– Там мог быть не один такой аппарат, и с гораздо большей скоростью съемки. Я не хочу рисковать и подставлять разработки под камеру.

– Мы это поняли, тоже самое говорил и товарищ Филин. Но, я спрашиваю о другом приказе, запрещающем лицам, находящимся под охраной оперативного отдела, летать самолетами. Вполне достаточно тех жертв, которые понесла страна в авиакатастрофах.

– Товарищ Сталин, но я – летчик и авиаконструктор. Это моя работа, а вы серьезно ограничиваете этим скорость моих разработок. Я не спорю, что условия для работы мне созданы идеальные. Оперативный отдел работает просто сказочно. Никаких бытовых нужд не стало. Занимайся своим делом, и мы тебе во всем поможем. Но я – довожу самолеты. Я их должен чувствовать. Я так работаю всю свою жизнь.

– Другие авиаконструкторы беспрекословно выполняют эти требования.

– Я могу назвать несколько человек, которые просто не докладывают об этом. Но не хочу этого делать. Кстати, Поликарпов очень болен, ему требуется операция и как можно раньше. Рак.

– Мы обязательно направим его на лечение к Бурденко. Я подумаю о том, что вы сказали. Но я вас пригласил не для этого. Страна испытывает острую нехватку полезных ископаемых. По нефти у нас разговор уже состоялся. Возьмите вот эту карту и поработайте над ней. Наверняка многие месторождения были открыты позднее, и вы их знаете. Постарайтесь вспомнить, где находятся эти богатства. И, это нужно не товарищу Сталину, товарищ Никифоров, это требуется стране. И чем быстрее, тем лучше.

– Разрешите пройти к столу?

– Вы сможете прямо сейчас?

– Я думал уже над этим. Мы поручили инженеру Лозино-Лозинскому разработать турбовинтовой двигатель мощностью около трех тысяч лошадиных сил, который закроет все текущие проблемы с моторами для авиации. Для этого требуются новые материалы, поэтому я уже думал над этой проблемой. И так! – я наклонился над картой и стал наносить на нее условные значки, затем достал планшет и открыл электронную карту, где мною были проставлены еще такие же, но я их не все помнил на память. Часть районов я просто обводил кругами и делал надпись: газовые месторождения, нефтяные поля.

– И вот еще. Это крупнейшее в СССР месторождение урана. В прошлом году немцы начали работы по его обогащению. К концу 44-го года они выделили U-235 для создания трех атомных бомб. Уран они добывают в Чехии, в Моравских Альпах, и есть несколько небольших, но богатых месторождений на территории самой Германии. Это – оружие, которое применялось в той войне. Известно об одном случае применения его немцами, против конвоя англо-американского флота, и два взрыва произвела Америка, не считая испытаний. СССР создал бомбу в 49-м, из-за этого пришлось поступиться частью Западной Европы и согласиться разделить Берлин.

– То, что уран – это оружие, я знаю, мне докладывали об этом.

– Нам, для успешного создания реактивной авиации, требуются никель, вольфрам, тантал, рений, рутений, алюминат кобальта, фторопласты и синтетические масла, товарищ Сталин. Вот отдельный список, без них на создание хорошо работающих двигателей уйдут годы. А небо надо удержать сейчас.

– А золото?

– Да я обозначил! Вот, вот, вот, вот и вот. Это крупные месторождения. Мелких я не знаю.

– А это что?

– Алмазы. Здесь трубки, а вот тут подводные россыпи в трех местах.

– Алмазы? Вы не путаете?

– Нет, трубки надо искать по пиропам, природным гранатам, но вот эти трубки я привязал точно, и вот их координаты.

– Как добываются рассыпные алмазы?

– Драгами, как золото добывают. И еще, товарищ Сталин, мелкие технические алмазы производятся у нас путем воздействия высокого давления на графит с помощью имплозивного взрыва. Метод открыт в СССР во время создания ядерного оружия. А это – надежные плунжерные пары для топливных насосов, да и, вообще, абразивы – наше все.

