Бегу в противоположную сторону помещения, чтобы избежать удушающих «объятий» дяди. Добежав до швабры, пячусь в сторону дивана, больно ударяясь бедром об угол обеденного стола. Боль почти обжигает, но мне не до этого, ведь передо мной опасность намного страшнее.

Дядя утирает нос рукавом и, будто действуя мне на натянутые до предела нервы, несколько раз взвешивает в руке ремень.

На секунду истерически поддаюсь липкому страху, но тут же сильнее сжимаю в руке металлическую ручку швабры. В голове крутятся ужасные мысли. Неужели решусь?! Но, когда дядя заносит руку для удара, все сомнения улетучиваются прочь. Четко понимаю – да! Ради ребенка я пойду на все! Жмурюсь, готовясь к самому страшному моменту в своей жизни…

– Тронешь – башку оторву!

Хриплый голос заставляет шокировано обернуться в сторону входной двери. ОН здесь! Дмитрий Волков… Я уже и забыла, какой он высокий! Мужчина полностью заполняет дверной проем, упираясь рукой в покосившийся от времени косяк. Губы плотно сжаты. Крупные вены на руках отчетливо проступают, уголок рта кривится, не предвещая ничего хорошего. На его лице весь ассортимент проявления агрессии.

Мужчина намного крупнее, чем я его запомнила. Высокий, с широкими и прямыми плечами. Темно-серые брюки при движении обтягивают мускулистые ноги, когда он преступает порог. Белая рубашка расстегнута на первые две пуговицы. В нем сквозит элегантная небрежность и расслабленность. Как же обманчиво! Красивый и опасный хищник, целенаправленно идущий к намеченной цели, не делающий снисхождения, использующий слабости жертвы.

Как известно сильнее всех тот, кто владеет собой, а этого у Волкова не отнять.

Стою, словно громом пораженная, не могу и с места двинуться. Зеленые глаза резко обращаются в мою сторону, будто обхватывая разом весь образ. Взгляд мрачный, пронзительный. Тушуюсь представляя, какой у меня вид. Заплаканные глаза, пряди волос, торчащие из потрепанной косы… Стыд резко сменяет испуг, когда изучающий взгляд мужчины останавливается на моей талии – где-то в районе пупка.

На высоких скулах Волкова резче обозначаются желваки. Он переводит взгляд на присмиревшего с его появлением дядю, глядя из-под густых темных бровей так угрожающе, что опекун с шумом сглатывает, мгновенно теряя весь пыл.

Сейчас он похож на жалкого дрожащего слизняка, с которого не сводит острого взгляда ястреб, представляя, как расправится с жалкой козявкой. Смирение дяди, как будто еще больше выводит Волкова из себя. Кажется, еще чуть-чуть и буйный неистовый нрав Димы сорвётся с цепи.

Меня буквально колотит от шквала эмоций, когда Волков кривит уголок четко очерченного рта и чеканит в полной тишине, расставляя точки над «i»:

– Это мой ребенок. И девчонка моя.

Глава 17

Алена

– Твой ребёнок?

Чужой голос заставляет встрепенуться. Взгляд моментально перемешается за спину Волкова, и только сейчас я замечаю, что в дом Дима вошёл не один.

В невысоком мужчине с раскосыми карими глазами признаю Константина Яковлевича – наш участковый. Он, как и всегда, одет в форму хаки.

– Его! – перебивает дядя. – Она девочкой была! – орет, не стесняясь, опекун, брызжа слюной.

Откуда только смелость взялась? Ещё пару мгновений назад стоял трясся так, как будто все двести сорок вольт ударили. Должно быть, под защитой закона себя почувствовал, от того и возомнил невесть что. Только вот опекун не знает, что таким, как Волков закон не писан.

Участковый задумчиво чешет подбородок, переводя взгляд с меня на Волкова.

Смущенно опускаю глаза. Хочется сквозь землю провалиться, исчезнуть… Не вынесу позора, если скажет, что ребёнок не его. За что мне все это?! Я уже почти слышу, как наяву, шепоток соседей и сельчан: нагулянный, не понятно от кого, сама, поди, не знает, вся в мать свою не путевую. Мерзкие леденящие душу мысли пополам разрывает хриплый голос Волкова:

– Мой, – интонация Димы звучит твёрдо, без тени сомнения. Он совершенно безэмоционален. Просто констатация факта.

Резко вскидываю взгляд, пряча дрожащие пальцы в объёмных складках сарафана.

Он не смотрит на меня, и я неловко прикусываю внутреннюю сторону щеки. Заявление то… Противна, должно быть, ему. Рот заполняет вязкая слюна с неприятным привкусом металла.

– Так, хм, – как-то странно для такой отвратительной ситуации оживляется Константин Яковлевич. Кажется, еще чуть-чуть и мужчина довольно потрет друг о друга ладони. Выудив потрепанный блокнот из-под легкой осенней куртки, он громко щелкает кнопкой шариковой ручки, будто готовясь записывать показания. – Как решать вопрос будем, Дмитрий Александрович?

