15

На следующий день после неудавшегося визита к Костылёву я собираюсь предпринять беспрецедентную вылазку на дачу нашего физика, чтобы спокойно пошарить в его вещах в отсутствие хозяина и ментов. Уверена, дверь опечатана, но вряд ли доблестные стражи правопорядка решили примерить на себя ремесло плотников и заколотили разбитое окно. Скорее всего, милейший Фёдор Иванович ограничился тем, что позвонил родным пострадавшего и сказал:

– Этот ваш мерзкий физик…

Нет, вряд ли. Не думаю, что наш Хучик назвал бы физика мерзким, пусть это и правда. Скорее всего, он выразился как-нибудь так:

– Добрый день! Вас беспокоит такой-то!.. Ваш сын/муж/брат/сват Валентин Данилов получил два пулевых ранения и находится в реанимации! Кстати, на его даче разбито окно и…

В таком случае ни один нормальный родственник до разбитого окна не дослушает. А если дослушает, побежит не на дачу, где холодно, мокро и грязно, а в ту же больницу со свежими фруктами. Ну, или к аптечке за валидолом.

Так что если я успешно доеду до той деревушки и доберусь до его хибарки, на месте может быть три варианта:

1. Окно осталось не заколоченным – коварная уборщица с криминальным прошлым пролезает внутрь и устраивает небольшой обыск (не знаю, осталось ли что-нибудь после ментов, но попытка не пытка).

2. Окно заколочено, дверь закрыта, никого нет – печально вздыхаю, произвожу наружный осмотр, обхожу близлежащие дачки в поисках соседей и иду разрабатывать другую версию.

3. На даче уже кто-то есть – если это не Хучик с ментами, напрашиваюсь в гости и пытаюсь разговорить (в противном случае лучше тихонько свалить – чую, влетит мне за детективную деятельность, ой как влетит). Конечно, всегда есть вариант, что там обосновался неизвестный злоумышленник с пистолетом, но с таким же успехом он может подкараулить меня, например, у подъезда.

А если мне всё же не повезёт наткнуться на злоумышленника с пистолетом, то остаётся одно…

Продумать, что остаётся, не успеваю, потому, что звонит телефон. Похоже, что Хучик таки решил устроить мне за вчерашнее. Однако я обещала брать трубку, когда он мне звонит, и стараюсь выполнять это обещание независимо от времени суток и обстановки.

Хватаю телефон и облегчённо вздыхаю – не Хучик. На тусклом экране высвечивается «Катя Школа», я мигом жалею, что записала ей свой новый номер и обречённо нажимаю на кнопку:

– Алло!

– Марина, привет, – бормочет подруга. – Как дела?

– Нормально, а у тебя?

Угу, нормально, сейчас ведь зависнет на телефоне на полчаса, пересказывая все сплетни, а потом и допрос устроит в духе гестапо. А ведь до Галькиной гибели, помню, подруга была молчаливой как партизанка.

– Да так, временами… Марин, а ты дома? Я как раз недалеко, хотела подъехать, – смущённо вещает подруга.

Подозреваю, что Катерина опять собирается попросить меня посидеть с её малолетним сынишкой пока она соблазняет очередного мужика в надежде наконец-то устроить личную жизнь. Похоже, подруга узнала про то, что я сижу без работы, решила, что мне нечем заняться (про расследование она не знает), и рассудила, что для меня не составит труда покараулить её оболтуса. Тогда поездка на дачу накроется медным тазом.

– Не, Кать, я не дома, – выдаёт мой язык почти без участия мозга.

– Да? – разочарованно вздыхает подруга. – А где? Мы как раз заезжаем во двор, могу подождать…

Вот интересно, с кем это они «заезжают»? Похоже, что Катька отхватила кавалера с машиной. Хорошо бы взглянуть.

Снимаю куртку, сгибаюсь в два раза и, прячась за мебелью, подбираюсь к окну во двор. Свет я не зажигала с утра и вообще по большей части сидела на кухне (там, кстати, окна в другую сторону – квартира-то угловая), а на окнах тюль, так что, надеюсь, снаружи меня не видно.

Ну что ж, двор как двор, лица те же. Из нового – паркующаяся у моего подъезда «семерка» неприятного темно-зелёного цвета. М-да. Похоже, что Катька опять подцепила себе не особо солидного кавалера. Ну, раз за рулем, то надеюсь, что не алкаш…

– Чего замолчала, – оживает трубка у уха. Дальше Катька со свойственной ей проницательностью предполагает, что я выдумываю отмазку.

Но тут она не права – я её уже выдумала.

– Прости, я сейчас на вокзале, автобус через двадцать минут. Давай в другой раз…

– Когда приедешь? – перебивает Катька. Ой-ой, а голос-то мрачный, наверно, обиделась. Я ощущаю уколы совести, но делать-то нечего, буду врать дальше.

– Наверно, дня через два. Знакомая пригласила…

– Понятно, – бросает Катька, и совершенно другим, каким-то жалобным тоном сообщает, – а я тут тебе работу почти нашла…

– А где?..

– Вообще, я хотела при встрече.

Всё ясно. Судя по уровню секретности, подруга собирается предложить мне пойти мыть полы в американскую разведку МИ-6.

– Ой, нет, давай в другой раз…

Мы слезно прощаемся, я обещаю позвонить «как приеду», но Катька сама не знает, останется ли вакансия. Нет, это точно МИ-6, больше некуда, ещё и с переездом в Нью-Йорк.