– Поставили вы передо мной дилемму: с одной стороны, требуется категорически запретить вам летать, с другой стороны – это подрезать вам крылья. На сегодня все, товарищ Никифоров, отдыхайте. Завтра покажете, что получилось с винтами.

– Да вот они. Визиты руководства только мешают работе, все срываются с мест и спешат отметиться перед вашими глазами, а потом куча разговоров, вместо работы. «Он сказал: то-то, повернулся и посмотрел эдак». И не успокаиваются несколько дней. Я – не публичный человек, меня это раздражает.

– Вы не понимаете значения этих встреч. Необходимо сплотить всю страну перед огромной опасностью. Я буду завтра у вас.

Он, действительно, приехал на следующий день, но целью визита был вовсе не винт, а выездная сессия военного трибунала Московского гарнизона. Старший лейтенант Ягудин, заместитель начальника службы снабжения НИИ был разжалован, лишен правительственной награды: медали «За трудовое отличие», получил 15 лет лагерей и 10 лет поражения в правах. После заседания выступил сам Сталин и в речи упомянул «битву конструкторов за воздушное пространство».

– Вы, товарищи, находитесь на самом острие этой битвы! Сюда стекается все, что создано нашими конструкторами и трудящимися! Вы, как никто другие, должны отчетливо понимать свою ответственность за сохранение Государственной и военной тайны страны Советов. А такие как Ягудин – позорят ваше честное имя. Крепите обороноспособность нашей Родины! Вскрывайте злобные замыслы врага!

Ну, и пошел сыпать сплошными лозунгами. Немцев увезли на автобусе на бесплатную экскурсию по ВДНХ, а три самолета, звеном, выполнили показательные полеты. Одна из машин, которая с прозрачными крыльями, имела сейчас двигатель М-63, и превосходила остальные по мощности. Сделано это было специально: все расходы и проводимые операции по уходу за машинами тщательно калькулировались, как по финансам, так и по времени. Сталину мы показали М-62ИР, который наработал к тому времени в постоянном режиме 453 часа с полными оборотами и полной нагрузкой. Чтобы проводить такие испытания у него стоят двойные фильтры по маслу и топливу, что позволяет их своевременно менять и чистить по очереди.

– Что скажете, генерал? – спросил Сталин у Филина.

– Машина потеряла 3,2 % мощности, дальше ухудшение характеристик пойдет по экспоненте, положенные 10 % будут выработаны к 870–1000 часам. Ломаться вроде не собирается, тьфу-тьфу-тьфу.

– То есть, паспортные 1500 часов она не выработает? Так? Почему, товарищ Никифоров?

– Из-за масла, товарищ Сталин. Требуется, как минимум, добавки молибденита, и перейти на полусинтетическое масло, добавив в него предельные олефины в виде дигалогенидов со фтором, F2, так называемые жидкие фторопласты, но придется менять войлочные масляные фильтры на механические щелевые. В обоих случаях. Молибденит, тоже, через войлок не проходит и выпадает из масла.

– Молибденит – это что?

– Вам формулу или…

– Формула не нужна.

– Полуфабрикат для получения молибдена, который используется для производства ламп накаливания и в радиопромышленности. А олефин можно получить из фреона. Он есть на заводе «Холодильного оборудования», но не из любого, из фреона-22. Если его нагреть до 78 градусов, и пропустить через олефин фтор, то получим дигалогенид, добавку в масло, повышающую его способность образовывать неразрывную пленку при высокой температуре.

– А почему сразу не сказали?

– Я, вообще-то, хотел посмотреть, будет или не будет работать двигатель первой серии. Он ведь мог разрушиться много раньше, если плохо собран или имеет бракованные детали. Пока работает, да и нет механических фильтров. Их в СССР не выпускают, а на войлочные наши механики женские чулки из нейлона в два слоя надевают, но нейлон у нас тоже не выпускают, пока. Так что, от ворсинок не избавиться.

