– Так у неё же сердечный приступ!

– А вот и нет! Фёдор Иванович… ну, помнишь, который из Следственного комитета? Маленький, круглый, голубоглазый, волос почти нет, одна седина. Так вот, он говорил, что Гальку отравили. Подсыпали ей какое-то сильнодействующее лекарство.

От избытка чувств Катька опрокидывает кружку:

– Точно маньяк!..

Её изрядно разбавленный молоком чай разливается по столу. Хватаю кухонное полотенце, начинаю вытирать; Катька вскакивает и с руганью убирает на мойку конфеты и пустую сахарницу. В процессе она задевает локтем мою чашку и та падает, да так неудачно, что по полу разливается горячая лужа с лимонным ароматом. Печально поднимаю с пола отвалившуюся ручку – ну вот, опять полы мыть!

Катька виновато вжимает голову в плечи:

– Ну чё, я-то причём… это ты так поставила, она бы всё равно кокнулась…

Секунд двадцать, не меньше, обдумываю это замысловатое извинение – на первый взгляд кажется, что меня ещё и обозвали криворукой, но в этом вся Катька. На неё нельзя обижаться. С улыбкой просвещаю подругу, что на самом деле в этом происшествии виноваты советские строители, которые пожалели квадратных метров для нашей кухни, после чего иду в ванную за большой тряпкой.

Катька с ногами забирается на табуретку и продолжает рассказывать: на прошлой неделе Бориса Семёновича увезли на «Скорой» с гипертоническим кризом, но вчера наш неугомонный директор снова появился на рабочем месте и продолжил руководить школой с присущим ему энтузиазмом. Катька подозревает, что он сбежал из больницы, радея о благе вверенного ему учебного заведения, ведь после гипертонического криза так быстро не отпускают.

– Я думаю, это и есть маньяк, – заговорщически сообщает подруга.

Мне очень хочется рассказать Катьке, кто на самом деле совершил эти убийства, но нельзя, Хучик не одобрит. Особенно если при задержании случится какая-нибудь накладка и Костылёву удастся сбежать.

А жаль. Я бы с удовольствием успокоила Катьку – а то она явно видит себя следующей жертвой выдуманного маньяка. Хотя по-моему это логично – если не знать о ситуации с Костылёвым, можно подумать, что убийца специализируется на уборщицах.

Пока я размышляю о маньяках, Катька ворчит, что я кулема, и как можно жалеть человека, который тебя уволил. Пытаюсь объяснить, что на самом деле Борис Семёнович не плохой, просто нервный и слишком сильно печётся о благополучии школы. А я… как говорится, лес рубят – щепки летят. Ну и ладно. Специалисты моей «эксклюзивной» профессии требуются везде, вот вылечу простуду и вплотную займусь работой.

Какое-то время мы обсуждаем состояние рынка труда уборщиц, потом переходим на женские мелочи, и вот наконец Катька заявляет, что ей пора. Старательно изображаю на лице огорчение. За последний час подруга совсем утомила своим пессимистичным настроем и постоянным брюзжанием в адрес несовершенного мира. Наверно, я просто отвыкла от её общества.

В прихожей Катька с огорчением обнаруживает, что сапоги до сих пор влажные. Радушно предлагаю засунуть газету. Подруга отмахивается, уверяя, что добежит до дома и без самодельных стелек. Всё равно, если на улице до сих пор идёт утренний снег с дождём (а с чего бы ему перестать идти?), она промокнет меньше, чем через минуту.

Сочувственно поддерживаю разговор:

– Ага, только вышел, уже весь в грязи.

Катька подозрительно щурится:

– Ой, не надо ля-ля! Это ты везде грязь найдёшь, а я хожу аккуратно!

Демонстрирую ей чуть заметные бурые пятнышки на рукаве пальто. Катька приходит в ужас и начинает перебирать всех встречных водителей, пытаясь сообразить, кто её так обрызгал.

– Да ладно, сейчас даже шпроты отстирываются.

Последняя фраза возвращает подруге почти утерянный оптимизм:

– Скажи: Катька, дура, запарила ныть, – хихикает она.

Растягиваю губы в улыбке и открываю дверь. Запарила, конечно, но если сказать, то она обидится.

– Пока! Заходи.

