– Даже не вздумай мое платье на свидание с лягушатником надевать, – снова ворчит Адушка. Мягко улыбаюсь старушке, думая о том, что Вик бы даже иногда «отдыхать» со мной расхотел, если бы я явилась на встречу в наряде Аделаиды Степановны. – Прибереги его для кого-то стоящего, – доверительным шепотом добавляет пожилая женщина.

– Приберегу, – обещаю я, в глубине души очень сомневаясь, что этот «стоящий» когда-нибудь появится.

В общежитие я возвращаюсь с большим пакетом и блуждающей улыбкой на губах. На душе и грустно, и одновременно светло. Хочется взять блокнот и быстрее записать всё, пока не забыла. Ох и офицер, ну и Адушка. Вот это история бы вышла! На разрыв сердца. Кино можно смело снимать. Как же сильно надо любить, чтобы больше восьмидесяти лет помнить? Как Адушка сказала? «Похоронил мое сердце рядом с собой». Я чуть слезами не умылась. И больно, и завидно, и страшно. Такая любовь не каждому дана, для нее смелость и характер нужны. Слабый человек не вынесет, сломается, а я бы смогла. Точно бы смогла, лишь бы взаимно, по-настоящему.

Убрав подарки в шифоньер, аккуратно снимаю промокшее платье и вешаю его на плечики, и цепляю крючком за дверцу. Туфли ставлю в тумбочку, они, как ни странно, сухие. Варька, моя соседка по комнате, снова ночует у своего парня, и я могу спокойно растянуться на своей кровати в одном нижнем белье. Закрыв глаза, закидываю руки за голову и под аккомпанемент затихающего дождя снова и снова прокручиваю в памяти услышанную историю. Горько-сладкое послевкусие настолько осязаемое, что даже вечерний кофе приходится отменить, и я впервые за долгое время не планирую список своих дел на завтра, остаюсь в настоящем моменте, в вечернем сумраке, обласканном выскользнувшей из-за туч луной. В груди кипит и плачет, и снова мечтать хочется, но уже не о своем красавце кураторе. Сигнал доставленного сообщения нарушает мою ночную меланхолию, и я лениво тянусь за телефоном.

Неизвестный номер: Мне нравились твои веснушки. Куда дела?

Черт, Страйк. Совсем про него забыла. Вот идиот, неужели ничего умнее придумать не мог? Прицепился же на мою голову. Хотя, если взглянуть на него объективно, он очень даже ничего, и это еще скоромно сказано. Кравцов из породы мужиков, которым нет нужды заморачиваться поиском девушки для разового «отдыха», они сами под него штабелями ложатся, а потом, наверняка, добавки просят. У Страйка еще в подростковом возрасте был «кобелиный» взгляд, из-за которого от моих метких попаданий пострадали две официантки. Он мне, кстати, жутко не нравился. Высокомерный, тщеславный говнюк. Сейчас Кравцов точно такой же, совсем не изменился, но отстреливать его девок желание отпало. Мне немного льстит, что я) наконец-то привлекла его внимание, и самую чуточку любопытно, чем может закончиться наше общение, если, конечно, я ему отвечу. Страйк – точно не тот «стоящий» парень, о котором толковала Адушка, а еще один любитель свободных отношений мне не нужен. Виктор в этом плане гораздо удобнее и безопаснее. К тому же Вик моложе Страйка лет на пять, а значит, не так безнадежен. С другой стороны, я никому ничего не должна. Виктор сам предложил «без обязательств». Мне девятнадцать – это возраст, когда можно и нужно совершать ошибки, набивать шишки и творить всякие глупости. Потом можно просто не успеть…

Тяжело вздохнув, я на свой страх и риск все-таки записываю номер Кравцова в контакты.

Я: Веснушки сами кончились. Насчет «нравились» не верю. Помню, как ты брезгливо морщился и нос воротил каждый раз, когда меня видел.

Страйк: Тебе показалось, Веснушка. Ты была очень милым ребенком. Просто я тогда выбирал девушек постарше, а избалованные малявки самую малость раздражали.

Я: Ты безнадежен, Страйк. Доброй ночи, – пишу, а сама улыбаюсь от уха от уха.

Страйк: Подожди. Вторую попытку можно?

Я: С чего бы?

Страйк: Ты не шутила про прыжки с парашютом?

Я: Нет, а ты решил попробовать?

