Соломенная шляпа от солнца вообще не спасает. Я чувствую себя рожком с мороженым, которое плавится и растекается от жары.

Фух, да сколько ещё? Далеко? Далеко… Зря я выбрала полдень для начала новой жизни. Может, точка отчёта и отличная – как обещать себе измениться в новом году. Но вечером тут хоть солнце не такое яркое.

Сварюсь. Точно скоро сварюсь – или свалюсь с лестницы. Почему здесь нет перил? Да, ступени широкие, но и высота – как пятиэтажный дом. Я же пока только где-то этажа до третьего спустилась. Никогда не думала, что без лифта это так сложно. Надо браться за свою физическую форму. Йоги явно мало. Мне всего шестнадцать, а я не могу одолеть несчастную лестницу! Хоть и длинную. И на солнцепёке.

Воды… Её-то я и забыла. Мда. Внизу, кажется, был фонтан – интересно, из него можно пить? Что-то мне подсказывает: когда я спущусь, мне будет всё равно. Если спущусь. А то голова с непривычки от жары кружится так, что я уже ни в чём не уверена.

Но всё когда-нибудь кончается, и конечно, проклятая лестница тоже. До последней ступеньки я добираюсь с полным ощущением, что я мочалка, из которой выжимают пот. Ужас, как тут люди живут?

Зато внизу есть тень – лестница выводит меня в парк. Он похож на сад, в котором я как-то ночью гуляла. По крайней мере, здесь тоже растут пальмы. Но куда больше сосен, почему-то приземистых и очень пушистых. А ещё – деревьев с ажурными, напоминающими кружево, листьями. Они тоже невысокие, с раскидистыми кронами, и растут так густо, что земля под ними, наверное, никогда от жары как следует не нагревается, поэтому здесь прохладнее.

Я стаскиваю рюкзак, роняю его на траву, короткую и наверняка подстриженную – очень уж мягкую. За парком точно кто-то следит, и этот кто-то наверняка скоро меня обнаружит. Но сейчас мне всё равно – я ложусь рядом с рюкзаком и закрываю глаза. В ушах стучит, сознание уплывает. Спа-а-ать! Да, мне бы не хотелось, чтобы мой первый контакт с местными был таким: я в позе морской звезды отхожу от солнечного удара в теньке. Но об этом я подумаю, когда проснусь.

Точно надо заняться своей физподготовкой: если меня лестница так уделала, то как же я здесь без электричества выживу? Пешком же, наверное, ходить придётся? Как люди раньше без метро и машин обходились? Ездили на лошадях, вроде.

Представляю себя верхом. Картинка та ещё.

Да в такой жаре даже лошади сварятся. Может, тут ездят на верблюдах? Этим, наверное, всё нипочём.

А автобусов, похоже, тут нет. Печально. Мда.

Просыпаюсь я в окружении обезьян. И очень быстро понимаю, что это как белки в московском парке – местный рэкет. Ты мне еду, а я тебя, так и быть, не защекочу до смерти. Белки – страшная сила, когда их больше одной, и они решают по тебе пробежаться.

Как выясняется, обезьяны – ещё страшнее. Белки хотя бы молчат. А эти визгливо вопят, тормошат меня и скалятся, когда я отбиваюсь. Окрики не помогают. Одна обезьяна и вовсе хлопает мне лапой по рту, мол, заткнись.

Не знаю, чем бы эта сценка “кошелёк или жизнь” закончилась, но когда обезьяны уже пытаются вскрыть рюкзак, на дорожке неподалёку появляется человек.

Что ж, моё первое знакомство с жителем этого мира происходит именно так: валяясь на траве под деревом, я пытаюсь отбиться от обезьян. Первое впечатление, говорят, самое важное? Тогда я этот экзамен уже провалила.

Человек оказывается смуглым мальчишкой с метлой. Обезьяны при виде него поднимают оглушительный визг и бегут, как злодеи от Супермена Вжух-вжух – и готово.

“Ты мой герой”, – с облегчением думаю я, улыбаясь. Очень хочется посмотреть ему в глаза и понять, здесь я тоже буду одинока или – ну вдруг – есть шанс? Я сперва не решаюсь, а потом думаю: “Была не была!” И старательно считаю про себя.

Мальчик улыбается. Он кажется младше меня – лет тринадцать, не больше. И такой загорелый, что сразу понятно: у моря живёт. И волосы у него чёрные, очень красивые – вьющиеся. Загляденье.

