Карен и ее подруги по женскому клубу. Иногда я не знаю, зачем я их вообще терплю. Ах да, мы опять возвращаемся к телефонным номерам вышеупомянутых восемнадцатилетних студенток. Помимо того, что членство в женском клубе очень нравится моей претенциозной подруге, оно еще и идет на пользу моему стремлению каждую неделю пробовать что-нибудь новенькое. Да, я такой. Можете называть меня Баскин Роббинс… только вкусов у меня не тридцать один, а гораздо больше. Я не виноват в том, что я донжуан. В этом виноват мой отец. Я пришел к этому выводу совершенно самостоятельно. Без дорогущих психотерапевтов.

Они с Карен два сапога пара. Иногда я думаю, что она – его давно утраченная незаконнорожденная дочь. Я люблю своего отца. Ну, может, люблю – это слишком громко сказано. Но, как и большинство политиков, он иногда может быть просто самодовольным дураком. По крайней мере, для меня. Для всех остальных он конгрессмен Макбрайд, обаятельный бывший судья и отец семейства. Не знаю, как моей маме удается его терпеть уже больше двадцати лет. Он так часто лижет задницы разным государственным чиновникам, что теперь уже непонятно, где между ними проходит граница. И хотя мой отец убедил меня выбрать своей специальностью политологию, я не намерен присоединяться к его лизоблюдству. В большинстве случаев. По крайней мере, когда нахожусь вдали от него. Или его коллег. Или его друзей. Ладно, я тоже все время притворяюсь. Но только потому, что я учился у лучших.

Зато он не станет указывать, с кем мне встречаться. Карен. Он бы хотел, чтобы я встречался с ней. Еще бы, ведь она дочь его друга и такого же самовлюбленного нарцисса Джоела Томпсона, чья семья владеет одним из самых больших нефтяных месторождений на юге Техаса. Семья Томпсон очень влиятельна, и мой отец был бы счастлив, если бы я в нее вошел. Разумеется, именно поэтому я этого и не сделаю. Мы с Карен всегда дружили – с тех самых пор, как мы переехали в соседний с Томпсонами дом в Форт-Уорте, когда мне было пять. И когда я говорю «дом», я имею в виду «особняк на огромном прилегающем участке». В том смысле, что, когда мы хотели поиграть, нашим няням приходилось отвозить нас друг к другу на машине.

Зато из-за Карен отец в конце концов разрешил мне пойти учиться в Университет Северной Каролины, а не в одно из заведений Лиги Плюща^[2]. К счастью для меня, отец Карен, несмотря на все свои миллионы, был недостаточно богат, чтобы устроить ее в Гарвард или Йель, но у него было достаточно связей, чтобы его дочь – с ее весьма посредственными оценками – приняли в Университет Северной Каролины. И меня это вполне устраивает. К тому же наша футбольная команда гораздо лучше, чем команда любого из этих дорогостоящих университетов. Правда, не думаю, что когда-нибудь дождусь от отца благодарности за то, что получил стипендию. Это было бы ниже его достоинства.

– Гэвин, хватит уже глазеть на первокурсниц! Еще успеешь, – говорит Карен, продолжая тащить меня за локоть.

Я и не осознавал, что глазею на них. Кажется, это уже вошло в привычку. Наблюдать за девушками. Выбирать себе следующую любовь на одну ночь. Карен все время меня за это подкалывает, но думаю, что за этим скрывается ревность. Думаю, что в глубине души она меня хочет, но никогда мне в этом не признается из страха, что я ее отвергну. Как бы то ни было, в этом Карен права. Она мне нравится, но я ее не хочу. Я никогда ее не хотел. У нее потрясная фигура и лицо фотомодели, я бы с удовольствием с ней переспал, если бы мы не были друзьями, но хорошей подружки из нее не выйдет. Не то чтобы я знал, из кого выйдет – я никогда не встречал девушку, о которой мог бы так сказать, – но точно знаю, что это не Карен.

Мы несемся, огибая Мерфи-Холл, когда я сталкиваюсь с какой-то девушкой, от чего она падает и все содержимое ее рюкзака рассыпается по тротуару.

– Вот черт! – произношу я. – Извини, пожалуйста. Ты в порядке?