– Зайду как-нибудь, – откликается Катька, исчезая из зоны видимости вместе со своим дурным настроением, мокрыми сапогами и заляпанным грязью пальто.

Скрываю вздох облегчения и отправляюсь на кухню перемывать полы после чая и Катькиных депрессивных флюидов. Запала хватает на пять минут. Ещё полчаса я хожу нога за ногу, борясь с желанием забросить стихийную уборку и лечь на диван с книгой.

Потом звонит Хучик.

– Не знаю, как вам сказать, – начинает следак. – В общем, мы отзываем наружное наблюдение, так что можете сходить погулять. Предупреждаю ваши вопросы: нет, мы его не взяли. Костылёв застрелился.

– Как?!

– Надеюсь, это не риторический вопрос, – хмыкает мент. – Взял пистолет, засунул в рот и нажал на курок. Что интересно, по Валентину Данилову, скорее всего, стреляли из этого же оружия. Полное соответствие установит экспертиза.

– Фёдор Иванович, а когда… это случилось?

– Утром, – судя по голосу, Хучик морщится. – Мы опоздали часа на три. Ну что ж, поздравляю, дело закрыто.

Мент обещает зайти ко мне вечером, но как-то не слишком уверенно. Напоследок он сообщает, что его ребята заметили, как в подъезд шмыгнула какая-то мелкая подозрительная бабенка.

– В коричневом пальто? Тогда это Катька, моя подружка. Вы её знаете, она тоже работает уборщицей в нашей… в моей бывшей школе. Но вы не волнуйтесь, мы просто попили чаю и немного посплетничали, не про убийства.

Хучик успокаивается и снова обещает заехать.

После этого звонка и чай уже как-то не пьётся, и вообще на душе становится невесело. С одной стороны, всё сложилось неплохо, а гнусный убийца нашёл тот же конец, что и его несчастные жертвы. С другой – мы уже никогда не узнаем всех подробностей этого кровавого дела, не заполним белые пятна в рассказанной Хучиком истории и…

Размышления о белых пятнах в кровавой истории прерывает дверной звонок. Вот кто там опять! Надеюсь, за дверью не прячется внезапно воскресший Ярослав Костылёв. Или, скажем, Костылёв-зомби с дырочкой в голове…

Но нет, в квартиру снова вваливается недовольная Катька:

– ещё раз привет. Я не забыла у тебя зонтик?

– Да вроде нет…

Она волчьим взглядом оглядывает прихожую и, как и я за секунду до этого, обнаруживает отсутствие каких-нибудь подозрительных зонтов.

Прикрыв глаза, вспоминаю: звонок, в дверь бочком проскальзывает Катька в своём потёртом коричневом пальто. На голове у неё вязаная шапка, на ногах – коричневые сапожки длиной до середины икры, на плече сумка, в руках коробка конфет.

– Честно говоря, не припомню никаких зонтиков…

Катька жалобно шмыгает носом:

– Может, на кухне? На, подержи, – она суёт мне шуршащий пакет с какой-то стеклянной бутылкой, скидывает сапожки и бросается на кухню. – Вот блин!..

Действительно, блин. На кухне нет никаких зонтов. Может, Катька забыла его у своего кавалера, любителя бюджетной «Палитры» и утренних походов в кино?

Подруга неопределённо пожимает плечами, забирает пакет и зачем-то ставит на стол бутылку водки. Неслабую такую, поллитровую, если не больше. Снимает крышечку:

– Хочешь?

– Я? Ты это мне? – оглядываюсь, и, не обнаружив на кухне других кандидатов, перевожу недоумённый взгляд на Катьку. – Ты что, забыла, что я не пью? Аллергия.

Катька кивает и тычет в меня чекушку. Ах, нет, чекушка это же четверть литра, а тут половина.

Не суть.

Проблема не в водке, а в том, что мне почему-то не нравится Катькина кривая ухмылка.

Я открываю рот, чтобы спросить её, в чём проблема – а Катька не медлит, она хватает кухонный нож и тычет мне в ребра.

– Ай! Ты рехнулась?! – пытаюсь отшатнуться от этой маньячки, но она хватает меня за шиворот и снова прижимает нож к ребрам.

– Пей, солнышко, – ласково произносит «подружка». – Пей или узнаешь, почем пирожки по четыре копейки.