Страйк: Честно? Мне слабо. А ты смелая. Если не против, я хотел бы посмотреть, как ты прыгаешь.

Я: Ты меня даже не разглядишь, Страйк. Это провальная вторая попытка.

Страйк: Третью можно?

Я: Валяй. Я сегодня добрая.

Страйк: У меня вторую неделю бессонница. И все из-за тебя.

Я: Мне тебя пожалеть? Ты же врач, выпиши себе снотворное.

Страйк: Лучше пожалеть. Так меньше вреда для здоровья. Мне, чтобы работать, ясная выспавшаяся голова нужна. Ты, вообще, в курсе, что я людей лечу?

Я: Уже? А я думала, что ты до сих пор утки из-под больных выносишь и перевязками занимаешься, – быстро строчу я, высунув от усердия язык.

Страйк: Я ординатуру заканчиваю через месяц, и третий год работаю в онкологическом отделении. Пока в должности помощника хирурга, жду перевод с повышением, – исчерпывающе отвечает Кравцов после непродолжительной заминки, и я тоже на время подвисаю. Неудачная шутка получилась, но он сам виноват.

Я: Серьезный выбор. В онкологии врачи выгорают быстрее, чем где-либо, – спешно реабилитируюсь я.

Страйк: Так я уже начинаю тебе нравиться? – он добавляет подмигивающий смайл и сердечко. Боже, сколько лет этому горе-ординатору? Интересно, он со своими пациентами такой же? Или это только мне повезло непонятно за что?

Я: Скажем так, третья попытка дала надежду на то, что четвертая не провалится.

Страйк: Лесь, может я что-то пишу не так, но клянусь, что впервые так долго переписываюсь. Я в этом полный ноль. Научи, исправлюсь.

Я: Кто тебе разрешил сокращать мое имя? Ты меня удивил, Кравцов. Считала, что у тебя опыта немного побольше, чем полный ноль.

Страйк: С опытом все нормально, ОЛЕСЯ. Кстати, ты знаешь, что мы тезки?

Я: Тебя Олесь зовут?

Страйк: (смеющийся смайл) Твое имя происходит от древнегреческого Александра, что означает защитница. Не благодари.

Я: Ты это только что загуглил?

Страйк: Нет, мою старшую сестру звали Олеся. Ее крестили, как Александру.

Я: Звали?

Страйк: Она умерла. Давно.

Я: Похоже, на этот раз я постоянно пишу что-то не то. Прости, не знала…, – внутри появляется щемящее чувство. Неловкость, растерянность, глубокое сочувствие. Почему мои родители никогда не говорили, что у Кравцовых была дочь? Они не могли об этом не знать.

Страйк: Мы об этом не распространяемся, – с тяжёлым сердцем я читаю ответ на свой мысленный вопрос.

Я: Что случилось? Можешь не отвечать…

Страйк: Давай закроем тему, – просит Кравцов, и мне становится еще больше не по себе.

Я: Мне правда неловко, – признаюсь открыто и абсолютно искренне.

Страйк: Все нормально. Чем занимаешься? – он к счастью меняет тему, и я с облегчением выдыхаю.

Я: Валяюсь в кровати и переписываюсь с очень странным парнем.

Страйк: Может, прогуляемся? Странный парень приедет в любое место. Только свисни.

Я: Свисток потеряла… – бросаю взгляд на часы. Половина одиннадцатого. – Почти ночь. Кравцов, ты ненормальный?

Страйк: Не поверишь, сам каждый день задаю себе этот вопрос. Тогда завтра?

Я: Завтра не получится, буду занята до вечера.

Страйк: А когда ты не будешь занята до вечера?

Я: Ты подозрительно настойчив. Мне надо волноваться?

Страйк: Очень хочу, чтобы ты волновалась из-за меня, ОЛЕСЯ.

Я: Какой-то дешевый подкат, Кравцов, и вовсе необязательно мое имя писать заглавными буквами. Давай на сегодня закончим. Устала дико, глаза слипаются, пальцы не слушаются. Доброй ночи и крепкого здорового сна.

Страйк: Спасибо, буду спать, как младенец. Напишу завтра, Веснушка.

