держал наш шанс в руках.

Я выругалась тихо, но содержательно.

Хмыкнув, он принялся демонстративно разминать плечевые суставы, словно говоря: «Сейчас от вас мокрого места не останется». На первый взгляд могло показаться, что это всего лишь демонстрация повышенного чувства собственного величия, но на самом деле довольно удачный ход – заставить противников ждать, нервничать, накручивать на себя и в итоге проиграть.

Живот скрутило от отвращения. Впрочем, на то они и лисы, чтобы использовать грязные трюки, при этом не нарушая правил. Волки наверняка постоянно проигрывают не из-за отсутствия сил или умений, а своей бесхитростности, по которой лисы и бьют.

Одиннадцатиклассник встряхнулся и с громким свистом пульнул мяч в другой конец зала.

Наши не успевали понять, как его поймать и, боясь быть выбитыми, отступали в стороны. Я утешалась мыслями, что это не так уж ужасно – зато у нас не отберут одно очко за выбывшего члена команды.

Однако было бы куда лучше…

– Два – два, мяч десятого.

– Дайте мне, – потребовал парень в черной футболке. – Я кого-нибудь да вышибу!

Звучало это с такой угрожающей уверенностью, что ему доверили бросок. И не зря.

Он подпрыгнул вверх, и снаряд полетел с такой силой, что воздух зазвенел, словно разрезаемый стрелой. Попал он прямо в ту девушку, которая схватила его в прошлый раз, когда он кидал, после того, как Солейль отошел в сторону. Она болезненно вскрикнула, по инерции отойдя на несколько шагов назад.

– Три – два в пользу десятого!

Солейль похлопал ее по плечу, и она вяло поплелась занимать позицию среди «пленных». По его губам удалось прочитать: «Мы еще отыграемся».

Я мрачно подумала: «Да кто же вам позволит».

– Молодец! – похвалил капитан парня в черной футболке. – Еще раз!

– Да с радостью!

– Приготовились, пошли!

Свисток.

Он снова бросает. Мяч набирает скорость, но… Его перехватывает Солейль – играючи, словно нечто незначительное, пустяковое, – подкидывает вверх и склоняет голову к плечу:

– Далековато вы забрались, не находите?

Слова вырвались из горла неожиданно даже для меня:

– А ты так давно забрался на трон, что уже забыл, как быть хорошим королем?

Зрители на скамейках, не вслушиваясь в наши диалоги, продолжали чесать языками, но все, кто участвовал в игре, замерли. На лицах одиннадцатиклассников отразился обескураженный испуг, словно я оскорбила бога.

Пожалуй, будь я в более адекватном состоянии, не столь расшатанном и раздраженном, промолчала бы. Проглотила эмоции и выместила их на снаряде, возможно, отвоевав еще пару очков, но предпочла выплеснуть их в воздух, о чем впору было пожалеть. Однако разум затягивала пелена насмешливого презрения, и я не могла прикусить язык.

С каждым словом взгляд Солейля становился жестче.

– Заговариваешься, – без выражения произнес он, особенно сильно ударив мячом по полу. Это следовало рассматривать как угрозу.

– Слишком много о себе думаешь, – не осталась в долгу я.

– Я мог бы тебя простить, в конце концов, ты у нас всего лишь несколько дней и еще не знаешь, что к чему, но ты чрезмерно груба, поэтому тебя придется проучить…

– Ты ничтожество, раз опускаешься до патетических речей.

В голубых глазах вспыхнула ярость. И меньше чем через секунду мяч полетел прямиком в меня. Закрученный, едва ли не искрящийся. Мне даже померещилось, что он рычит, готовясь раскрыть гигантскую пасть и поглотить меня целиком и полностью. Словно этот наглец послал вместе с ним весь свой гнев.

Только он не учел того, что гнев я испытываю хоть и не постоянно, но часто. Поэтому мне, пусть и не без усилий, удалось схватить снаряд – обхватить его руками, чтобы не выпускать во что бы то ни стало, стерпеть боль от удара в живот и сбившееся дыхание, проигнорировать горящие ладони и с оскалом поднять голову, язвительно протянув:

– Говорила же, все не так просто, белобрысый.

* * *

– Восемнадцать – двенадцать в пользу одиннадцатого!

Я едва устояла на ногах, так и норовящих подкоситься. Легкие разрывало на лоскутки, пот тек по лицу и застывал на ресницах. Впрочем, даже если бы ничто не застилало глаза, ход игры вряд ли бы развернулся в нашу пользу, как ни больно это признавать, – одиннадцатый вошел в раж и представлял собой уже не просто стену, а сметающий все на своем пути ураган, в глубине которого метал молнии Солейль.

Мысли выжигала бешеная злость. Я не сопротивлялась тому, что раздирало меня изнутри, напротив – принимала и давала управлять собой. Ярость позволяла двигаться резче и быстрее, приглушала боль от ударов и не позволяла останавливаться. В игре остались лишь я и Арлекин – остальные кучковались в зоне «пленных». Я выполняла функции атакующего, со всей силы кидая мяч, и успела оставить на нем пару заметных следов, а Арлекин ловко уклонялась от снаряда, обеспечивая нам подачу. Реакцией она обладала завидной. Капитан выкрикивал дельные советы и указания с противоположного конца зала.

Рыжая с треском вырвала нам несколько очков, но особой роли это не сыграло – отрыв стремительно увеличивался. Мы могли только сопротивляться и стараться не упасть в грязь лицом, хотя, по моему мнению, мы уже это сделали.

Я окончательно выдохлась и корила себя – неужто нельзя было во все предыдущие годы жизни повысить выносливость?! Побегала сорок минут по залу и уже не в силах нормально вдохнуть!

Усугубляло ситуацию также и то, что Солейль непрерывно смотрел на меня, унизительно возгордившийся. Порой он подкидывал мяч вверх, будто издеваясь: «Давай же, поймай». Чувствовала я себя при этом как мелкий котенок, валяющийся в ногах старушки и силящийся зацепить шерстяной клубок кончиком когтя.

Самое обидное – он будто лишь чуть запыхался. Утешало лишь то, что и среди них некоторые ребята были явно готовы упасть и уснуть на месте.

Шансы выиграть сводились к нулю. Только мы проводили удачную атаку, одиннадцатый отбрасывал нас в сторону. Я закипала – кто-то говорил, что матчи жаркие, ибо и мы, и они довольно сильны, а я видела только их силу, но никак не нашу!

– Ну, что делать будешь, котенок? Может, сдадитесь? И нам, и себе время сэкономите.

От этого приторного «котенок» захотелось в срочном порядке всунуть в глотку два пальца и хорошенько прочиститься. От Солейля подобное звучало вдвойне отвратительно.

– И не мечтай, – фыркнула я. – Дальше!

– Как пожелаешь, – отвесил он насмешливый поклон и с легкостью передал мяч своему товарищу.