Я смотрю сверху вниз на ошарашенную девушку. А она смотрит на меня своими сияющими глазами – карими, или голубыми, или вообще зелеными – трудно сказать при таком освещении. Ее светло-русые волосы собраны в хвост, пряди торчат из него, словно она делала его совершенно не глядя в зеркало.

– Ты что, ходить не умеешь? – говорит она мне снизу.

– Гэвин, мы уже опаздываем! – вопит мне Карен, шагая вперед и даже не оглянувшись на мисс Глаза-Хамелеоны.

– Иди вперед, – говорю я. – Я только помогу… э‐э‐э…

Я смотрю на девушку, все еще простертую передо мной на земле. Обычно от вида красивой особы, в буквальном смысле лежащей у моих ног, у меня в штанах становится тесно. Но в ней есть что-то такое, из-за чего я даже не рассматриваю ее в качестве объекта завоевания. Я испытываю какое-то зудящее желание ее защищать.

– Бэйлор, – говорит она.

Я наклоняю голову и хмурю брови.

– А? – спрашиваю я.

– Меня зовут Бэйлор, – ее тихий мелодичный голос резонирует у меня в груди.

Я поворачиваюсь к Карен:

– Я только помогу Бэйлор собрать вещи. Я тебя догоню, – говорю я.

Карен стоит, скрестив руки на груди, и изумленно смотрит на меня с противоположной стороны поляны. Потом смотрит на Бэйлор и закатывает глаза.

– Как хочешь, – говорит она.

Затем поворачивается и бежит догонять своих подруг по женскому клубу.

– Значит, Бэйлор, – произношу я, отмечая, что мне нравится, как приятно произносится ее имя. – Ушиблась?

– Я в порядке, – говорит она, ползая на четвереньках и собирая свои вещи.

Я опускаюсь рядом с ней и начинаю подавать ей вещи в пределах моей досягаемости. Передаю ей расческу и записную книжку. Потом замечаю его – совсем рядом со мной – и размышляю, как лучше поступить. Я мог бы просто проигнорировать этот предмет и встать, но тогда он был бы очень заметен, ведь он лежит прямо посередине тротуара, а я не хочу, чтобы она смутилась. Я быстро хватаю тампон и наклоняюсь, чтобы засунуть его в рюкзак. Она следит за моим движением своими невероятными глазами и видит, что именно я держу в руках. Очаровательнейший румянец заливает ее загорелое лицо. Она отводит глаза и говорит:

– М‐м‐м… спасибо.

– Гэвин, – говорю я.

– Что? – спрашивает она.

Очевидно, Бэйлор все еще сконфужена инцидентом с тампоном.

– Меня зовут Гэвин.

Я протягиваю ей руку.

Секунду она размышляет, затем пожимает ее. Когда моя большая ладонь спортсмена прикасается к ее мягкой миниатюрной ладошке, клянусь, сквозь меня проходит электрический заряд – и попадает прямо мне в пах.

Господи, это еще что такое? Она же не щеголяет своим декольте и не виляет передо мной задницей. Она вообще в штанах для йоги и в футболке со «Штучкой Два»^[3]. Я даже не уверен, что она накрашена. Но она красива какой-то безупречной естественной красотой. И судя по тому, как Бэйлор опускает взгляд на тротуар, она не имеет ни малейшего понятия о том, как прекрасна.

– Приятно познакомиться, Гэвин, – говорит она.

Задним числом я замечаю, что мы так и не поднялись с земли, поэтому прежде, чем отпустить ее руку, я помогаю ей подняться. Затем неохотно убираю руку, наклоняюсь за учебником, валяющимся у моих ног, и протягиваю его ей.

– Журналистика, значит?

– Ага, – отвечает она. – Это моя специальность.

– О‐о‐о, гораздо интереснее, чем моя. – Я с небольшим отвращением произношу: – Политология.

Она смотрит мне прямо в глаза.

– Зачем ты изучаешь то, что тебе даже не интересно?

Черт! Я знаком с этой девушкой целых две секунды, а ей уже удалось в буквальном смысле поставить меня на колени и заставить сомневаться в своем будущем.

– Бэйлор! Ты в порядке? – кричит кто-то у меня за спиной.

Мне даже не надо оборачиваться, чтобы понять, что я возненавижу человека, которому принадлежит этот голос, кем бы он ни был. По его тону слышно, что Бэйлор ему небезразлична.

– Я в порядке, Крис, – говорит она, стряхивая гравий, прилипший к одежде.