– Спасибо… – Я замираю, потому что понимаю: это не русский. Новый язык плавный, певучий, но совершенно точно не мой родной. Откуда я его знаю?

Да ладно, Лен, стоило догадаться: ты же поняла записку клинописью.

Допустим. Однако письмо – это одно, а говорить на иностранном вслух – совсем другое. Я даже на английском до сих пор только дорогу спросить могу. А ведь как старательно учила, когда поняла, что хочу однажды вырваться из Москвы и поехать на неделю моды в Париж и Милан. Была у меня такая мечта. Несбыточная.

Мальчик расплывается в улыбке и опускает метлу. На меня он смотрит точно как и мужчины в моём мире – из тех, что не хотят сразу меня в свой гарем, как Серый. Этот, наверное, вроде Тёмы – у него восхищение на лице написано.

А поскольку мы знакомы всего минуту и вряд ли его настолько впечатлила растрёпанная девица в мятом костюме, которая не может даже от обезьян отбиться, значит…

Значит, личное счастье мне и здесь не светит.

Старательно скрывая разочарование, я отвожу взгляд и поправляю волосы. Шляпа исчезла – наверное, ветром унесло. Или кто-то из обезьян радостно с ней ускакал. Надо было запасную брать.

– Простите, – я снова запинаюсь и потом говорю медленно, пробуя на вкус слова незнакомого языка, – подскажите, пожалуйста, где я нахожусь?

Мальчик с метлой хмурится было, а потом его глаза расширяются так, словно страшнее он в жизни ничего не видел.

Даже обидно становится. Согласна, я сейчас не в лучшей форме, и с костюмом наверняка не угадала, но не настолько же.

И тут случается странное: я встаю, а мальчик, наоборот, падает, роняя метлу. На колени – лбом в траву.

Э-э-э…

Может, у него обморок? Или припадок?

– С вами всё хорошо? – осторожно интересуюсь я, уже догадываясь, что дело в другом: мальчишка выглядит, скорее, испуганным, чем больным. Он даже как будто побелел, хотя с его загаром это и не особенно заметно.

Может, в этом всё дело? Может, он испугался моей светлой кожи? Я однажды читала, что туземцы в Африке принимали белых миссионеров за призраков.

От этой мысли мне смешно.

– Простите! Правда… Не бойтесь, я честное слово живая!

Конечно, не срабатывает: мальчик только сильнее трясётся.

Я осторожно обхожу его, поднимаю рюкзак и отступаю на дорожку.

– Простите… И спасибо!

Остаётся надеяться, что это не повторится и остальные “туземцы” отреагируют на меня нормально. Если же нет… Я нахожу под одеждой камень, слушаю тихое “тук-тук” и отпускаю. Сбежать можно в любой момент. Но пока ещё рано. Сначала разберусь что к чему.

Всё-таки любопытно, откуда я знаю местный язык? Что-то мне подсказывает, ответ есть у мальчика-матрёшки Дзумудзи. Наверняка и камень именно он мне любезно одолжил – как раз после разговора в кафе. Что же этому Дзумудзи от меня нужно? Он нёс какую-то ерунду про богиню, которая изменяла мужу с человеком. А потом заявил, что человечество в опасности.

Эм… Это человечество? В какой опасности? Почему я раньше об этом не подумала? Если всё так, то мне здесь быть точно не стоит.

Но можно ли Дзумудзи верить? Мало ли что ему показалось. Я пока никакой опасности не вижу. Да, обезьяны тут бешеные. И мальчик с метлой меня почему-то испугался…

Я вытираю пот со лба и выкидываю эти мысли из головы. Гадать бесполезно. Увижу Дзумудзи, или как его там – спрошу. А пока – вот и ворота. Ох какие – сияют так, что глазам больно. Как эти ребята с копьями рядом стоят и даже не щурятся? Может, они как доспехи в музее – одна видимость воина? Или вообще статуи.

Да нет, живые – при виде меня они резво падают сначала на колени, а потом тоже лбом в землю.

Да что ж такое!

– Простите, – тихонько говорю я, натягивая капюшон.

Может, дело в костюме? Вдруг я не просто одета не по местной моде, а как… Не знаю, какой-нибудь здешний злодей?

Ладно, разберёмся. Сейчас присмотрюсь, в чём тут ходят, вернусь домой – и придумаю, что делать. А если проблема в цвете кожи, то автозагар – отличная вещь. И недорогая. Или солярий – надёжнее, но дольше.