Я вряд ли отвечу, – ухмыляюсь про себя и прячу телефон под подушку. Закрыв глаза, по привычке пытаюсь воссоздать в памяти лицо своего парня, но воображение на этот раз вероломно дает сбой, и вместо сероглазого шатена, по которому одержимо сохну больше двух лет, я вижу самодовольную наглую физиономию Кравцова с заносчивой ухмылкой и похабным взглядом черных глаз. И снова меня охватывает этот странный мандраж, как во время переписки. Глупая улыбка растягивает губы, в животе предательски теплеет. Стыдно признаться, но в нем есть что-то такое… Не, так не пойдет!

Прочь из моих мыслей, Страйк!

Брысь, я сказала!

Ну, пожалуйста…

Ладно, хрен с тобой. Оставайся. Все равно ты никогда не узнаешь, что я с тобой творила этой ночью. В своих фантазиях, разумеется.

Глава 2

Кравцов

– Слушай, я для кого этот центр развивал? Столько лет и сил угробил? Ты хоть понимаешь, кто наши пациенты? И какие деньги ты можешь там зарабатывать? На кой хрен ты в онкологию поперся? Хирурга, бл*ь, гинеколога в нашей семье еще не было. Выделиться решил? Тебя пока до серьёзных операций допустят, поседеть успеешь, а тут все уже готово. Приходи и работай, – лютует отец, меряя шагами гостиную. Мама только за сердце хватается, вжавшись в спинку белоснежного кожаного дивана. Ничего нового. Как Кравцов-старший беснуется, остальным только по углам прятаться остается.

– Пап, давай не начинай. Тебе о моем решении давно было сказано. Я еще и в аспирантуру пойду, а ты дальше силикон в сиськи и задницы закачивай и панику не разводи на пустом месте, – мне каким-то чудом удается не сорваться и выдержать спокойный уверенный тон.

Вот тебе и отцовская гордость, и поддержка. Зашибись у нас семейка. Мать всю жизнь в анестезиологах продержал, хотя она могла покруче карьеру построить, но нет, Сереже надо помогать, а Сережа хрен на нее забил. Живет на две семьи и в ус не дует. Главное, все в курсе, включая законную жену, но делают вид, что это норма в современном обществе.

– Ир, ты посмотри на этого идиота, – изрыгает отец гром и молнии, а на деле впустую сотрясает воздух. – Ученую степень он захотел. Напомнить, кто тебя содержал, за учебу платил, пока ты по клубам и бабам шарился? А теперь самостоятельный стал? Не припозднился, Саш? Я в твои двадцать семь частный медицинский центр уже открыл, дом этот отстроил, дерево посадил и сына родил, а ты до сих пор на папкиной машине ездишь, герой.

– Сам родил или помог кто? – потерев переносицу, остужаю отца ледяным взглядом. К подобным выбросам «праведного негодования» родителя мне не привыкать. Манера воспитания у него такая, как котёнка в каждый угол носом тыкать и попрекать. Если в рот ему не смотришь и не киваешь, значит, дурак. Дед дома в семье такой же бешеный был, зато в клинике психиатрии Корсакова его запомнили как исключительно внимательного психиатра. Яблоко от яблони, как говорится, но я надеюсь, что подальше упал.

– Сереж, ну пусть Саша попробует…, – пугливо мяукает мама с дивана. Заступница, блин, выискалась.

– А ты вообще рот закрой, пока я с сыном разговариваю. Это ты из него недомужика вырастила, пока я на вас всех пахал, – как и ожидалось, матери тоже щедро «прилетает».

– Мать не трогай, – уже по привычке принимаю мамину сторону, встаю между ними, загораживая собой. – Она ни дня без работы не просидела. Меня и в декрете левые тетки няньчили, пока она тебе в задницу дула. Но ты и при таком присмотре умудрялся пациенток и медсестер над своим столом нагибать.

– Саша, ты как с отцом… – ошарашенно шепчет мама.

Вот и жалко ее, и встряхнуть иногда хочется, да только бестолку все. Они оба, как в броне, дальше которой видеть ничего не хотят.

– Воспитали сынка на свою голову! – побагровев, рявкает отец, а у самого глаза трусливо бегают. Правда она такая, слушать тяжело, а опровергнуть аргументов не придумал еще. Остается только на оскорбления переходить, да кулаками махать.

– Уж какой есть. Не устраиваю, пусть Юлька твоя нового родит. Может, успеешь еще воспитать, а я как-нибудь сам, – высказавшись, с чувством неимоверного удовлетворения толкаю стеклянную дверь на террасу и выхожу из смердящей лицемерием гостиной.