Парень подходит к ней и властной рукой обнимает ее за плечи. Чертов… парень.

– Крис, это Гэвин, – говорит она. – Он помог мне собрать вещи.

– Ну, очень на это надеюсь, – произносит он. – Это ведь он виноват в том, что ты упала. Я все видел вон оттуда.

Он смотрит на меня, и его совершенно не смущает, что я как минимум на десять сантиметров выше и на десять килограммов тяжелее, чем он.

– Здесь тебе не футбольное поле, знаешь ли.

Я злобно смотрю на него. Но я его понимаю. Он не самого крупного телосложения, а тут перед ним стою я – выше и накачаннее. Очевидно, он знает, что я вхожу в футбольную команду. И я прикасался к его девушке. Он метит свою территорию. Я бы делал то же самое.

Подождите… делал бы?

Мне всегда было наплевать на девушек, с которыми я встречался – точнее, которых клеил. Так почему эта девушка, у которой к тому же есть парень, заставляет меня думать о том, как бы сделать ее своей?

– Да, извини.

Я пытаюсь прогнать эти мысли.

– Я не смотрел, куда иду.

– Бэйлор, нам надо идти, а то опоздаем, – говорит Крис и уводит ее, совершенно проигнорировав то, что она нас друг другу представила.

Бэйлор не прощается. Но когда они уходят, она полуоборачивается и бросает мне милейший взгляд. Извинение за грубость ее парня? Подтверждение, что она тоже ощутила электричество от нашего прикосновения? Я наблюдаю за ними, пока пара не скрывается из виду, потом облокачиваюсь на жесткое кирпичное здание за моей спиной и размышляю, что вообще только что произошло.

Я смотрю на землю и замечаю какой-то предмет, блестящий на солнце. Подхожу к кустам и поднимаю его. Брелок для ключей. Наверное, Бэйлор его уронила. Брелок серебристого цвета, на нем выгравирована зебра. Я переворачиваю его и читаю надпись.

Будь тем, кем больше никто не сможет быть… собой.

Я засовываю брелок в карман.

Глава 3

Жизнь спортсмена иногда ужасно паршива. Особенно осенью, когда мы тренируемся по полной. Меня бесит, что я не могу пить и трахаться каждый вечер, как большинство остальных обычных второкурсников.

Но нет, только не я. По крайней мере, не сейчас. Сегодня утром я выхожу на пробежку со своими соседями по комнате и партнерами по футбольной команде – Дином, Тимом и Джонси. Осенью мы бегаем по два раза в день. Мы бегаем почти каждое утро и еще раз после занятий, мы тренируемся почти по четыре часа в день, если считать время, пока нас забинтовывают, саму тренировку и время на прикладывание льда и прочие примочки после. Не говоря уже о двух матчах каждую неделю и дорогу на эти матчи.

Это очень изматывает.

Зато отец не капает мне на мозги, чтобы я вступил в какой-нибудь стремный клуб типа студенческого самоуправления, так что это того стоит. К тому же это помогает мне поддерживать себя в хорошей форме для внеклассных занятий – когда у меня остается на них время.

– Ты заценил новую девушку Юджина? – спрашивает Тим, за что получает толчок в ребра от Джонси – он предпочитает прозвище своему настоящему имени Юджин Джонс.

– Да ладно?! – говорю я. – Ты готов остепениться, друг мой?

Во время разговора мы переходим на быстрый шаг. Дин говорит:

– Блин, я удивлюсь, если он не наденет Марси кольцо на палец до конца года.

– Ого! – удивляюсь я. – А я где был, когда все это случилось?

– Ну где же еще? – говорит Джонси. – С Карен и ее женским клубом. Тебя еще не тошнит от этих напыщенных девиц?

– Нет, и не будет тошнить до тех пор, пока вышеупомянутые девицы продолжают снабжать меня новыми попками, – говорю я. – В любом случае я почти научился их не слушать. Я много времени провожу в наушниках.

Мы все смеемся. Я смотрю на Джонси:

– Значит, Марси, да?

Он улыбается. Черт. По его улыбке видно, что он уже под каблуком. Еще один из нас оказался повержен.

– Остались только мы с тобой, Дин, – говорю я. – Раз Джонси теперь занят, а Тим прикован к своей женщине цепями, то для нас остается больше выбора.

– А то! – подтверждает он, ударяя кулаком о мой кулак.