В общем, разберёмся.

За воротами раскинулась огромная площадь. С высоты лестницы она казалась шестиугольной, а снизу – просто необъятной. Меня манит шелест фонтана в центре – женская фигура, окружённая не то леопардами, не то снова ягуарами, поднимает руки к небу. Вода льётся из её сложенных лодочкой ладоней.

Что-то в этой статуе меня смущает, но я не могу понять, что. Да и не очень-то получается разглядеть: она позолоченная, а солнце как раз над нею, так что сияет эта дама, как лампочка.

Я отвожу взгляд, смаргиваю слёзы и с удовольствием вижу знакомые и такие привычные торговые ряды. Миры, может, и разные, а вот рынки везде одинаковые. Здесь он пафосный такой – прилавки не просто деревянные, а каменные. Целые беседки в античном стиле! И люди вокруг не снуют туда-сюда, как у нас на Домодедовской, а степенно прогуливаются. Красота!

Хм… Глаза меня вряд ли обманывают, а значит, я здесь не одна такая беленькая. Вон, женщины у ближайшего прилавка тоже очень светлые. Темноволосые, но точно белокожие. Да, закутанные с ног до головы, но на таком солнцепёке это не удивительно. Я б тоже закуталась, если б было во что.

И не так уж с одеждой не угадала. Допустим, лён тут не носят, предпочитают шерсть. Но фасон похожий. На мне сейчас туника и широкие брюки. Здесь в моде юбки, однако если я не стану делать широкий шаг, разницу вряд ли кто-то заметит. А вот куртка будет бросаться в глаза. Ещё бы, она вдобавок серебристая и блестит.

Может, всё из-за неё? Вдруг стража и мальчишка решили, что это какая-нибудь чешуя?

Я стягиваю куртку, вешаю на локоть и старательно заправляю в ворот туники камень – мой билет домой.

Всё, можно идти.

Для верности я опускаю взгляд и стараюсь спрятаться за волосами. Наверное, получается – никто не тыкает в меня пальцем, никто не падает на колени и от ужаса не дрожит. Голову, конечно, печёт. Но с этим я разберусь, как только пойму что к чему.

Первым дело надо узнать про деньги.

И тут меня чуть не сбивают с ног. Я машинально подхватываю закутанную в чёрное старуху и на мгновение забываю даже про жару, потому что приторный запах не то духов, не то… яда?.. не знаю, но он чуть не выворачивает меня наизнанку.

– Простите, с вами всё в порядке?

Старуха слепо щурится, и я осторожно усаживаю её на ближайшую каменную скамью. Оглядываюсь: неужели рядом никого из родственников? Такие слабые пожилые женщины не должны ходить на рынок одни.

И верно: к нам уже торопится юноша. Я привычно прячу взгляд и улыбаюсь старухе. Она тянется ко мне сухой, сморщенной рукой. Кожа на ней вся в пигментных пятнах, и я вдруг думаю, что смерть тоже где-то неподалёку. Наверное, меня ведёт от жары: в голову лезут странные мысли. Например, лицо у смерти моё, только серое и унылое. А ещё я отчего уверена, что слабость старухи вызвана ядом. А отравитель непременно царь. О как! Вижу как наяву: он, величественный, на коне; она, жалкая, у его ног. Вспышка золота… Бред какой.

Это наверняка жара на меня так действует.

– Матушка! – тот юноша уже рядом, осторожно обнимает старуху, бормочет благодарность. Вот ему плевать, как я выгляжу.

Старуха цепляется за рукав моей куртки и всё силится что-то сказать. Я осторожно разжимаю тонкие, скрюченные пальцы и искренне желаю:

– Пусть у вас всё будет хорошо.

Мне чудится, что старуху осеняет золотой свет. И смерть отворачивается, уходит. Мне же, наоборот, становится нечем дышать – правда, всего на мгновение. В ушах стучит кровь, пока я, пошатываясь, встаю и отхожу в тень, где с трудом прихожу в себя. Перегрелась, как пить дать. Попить, кстати, было бы неплохо. И поесть.

М-м-м, какая красивая булочка на прилавке слева! А пахнет так, что я сразу вспоминаю про обед, который был ещё дома, а значит, до лестницы. Я же столько энергии на спуск потратила, неудивительно, что проголодалась.