Его мать не произнесла ни слова с тех пор, как они выехали с фабрики. Шаса украдкой посматривал на нее, боясь ее сдерживаемого гнева, не желая привлекать к себе внимания, но в то же время вопреки собственной воле не в силах оторвать взгляд от ее лица.

Она сняла шляпку-колокол, и ее густые темные волосы, по последней моде подстриженные «под мальчика», шевелились на ветру и блестели, как антрацит.

– Кто начал? – спросила она наконец, не отводя глаз от дороги.

Шаса немного подумал.

– Я не уверен… Я ударил его первым, но…

Он помолчал. У него все еще болело горло.

– Ну? – резко бросила Сантэн.

– Все как будто было заранее подстроено… Мы посмотрели друг на друга и поняли, что подеремся.

Сантэн промолчала, и Шаса продолжил, запинаясь:

– Он меня обозвал.

– Как именно?

– Я не могу повторить. Это грубо.

– Я спросила – как именно?

Ее голос оставался ровным, но мальчик узнал в материнском тоне хрипловатую предупреждающую нотку.

– Он назвал меня soutpiel, – поспешно ответил Шаса.

Он понизил голос и отвернулся, пристыженный таким чудовищным оскорблением, поэтому не мог увидеть, как Сантэн изо всех сил старалась сдержать улыбку и чуть повернула голову, чтобы спрятать искру веселья в глазах.

– Я же сказал, это грубо, – виновато пробормотал Шаса.

– Значит, ты его ударил… а он младше тебя.

Шаса не знал, что он старше мальчишки с траулера, но его не удивило, что об этом знала мать. Она знала все.

– Он, может, и младше, но он здоровенный африканер, просто бык, к тому же дюйма на два выше меня, – попытался оправдаться он.

Сантэн хотелось спросить Шасу, как выглядит другой ее сын. Был ли он светловолос и красив, как его отец? Какого цвета у него глаза? Но вместо того она сказала:

– А потом он поколотил тебя.

– Я почти победил! – упрямо возразил Шаса. – Я подбил ему глаз и разбил в кровь губы. Я почти победил!

– «Почти» не считается, – ответила Сантэн. – В нашей семье мы не побеждаем «почти» – мы просто побеждаем.

Шаса неловко поерзал на сиденье и откашлялся, чтобы облегчить боль в горле.

– Невозможно победить, когда кто-то крупнее и сильнее тебя, – жалобно прошептал он.

– Значит, не нужно схватываться с ним на кулаках, – сказала Сантэн. – Ты не должен бросаться вперед и позволять ему засовывать тебе в горло дохлую рыбу.

Шаса отчаянно покраснел, вспомнив это унижение.

– Ты должен выждать, – продолжала она, – а когда появится шанс, сразиться с ним твоим оружием и на твоих условиях. Ты должен сражаться лишь тогда, когда уверен, что можешь выиграть.

Шаса тщательно обдумал ее слова, рассматривая их так и эдак.

– Ты именно это сделала с его отцом, да? – тихо спросил он.

Сантэн так изумилась его проницательности, что уставилась на сына, а «даймлер» подпрыгнул и вылетел из колеи.

Она быстро выровняла машину, а потом кивнула:

– Да. Я сделала именно это. Видишь ли, мы – Кортни. Нам незачем драться кулаками. Мы сражаемся с помощью власти, денег и влияния. Никто не может нас победить на нашей территории.

Шаса опять умолк, в очередной раз усваивая слова матери, и наконец улыбнулся. Он был так прекрасен, когда улыбался, даже прекраснее, чем был его отец, и сердце Сантэн сжалось от любви к сыну.

– Я запомню это, – сказал он. – И когда встречусь с ним в следующий раз, я буду помнить твои слова.

Ни один из них ни на мгновение не усомнился, что два мальчика встретятся снова – а когда это произойдет, они продолжат схватку, начавшуюся в этот день.

Бриз дул с моря, и вокруг стояла вонь от гниющей рыбы, настолько сильная, что у Лотара де ла Рея перехватывало горло и его подташнивало.

Четыре траулера все так же стояли у причала, но их груз больше не сиял серебром. Рыба осела, верхний слой сардин подсох на солнце и превратился в темную грязно-серую массу, над которой вились зеленые металлические мухи размером с ос. Рыба в трюмах тоже размякла и раздавилась под собственным весом, и трюмные насосы выбрасывали наружу струи вонючей коричневой крови и рыбьего жира, которые покрывали воды залива все увеличивавшимся мутным облаком.