Сталин записал что-то себе в талмуд, перешли к обсуждению установки М-63 на крайнюю машину. Подводим его к мысли, что решать все будет экономика. У кого все будет дешевле и лучше, тот и выиграет. Заодно он нас расспрашивал про саблевидные винты. Денег они стоят, а какая с этого отдача. А пока никакой! И величины шага им не хватает для этих оборотов и этой мощности. Легковаты получаются. А «стакан» пока один. Его хода не хватает, чтобы вывернуть лопасти больше. В 13.30 Сталин поехал в Кремль, чтобы успеть к началу своего рабочего дня. Надо отметить, что он почти всегда приезжал до его начала, и стремился завершить встречу так, чтобы успеть к 14.00–14.15 в свой кабинет. Еще пару часов успокаивали людей и отвечали на попутные вопросы. Затем все приступили к своей обычной работе. А в 17.20 с «Холодильника» вернулся Олег Константинович и «порадовал». Туда приезжал вице-консул Германии, и пригласил его на фуршет 7-го Ноября в честь национального праздника СССР. Заодно, дескать, поговорить о закупаемой лицензии на «Физелер-Шторьх-157». Официально именно Антонов числился бенефициаром этой сделки.

– Вы отказались, надеюсь?

– Почти, я сказал, что лично принять такое предложение не могу, сообщу по команде. Я же был в Берлине и там договаривались, что эту машину буду вести я, и что все переговоры немецкой стороне необходимо вести со мной. Это был приказ Кагановича, который никто не отменял.

– Тогда идите к Копытцеву, но скажите, что я против.

– Наше дело доложить, товарищ Никифоров. Иду!

Через сорок минут они оба вломились в мой кабинет, едва успел сунуть в стол «камп»: Антонов его не видел и не имел права видеть, а он мне требовался по работе.

– Нас вызывают в Москву, в НКВД, с этим вздором.

– Ну, езжайте! Я не возражаю!

– Нас троих вызывают! – отвечает Копытцев.

– А я-то здесь причем?

– Без понятия! Приказ передал старший майор Мешик, начальник ГЭУ оборонпрома, по его словам, это распоряжение Федотова, из 3-го отдела. С ним лучше не шутить, Святослав Сергеевич.

– Ну, звоните Берии и Власику.

– Позвонил. Федотов докладную на нас троих написал, вместе с ним. (Палец Алексея безошибочно указал в сторону кабинета Филина.) Власик сказал, чтобы по приезду сначала вызвали его с проходной. Берии на месте нет. Филин не вернулся из Воронежа, сидит по погоде. Его тоже вызывают, но причина уважительная.

– Да не поеду я никуда, Леша! У меня работы выше крыши, и мне возиться с немцами никакого резона нет. Я же сказал, что возражаю! Никаких встреч.

– Так в этом-то и дело! Федотов и Мешик настаивают, чтобы встреча была.

– Слушай! Это дурдом какой-то с этими фрицами! Какому дураку это в голову пришло: разрешить им работу возле испытательного центра.

– Федотову. А мы ему мешаем.

– А он кто такой?

– Я же сказал: начальник 3-го отдела. Комиссар 3-го ранга.

– В общем, большая шишка на ровном месте, а головы нет.

– Да с головой у него все в порядке, самый молодой комиссар у нас. И на такой должности, что не позавидуешь.

– Ладно! Олег Константинович, сходите переоденьтесь, и возвращайтесь к моей машине.

Антонов вышел, я вытащил из стола компьютер, и мы его отнесли обратно для работы ребятам Копытцева. По дороге Алексей сказал, что третий отдел – это контрразведка, и докладную требуется остановить, иначе не миновать серьезной проверки с их стороны. Федотов мужик жутко упрямый, но толковый, и свое дело знает туго. Одну он уже написал, вторая только что подана, а по третьей будет работать президиум при Наркоме, и головы точно полетят. Видимо у него что-то серьезное, если такую волну гонит.

Мы, оба, тогда не знали, что днем ранее майор абвера Аксель Хойзе и группенфюрер СА Арманн обсуждали вопрос приглашения Антонова в немецкое посольство.