Вообще-то, работа это неплохо, но что тогда будет с расследованием? Наверно я всё же вернусь к вопросу трудоустройства чуть позже – когда найду всех убийц… кстати, мне почему-то кажется, что их несколько. Не знаю, сумел бы один человек произвести столько трупов.

Зелёная машина покидает наш двор, а я торопливо собираюсь (пока ещё кто-нибудь не пришёл или не позвонил), и несусь на вокзал.

Удобного транспорта вроде ментовской машины не предвидится, придётся обходиться общественным. Автобус приходит с опозданием и плетётся как черепаха. Ещё в нём ужасно холодно, и я стучу зубами, кутаясь в куртку, пока какая-то горластая баба, огромное ей спасибо, не заставляет водителя включить печку. Потом ещё полчаса на автобусе, минут двадцать пешком по чавкающей под ногами грязи и впереди появляется ряд практически одинаковых дач. Которая из них наша? Похоже, вот эта.

Замок на низенькой калитке не предусмотрен, только щеколда от ветра. Спокойно проникаю во двор (после продолжительного визита стражей правопорядка он не может похвастаться аккуратностью), осторожно обхожу дачку по кругу, чтобы не вломиться туда, если внутри хозяева… и понимаю, что предосторожность была не лишней – в дальнем окне горит свет. Пригнувшись, подбираюсь к окну и прислоняюсь носом к стеклу.

Скептически рассматриваю потрёпанный диванчик и рыдающую на нём Людмилу-Литературу.

Хотелось бы знать, чего эта дама забыла на даче у физика? В таком интерьере она совершенно не смотрится.

Можно предположить, что она поливает дачу слезами исключительно из нежных чувств к физику (все знают – между ними что-то есть). Не знаю, не знаю, по-моему, это лучше делать в больнице.

Ещё вариант – она подстрелила его сама, а сидит и психует из-за того, что не насмерть. Такие вот крокодильи слёзы. Хотя вообще-то Литература ещё та крокодилица, не думаю, что она в состоянии впасть в истерику по такому пустяковому поводу. Ну, разве что это слёзы раскаяния.

Хотя едва ли. Слишком мелодраматично.

Пока я прикидываю варианты и раздумываю, что делать, Людмила отводит руки от лица и начинает тереть глаза. Ой, ну и жуть! Текущая по щекам косметика – то ещё зрелище.

Решившись, стучу в окно. Литература вздрагивает и оглядывается; приветливо машу лапкой и показываю в сторону двери: мол, впусти. Людмила кивает не сразу – какое-то время она с подозрением изучает мою физиономию – но потом всё же поднимается с допотопного диванчика и выходит из комнаты.

Оббегаю дачку и подхожу к двери: закрыто изнутри, надо ждать. И вот я жду. Стою, замерзаю, подпрыгиваю, чтобы согреться, и снова жду. В бесплодном ожидании проходит минут пятнадцать, я успеваю окоченеть на ветру и подумать, не стоит ли позвонить Хучику и покаяться. Дважды.

Но вот скрипучая дверь открывается на треть, и на пороге изволит появиться Литература – умытая и накрашенная, как ни в чём не бывало. Все ясно – мадам наводила красоту.

– Что вы тут позабыли? – шипит она.

Высокий ломоносовский слог в действии: вот надо же ей сказать «позабыли» вместо стандартного «Марина, чего притащилась»?

У меня нет никакого желания любезничать с этой леди, когда из-за долгого ожидания зуб на зуб не попадает:

– Давайте зайдём, я замёрзла как десять собак! – отодвигаю её плечом (нужный эффект достигается не за счёт моей мускульной силы, а потому, что Литература брезгливо отшатывается), заскакиваю внутрь (ненамного, но всё же теплее) и скептически изучаю пол. – Ничего, что я в обуви? Тут очень грязно.

Людмила закатывает аккуратно накрашенные глаза и предлагает сообщить, что мне понадобилось на даче у её любимого физика. Она, очевидно, не собирается отвечать на мои вопрос и вообще хочет выкинуть меня побыстрее.

Поэтому я решаю начать с провокации:

– Скажите, вы в курсе, что меня посадили в тюрьму из-за физика?

Людмила отводит глаза, и я понимаю – знала! Вот ведь змеища! Она была в курсе, но не только продолжала спать с физиком, но и не гнушалась регулярно тыкать носом в мою судимость. Которая появилась из-за физиковского карьеризма.

По-видимому, эти мысли отражаются у меня на лице, потому, что Людмила определённо вздрагивает. Она что, боится? Меня?

Наверно, она решила, что это я подстрелила козлину Данилова, дабы свершить свою месть, а сейчас решила отправить в больницу его любовницу. Воссоединить их в реанимации и восстановить справедливость.

– Успокойтесь, не нервничайте. Да я сама узнала об этом не так давно, от ментов. Я всё ещё надеюсь расцарапать гаду морду, но только после того, как он выпишется.

– Тогда зачем вы пришли? – с надрывом вопрошает Людмила.

Обдумав сложившуюся ситуацию, я снова решаю рассказать правду. Надеюсь, что выйдет не так, как с Василисой, и на меня не начнут орать.

– Я пытаюсь найти убийцу того ребёнка, Гальки и сторожа, а также того субъекта, кто подстрелил физика и ткнул меня ножом. Поэтому расскажите, пожалуйста, всё, что знаете.

– С какой это стати? – неожиданно окрысивается Людмила.

Может, сказать ей, что у меня есть знакомый мент, который непременно заинтересуется, почему она не желает помогать следствию? Могу представить, что он ей скажет… и что он потом скажет мне, припомнив и трюк с переодеванием в бомжиху, и визиты к Костылёву под видом учительницы, и прочее, прочее…