Весь этот день Лотар просидел у окна заводской конторы, пока его цветные моряки и рабочие стояли в очереди, ожидая платы. Лотар продал свой старый грузовик «паккард» и кое-что из мебели из той металлической хижины, в которой жили они с Манфредом. Это было единственное, что не принадлежало компании, и поэтому не было тронуто судебными исполнителями. Буквально через несколько часов из Свакопмунда приехал перекупщик, почуяв беду, как чуют ее стервятники, и заплатил Лотару лишь малую долю реальной стоимости этого имущества.

– Депрессия наступает, мистер де ла Рей, все продают, никто не покупает. Я теряю деньги, поверьте мне.

Тех наличных, которые Лотар закопал под песчаным полом хижины, хватило для того, чтобы заплатить людям по два шиллинга на каждый фунт жалованья, который он задолжал им. Конечно, он не обязан был им платить, это теперь лежало на совести компании, но такое даже не пришло Лотару в голову, это ведь были его люди.

– Мне жаль, извини, – повторял он каждому, когда те подходили к окошку кассы. – Это все, что есть.

Он не смотрел им в глаза.

Когда все это закончилось и последние из его цветных рабочих разбрелись горестными группами, Лотар запер дверь конторы и отдал ключи судебному исполнителю.

А потом они с сыном в последний раз вышли на причал и сели рядом, свесив ноги с края. Вонь дохлой рыбы была такой же тяжелой, как их настроение.

– Я не понимаю, папа. – Манфред говорил не слишком отчетливо, его разбитая верхняя губа покрылась коркой засохшей крови. – Мы поймали хорошую рыбу. Мы должны были стать богатыми. Что случилось, па?

– Нас обманули, – тихо ответил Лотар.

До этого момента он не чувствовал ни гнева, ни горечи – только оцепенение.

Дважды в прежние годы он ловил пули. На дороге в Омаруру – из винтовки «ли-энфилд» калибра.303, когда они противостояли вторжению войск Смэтса на немецкую территорию Юго-Западной Африки, а потом, много позже, пулю из «люгера», выпущенную матерью вот этого самого мальчика. При воспоминании об этом Лотар коснулся груди и сквозь тонкую хлопковую рубашку-хаки ощутил упругую ямку шрама.

Это было точно так же – сначала потрясение и оцепенение, а потом, гораздо позже, боль и гнев. Но теперь гнев поднимался в нем черными волнами, и Лотар даже не пытался сопротивляться ему. Скорее он наслаждался им, ибо гнев помогал справиться с воспоминанием о том, как он унижался, умоляя женщину с насмешливой улыбкой в темных глазах дать ему время.

– Мы разве не можем остановить их, пап? – спросил мальчик.

Ни одному из них не требовалось точно называть «их». Они знали своего врага. Они научились распознавать его за три войны: сначала это была Бурская война 1881 года, потом снова Великая война буров в 1899-м, когда королева Виктория прислала из-за океанов бесчисленное количество солдат, чтобы сокрушить их, а затем в 1914 году, когда британская марионетка Янни Смэтс исполнял приказы своих имперских хозяев.

Лотар покачал головой, не находя ответа; гнев буквально душил его.

– Должен быть способ, – настаивал мальчик. – Мы сильные.

Манфред вспомнил ощущение, как тело Шасы медленно слабеет в его хватке, и непроизвольно взмахнул руками.

– Это все наше, папа. Это наша земля. Бог даровал ее нам – так сказано в Библии.

Как и многие до них, африканеры понимали эту книгу на свой лад. Они видели свой народ как детей Иакова, а Южную Африку – как землю обетованную, истекающую молоком и медом.

Лотар молчал, и Манфред тронул его рукав:

– Бог ведь дал ее нам, правда, па?

– Да. – Лотар тяжело кивнул.

– А потом они украли у нас все: землю, алмазы, золото и вообще все, а теперь они отбирают у нас наши суда и рыбу. Должен быть способ их остановить, отобрать все то, что нам принадлежит.