Никогда не понимала этот дикий анахронизм, но сейчас Катька явно имеет в виду, что если я не выпью пятьсот грамм водки, то получу «перо под ребро». С другой стороны, мой несчастный, непривычный к злоупотреблению алкоголем организм может эти поллитра не пережить. Наверно, на это как раз и рассчитывает моя бывшая коллега. А что? Смерть от водки – почти не криминал, и даже Хучик, наверно, не успел изучить меня так хорошо, чтобы знать – я не беру в рот спиртного ни при каких обстоятельствах. Мой максимум это однопроцентный кефир (говорят, в нём тоже есть пару градусов алкоголя). Вполне ожидаемо становится не по себе, и в пустой голове вертится нелепая мысль о том, что когда тебя хочет прибить единственная подруга, это не столько детектив, сколько банальное «мыло».

Впрочем, меня немного оправдывает тот факт, что изначально подруг было две, но одна погибла при загадочных обстоятельствах. А интересно…

– …как ты собираешься закалывать меня этим ножом? Он же тупой, как мой бывший муж. Я даже не помню, когда его точили в последний раз. В смысле нож.

Катька демонически шмыгает носом:

– Заколю, не боись. Тупым ножом тоже можно, только больнее, – она толкает меня на стул и доброжелательно добавляет. – Пей водку, умрёшь безболезненно. Вот щас нажрёшься и даже не почувствуешь свой отек Квинке.

– Зашибись перспективы…

Осторожно, чтобы не поймать ещё пару царапин, усаживаюсь за стол и ощущаю какой-то предмет в кармане домашних штанов. Похоже на телефон. Кажется, я машинально сунула его в карман после беседы с Хучиком…

Кстати.

Тихонько нащупываю кнопку звонка. У старых моделей там специальные рисочки, очень удобно.

Вот только гудок на исходящем вызове слишком громкий. Зараза!

Катька с матюками отнимает телефон, сбрасывает и, вижу, с трудом удерживается от желания отвесить моей скромной персоне воспитательных пинков. Экс-подруга явно не хочет портить побоями потенциальный труп.

Философски пожимаю плечами:

– А ты как думала, в сказку попала?..

Тут Катька срывается, начинает визжать, отвешивает мне оплеуху и тычет в зубы горлышко от бутылки. Не рискую противоречить – в таком состоянии она реально прирежет и не заметит – делаю глоток и захлёбываюсь тошнотворной обжигающей жижей.

Прокашлявшись, глубокомысленно замечаю:

– Ты, Кать, хотя бы пустырник попей. Убийца это очень нервная работа. Или у тебя это хобби?..

Катька широко распахивает глаза, начинает нервно смеяться, параллельно задвигая какие-то невнятные объяснения, что это всё ради сынишки. Угу, десять раз. Ребёнку в любом случае лучше жить в бедности, а не в детдоме, в который он попадёт, когда Катька сядет в тюрьму. А если не сядет, то мама-убийца – тоже не самый лучший вариант.

После второго глотка я начинаю ощущать неотвратимое влияние алкоголя. С одной стороны это вроде расслабленность, с другой – стало сложнее сосредоточиться, в том числе на собственном спасении.

После третьего глотка голова начинает слегка кружиться, и сразу же вспоминается, что я не закусываю, и что на непривыкший к алкоголю организм водка действует сильнее. А если с учётом недолеченой простуды – ещё сильнее. Типа одно лезвие бреет чисто, второе – ещё чище. Боюсь, совсем скоро я буду находиться в нетранспортабельном состоянии, и Катерине придётся самостоятельно вливать омерзительное пойло в мою бессознательную тушку.

Пока это не произошло, хотелось бы уточнить пару моментов. Бывает, у преступников появляется желание обсудить свои кровавые преступления, а несчастная жертва успевает сбежать… или к жертве успевают приехать менты.

В любом случае мне не помешает притвориться пьянее, чем есть на самом деле – может, экс-подруга расслабится и… см. выше.

– Слышь, Кать! Может, расскажешь, из каких соображений ты всех поубивала?…

Вот оно, тлетворное влияние этилового спирта! Простая фраза «из каких соображений» уже даётся с трудом и почему-то вызывает у Катьки легкий ступор: