– Для меня? – переспросила Джордан, недоверчиво усмехнувшись. – Ты явилась туда, чтобы вверить мою жизнь в руки Боудикки в обмен на магнит? Какая самоотверженность! А где ты была три дня назад? Я могла давным-давно спать где-нибудь в чистом поле. Я могла умереть.

– Но не умерла же, – ответила Хеннесси. – Взгляни на себя! Пышешь здоровьем. Глаза горят. Хвост трубой. Разве может красота весны сравниться с влюбленной женщиной? Ты поэтому не заснула?

Значит, вот как.

Именно так раньше начинались их бесконечные перепалки. Джордан уже видела, что Хеннесси жаждет запустить свои когти в Диклана и во что бы ни стало превратить его отношения с Джордан во что-то грязное и одноразовое, отвратительное и порочное.

– Нет, – проговорила Джордан.

– Ты о чем?

– Нет. Этого не будет, – сказала Джордан. – Зачем ты приехала на самом деле?

– Я здесь, потому что ты меня искала, – ответила Хеннесси. – Не ты оставила мне три голосовых сообщения с вопросом, где я? Не ты писала на старые добрые форумы, пытаясь выяснить, не видели ли меня в дебрях Массачусетса? Разве ты не ждала, что я волшебным образом вновь появлюсь в твоей жизни?

Ее слова не были ложью, но они не были и правдой. Почему Джордан так долго все это терпела? Потому что ей пришлось. Нет, это вранье. В конце концов, Хеннесси оставалась ее лучшей подругой… лучшей подругой, которая пожелала ей смерти. А теперь, спустя несколько дней как все грезы заснули, решила побеспокоиться о ее благополучии.

– Это сделала ты, верно? – внезапно спросила Джордан.

– Что именно?

Джордан не понимала, почему так уверена, она просто знала. Это был самый ужасный поступок, который мог прийти ей в голову, поэтому девушка не сомневалась, что ее догадка верна.

– Силовая линия, уснувшие грезы. Твоя работа, да? Не знаю как, но ты это сделала. Уничтожила линию, чтобы перестать грезить. Ведь так?

Она застала Хеннесси врасплох. Ее необычайно словоохотливая половина на мгновение лишилась дара речи. И Джордан окончательно убедилась в своей правоте. Проще всего отрицать. Объяснение и оправдание требуют времени. Девушка точно уловила момент, когда Хеннесси справилась с шоком и начала придумывать дерзкий ответ.

Джордан ее опередила:

– Скажи, силовая линия мертва навсегда? Возможно ли исправить то, что ты натворила?

– Наш разговор вдруг стал немыслимо скучным, – ответила Хеннесси.

Внезапно Джордан совершенно иначе взглянула на то, как на протяжении последних дней она снова и снова оставляла голосовые сообщения. Ей казалось, она звонила, чтобы убедиться, что с Хеннесси все в порядке, чтобы успокоить ее, заверить, что Джордан не уснула. Однако теперь она подумала, что дело вовсе не в этом. Может, она звонила, чтобы узнать наверняка, покончила ли наконец Хеннесси с собой. Тогда Джордан смогла бы перестать оглядываться назад и продолжить спокойно жить дальше. Наверное, это были и не телефонные звонки вовсе. А букет цветов на могиле некогда любимого друга.

– Ты столько лет твердила, что хочешь, чтобы я жила собственной жизнью, что я заслуживаю жить по-настоящему. Но всякий раз, стоит мне сделать шаг в этом направлении, ты все портишь, – сказала Джордан. – Это моя жизнь. Понимаешь? Мы больше не один и тот же человек! Я хочу хорошую студию, шикарные галереи, модные тачки и большое будущее. И я хочу Диклана. Ты не обязана желать того же, что и я. Потому что это мои мечты, понимаешь? Неужели ты не можешь просто за меня порадоваться? Проявить хоть немного уважения моему счастью?

– Я не испытываю ни капли уважения к картинам с сиськами, с которыми ты делишь свою студию, – ответила Хеннесси. – Глядя на них, я ощущаю, как исчезают мои собственные.

И тут Джордан перестала даже злиться. Она чувствовала лишь разочарование.

– Так ты можешь исправить то, что наделала, или нет?

Хеннесси промолчала, молча перебирая сухие листья, нападавшие на крышку одного из мусорных баков.

– Ты считаешь, что лишила меня воспоминаний о Джей, потому что ненавидела ее, но знаешь, что я об этом думаю? В глубине души ты решила ими не делиться, потому что боялась, что я пойму, как сильно ты на нее похожа.

В глазах Хеннесси тлело пламя.

Джордан видела, что она изо всех сил старается подобрать ответ, который ранит так же глубоко. И поэтому снова ее опередила:

– Я больше в тебе не нуждаюсь, Хеннесси. Возможно, я на мгновение решила, что это не так. Но ошиблась. Ты отвратительна и превращаешь в грязь все, к чему прикасаешься. Все кончено.

– Ну, конечно.

– Сделай одолжение: сотри мой номер. И убирайся из моего города.

– Отличная сцена для фильма, – заметила Хеннесси.

Джордан шагнула назад.

– Это конец.

В глазах Хеннесси вспыхнули искры.

– Ты еще передумаешь.

В точности как она. Мнение Хеннесси не отличалось постоянством.

Однако на самом деле Джордан мало чем напоминала Хеннесси. Уже нет.

И кажется, впервые в жизни она стала той, кто уходит.

8

Неподалеку от места, где Джордан Хеннесси рассталась с Джордан Хеннесси, дела у Диклана Линча тоже шли неважно. После того как он забрал Ронана из центра помощи, его день довольно быстро пошел наперекосяк. Десятиминутный крюк в аэропорт, чтобы забрать срочную посылку клиента, обернулся двухчасовой задержкой, поскольку из-за случившейся в туннеле аварии они застряли в пробке под Гаванью. Машины впереди, машины позади. Повсюду, насколько хватало глаз, горели красные стоп-сигналы.

Трое братьев Линч наконец-то вновь собрались вместе. Диклан за рулем. Мэтью, беспокойно ерзающий на пассажирском сиденье. И безмолвный Ронан, неподвижно сидящий на заднем сиденье.

Конечно, все это казалось неправильным. Это всегда будет казаться таковым.

Ронан спал, когда его братья вошли в палату в центре помощи.

Он так и не проснулся, когда к нему подбежал Мэтью и обнял его за голову.

Ронан не проснулся, пока Мэтью помогал Диклану донести его безжизненное тело до машины. И даже пока младший брат поправлял его руки и так и эдак, пытаясь придать ему вид Ронана, небрежно отдыхающего на заднем сиденье. Мальчику никак не удавалось передать присущую бодрствующему Ронану свирепость. Впрочем, принятые им меры привели лишь к тому, что брат стал напоминать труп на портрете викторианской эпохи.

Однако он не был трупом. Он обошелся гораздо дороже, чем труп. Диклану некстати вспомнилось, как он устраивал в кресло в Амбарах не то живое, не то мертвое тело Авроры Линч.

Как же он умудрился родиться в этом адском беличьем колесе.

– Не произноси ни слова, пока мы не окажемся дома, – велел Диклан Мэтью, стоило им покинуть центр помощи. – Пожалуйста, дай мне подумать.

Тишина продержалась, пока в туннеле не загорелись тормозные огни. Медленно подъехав ближе, они тоже остановились. Пять минут спустя Мэтью заерзал. Через десять начал оборачиваться на Ронана. Через пятнадцать…

– Почему он спит? – спросил он.

– Я не знаю, – ответил Диклан.

– Он что, сон?

– Не знаю.

– Тогда почему моя лебединая штуковина его не будит?

– Не знаю.

– Значит, он всегда был сном?

– Мэтью, я не знаю. – Телефоны Диклана гудели наперебой. Машины впереди не двигались. Машины позади не двигались тоже. Ему был нужен план на этот случай, но он никак не мог собраться с мыслями. Оказалось, что он больше, чем просто сложная машина.

– Почему он истощает моего лебедя, но не просыпается? – посетовал Мэтью.

Истощает? Диклан скрыл тревогу. Он рассчитывал, что если Ронан так и не очнулся, значит, живительный магнит на него не действует. А в результате оказался заперт в туннеле с двумя изголодавшимися по силовой энергии персонами и одним магнитом.

– Не знаю.

– А что ты знаешь?

Диклан недоумевал, почему вечный сон достался Ронану, а не ему.

– Я знаю, что этот магнит обошелся мне в целое состояние, я не смогу купить еще один. А значит, этот надо использовать разумно, если ты хочешь дожить до конца учебного года.