– Не так-то это легко…

Лотар не знал, как объяснить это ребенку. Да понимает ли он сам по-настоящему, как это произошло? Он и ему подобные стали скваттерами на земле, которую их отцы вырвали у дикарей и отбили у пустыни с помощью длинноствольных ружей…

– Ты поймешь, когда вырастешь, Мани, – сказал он.

– Когда я вырасту, я найду способ разбить их.

Манфред произнес это с такой силой, что подсохшая губа лопнула и на ней засветилась капля крови, похожая на крошечный рубин.

– Я найду способ отобрать у них все. Увидишь, папа.

– Что ж, сынок, возможно, так и произойдет.

Лотар обнял сына за плечи.

– Помнишь клятву дедушки, пап? Я всегда ее помню. Война с англичанами никогда не закончится.

Они сидели вместе, пока солнце не коснулось вод залива, окрасив их в цвет расплавленной меди, а потом, уже в темноте, ушли с причала, подальше от вони гниющей рыбы, по дорожке вдоль края дюн.

Когда они приблизились к своей хижине, из печной трубы поднимался дым, а войдя в кухонную пристройку, увидели огонь в открытом очаге. У очага сидел Темный Хендрик.

– Иудей забрал стол и стулья, – сказал он, оглянувшись на вошедших. – Но я спрятал кастрюли и кружки.

Они сели на пол и стали есть прямо из кастрюли кукурузную кашу, приправленную соленой вяленой рыбой. Никто не произнес ни слова, пока ложки не заскребли по дну.

– Ты не обязан оставаться, – заговорил наконец Лотар.

Хендрик пожал плечами:

– Я купил в лавке кофе и табак. Денег, что ты мне заплатил, как раз хватило.

– А других нет, – сказал Лотар. – Все кончились.

– Такое уже случалось прежде. – Хендрик раскурил свою трубку, достав из очага тлеющую веточку. – Мы уже много раз оказывались на мели.

– Теперь все по-другому, – возразил Лотар. – Теперь невозможно добывать слоновую кость или…

Новый приступ гнева не дал ему договорить. Хендрик подлил в его оловянную кружку еще кофе.

– Это странно, – сказал он. – Когда мы ее нашли, она была одета в шкуры. А теперь является в большой желтой машине… – Он покачал головой. – А в лохмотьях оказываемся мы.

– Да, это мы с тобой ее спасли, – согласился Лотар. – Более того, мы нашли для нее алмазы и выкопали их из земли…

– Теперь она богата, – кивнул Хендрик. – И приезжает, чтобы отобрать и то, что есть у нас. Ей не следовало так поступать. – Он покачал большой черной головой. – Нет, не следовало ей так делать.

Лотар медленно выпрямился. Хендрик увидел выражение его лица и тут же нетерпеливо подался вперед, а мальчик шевельнулся и впервые улыбнулся.

– Да. – Хендрик усмехнулся. – Что это? Слоновая кость закончилась, охоту давно закрыли.

– Нет, не слоновая кость. На этот раз будут алмазы, – ответил Лотар.

– Алмазы? – Хендрик качнулся назад. – Какие алмазы?

– Какие алмазы? – Лотар улыбнулся, его желтые глаза вспыхнули. – Само собой, те самые, что мы нашли для нее.

– Ее алмазы? – Хендрик уставился на него. – Алмазы с рудника Ха’ани?

– Сколько у тебя денег? – требовательно спросил Лотар, и Хендрик отвел взгляд. – Я хорошо тебя знаю, – нетерпеливо продолжил Лотар и сжал плечо великана. – Ты всегда имеешь небольшой запас. Сколько?

– Немного.

Хендрик попытался встать, но Лотар удержал его:

– Ты хорошо заработал в последний сезон. Я точно знаю, сколько я тебе платил.

– Пятьдесят фунтов, – пробурчал Хендрик.

– Нет, – качнул головой Лотар. – Ты получил больше.

– Ну, может, немного больше, – уступил Хендрик.

– Ты припас сотню фунтов, – решительно произнес Лотар. – Это то, что нам нужно. Дай их мне. Ты знаешь, что получишь потом во много раз больше. Так всегда было, и так всегда будет.

Группа поднималась по крутой и каменистой тропе, освещенной лучами раннего солнца. Они оставили желтый «даймлер» у подножия горы, на берегу реки Лисбек, и начали подъем еще в призрачном сером предутреннем свете.