На лице Мэтью внезапно отразился ужас.

– Ты хочешь, чтобы я проспал все лето?

– Давай не будем забегать вперед, – ответил Диклан, слишком поздно осознав свою ошибку. Телефоны продолжали гудеть. Какой-то придурок позади них посигналил. Что ж, Бостон, похоже, сегодня никто никуда не поедет. Эй, проснись и пой, проснись и пой. – Мне надоело слушать выхлопную трубу идиота перед нами. Давай включим радио.

Но Мэтью уже закусил удила.

– Погоди секунду. Одну драгоценную секундочку. И вообще, что ты собираешься с ним делать, когда мы вернемся домой? Будешь хранить его в чулане, как старую мебель? Или как М…

– Мэтью, – прервал его Диклан, – ты можешь вести себя тихо? – В салоне машины мгновенно воцарилась тишина. Когда-то давно Ниалл Линч неизменно начинал свои истории с этого вопроса, произнесенного с особой интонацией. «Ты можешь» – нараспев, затем скороговоркой: «вести себя тихо». Мальчики забирались на кровать Мэтью, чтобы послушать рассказ отца, а Аврора устраивалась рядом в кресле. Порой Диклан задумывался, как такое недолговечное создание, как семья Линч, могло оставить после себя столь сильное впечатление. Близок день, когда часть жизни, проведенная без них, станет дольше, чем с ними, но воспоминания о семье по-прежнему полностью владели им.

Притихший на пассажирском сиденье Мэтью, словно ребенок, спрятал ладони под колени и втянул шею в плечи.

– Давным-давно, задолго до того, как ты появился на свет, до того, как на свет появился я, до того, как появился отец моего отца, и даже раньше, Ирландией правили несколько королей, – продекламировал Диклан. Поначалу он отчетливо улавливал в своих словах отцовскую интонацию, но не смог себя заставить от нее избавиться. Умение рассказывать истории оказалось едва ли не единственной родительской заслугой Ниалла.

– Нет, – запротестовал Мэтью. – Только не старую историю.

– Все эти истории старые.

– Я точно помню, что не все.

Ниалл изредка разбавлял старые сказки новыми, но их сюжет оставался прежним: отважный юный герой Мэтью случайно попадает в неприятности, а неисправимый балагур Ниалл неизменно появляется в последний момент и успевает его спасти. Порой в историях появлялись и Диклан с Ронаном. Старший брат в роли ворчливого служителя закона, а средний – вершителя хаоса.

Диклан понимал, о чем просит Мэтью, но у него не хватало ни смелости, ни фантазии, чтобы выдумать подобную историю на ходу. Впрочем, он точно знал, о чем мечтает мальчик. Мэтью хотел историю о недолговечном создании. Жаждал сказку о том, как хорошо им жилось когда-то.

Вздохнув, Диклан окинул взглядом нескончаемую вереницу машин и начал:

– Однажды отец подарил мне грезу.

Мэтью удивленно распахнул глаза.

– Я забрал ее c собой в Агленби, – продолжил Диклан. – А потом в свой таунхаус. И привез ее сюда. Я легко избавлялся от других грез. Продавал их, обменивал. Не знаю, почему сохранил эту. Может, просто потому что она красивая. Моне… Ты знаешь Моне? Наверняка. Он написал водяные лилии, их видел каждый. Так вот, Моне однажды сказал: «Каждый день я открываю все больше и больше прекрасных вещей. Этого достаточно, чтобы свести меня с ума». Или, может быть, «свести кого-то с ума». Неважно. Мне кажется, в этом все дело. Греза оказалась настолько прекрасной, что я стал одержим ею. Я сошел с ума.

И продолжал сходить, ведь по прошествии стольких лет он все еще ее хранил. У него осталось лишь две грезы, которые он не продаст никогда. Первую подарил отец. А вторую, представляющую собой сгусток света, много месяцев назад дал ему Ронан.

– И что же это за греза? – прошептал Мэтью.

– Мотылек. Огромный. Размером с папину ладонь. Белого цвета или зеленого, а может, и того, и другого. Он цвета залитого лунным светом сада, вот какого цвета. Мотылек был сном. А значит, Ниалл мог придать ему любой окрас, какой бы ни пожелал, даже если такого цвета не существует в природе.