Гнетущая тишина скручивает все внутренности в морской узел. Все туже и туже…

Кусаю нервно губы, а затем, решившись, прислоняю швабру к дивану и делаю шаг вперед.

– Я заберу заявление, – опускаю глаза, не в силах смотреть в суровое, будто высеченное из гранита, лицо, на котором горят сузившиеся от подозрения глаза Волкова. – Я… прямо сейчас могу.

Словно испугавшись такого поворота событий участковый перебивает меня, тараторя так, что гласные теряет:

– Дело уже пошло, Алёнка, ходу назад нет!

На его лице явно читается раздражение от моего предложения. Не хочет, чтобы крупная рыбка сорвалась с крючка.

Дима цинично усмехается и без слов тянется к заднему карману брюк. Сведя широкие густые брови, он сует свёрнутые в пачку желтые купюры участковому.

– Здесь достаточно, чтобы твою «Волгу» на поддержанный «Мерс» заменить. Усёк?

Голос Волкова не терпит возражений, и участковый, кивая, как китайский болванчик, тут же без слов прячет купюры в карман. У него даже хватает наглости изобразить на лице смущение.

– В местной школе как раз ремонт нужен…

Бровь Волкова саркастически приподнимается. Даже не сомневаюсь, Дима его насквозь видит.

Дядя Олег не сводит взгляда с кармана куртки Константина Яковлевича, который распирает от внушительной пачки баксов. В глазах опекуна загорается алчный огонёк. Он жадно облизывает узкие губы, должно быть, уже прикидывая, на что можно потратить неожиданно свалившееся на его голову богатство. Его буквально съедает нетерпение, что видно по нервно дергающемуся уголку рта и по бегающим неспокойным глазам.

Только вот участковый, похоже, не торопится делиться. Более того, мужчина явно хочет присвоить взятку единолично себе.

Должно быть, терпение Волкова на пределе. Он окидывает с явным отвращением тщедушное тело опекуна презрительным взглядом. Дает понять, что кормушка закрыта.

– Вопрос решён, – цедит сквозь зубы колко, когда дядя тянет к нему руку, словно для подаяния.

Сжимаюсь в беззащитный комочек, желая лишь одного: чтобы уже поскорее закончился этот ад. Сердечко надрывно стучит, на пределе…

– Что?! Да как это решён?! Да я в высшие инстанции пойду! – орет опекун, не желая упускать свою выгоду.

Константин Яковлевич, встрепенувшись, поспешно подходит к дяде Олегу, тянет его настойчиво за засаленный рукав рубахи.

– Олег, да ты горячку не пори. Давай, выйдем.

Тот злобно трясет коротко подстриженной головой, отказываясь подчиняться.

– Да, я такой хай подниму! – истерит дядя, хватая за грудки участкового.

Тому ничего не остается, как поспешно полезть в карман. Нервно вынув пару купюр из внушительной пачки, он искоса бросает взгляд на Волкова, «отстегивая» долю вопящему дяде Олегу.

– До судьи дойду… – опекун замолкает, как только ощущает в руках хруст иностранной валюты. Держит, довольно скалясь, в руках разноцветные бумажки, на которые променял не только свою гордость, но и мою честь.

Пока они с участковым переглядываются, как два шакала, готовых покусать друг друга в любую минуту, Волков со скучающим выражением лица осматривает бедную обстановку дома. Все это время, пока Дима лицезрит это безобразие, его лоб морщится так, как будто он решает в уме очень сложную математическую задачу и не может найти на нее ответ. Должно быть, ему никогда и не приходилось бывать в столь убогом жилище. Сглатываю тяжёлый ком в горле. Лишь бы не зареветь… Никогда мне еще не было так стыдно за то, как живу. Мучительное чувство стыда буквально плавит каждую косточку. Все эти облезшие полы, старые ковры и ободранные обои… Пропади все пропадом!

Зеленые глаза ярко вспыхивают, когда взгляд мужчины останавливается на мне. Он скользит по моим тонким рукам, пока не замирает на выступающих острых ключицах. Мне кажется, что я почти слышу скрежет его зубов.

– Он что, тебя совсем не кормит? – впервые за все время обращается ко мне.

В голосе Димы звучит негодование, смешанное в термоядерный коктейль ярости. Не давая мне время на ответ, резко отталкивается от подоконника. Сверкнув глазами, нетерпеливо рычит, обращаясь к участковому:

– Заканчивай.

Мужчины, как по команде, оборачиваются, и дядя Олег неожиданно пожимает руку участковому. Договорились. Продали… Нелюди!

– Ну, что, Дмитрий Александрович, думаю, надо прислушаться к словам… потерпевшей, – участковый снимает кепку с головы и быстрым привычным движением простирает блестящую от пота лысину платком. – Заявление мы, так сказать, ликвидируем… – судорожно сминая пальцами свою кепку, уже не так смело бормочет. – Только вот, Дмитрий Александрович, со свадьбой не тяните. Дело такое – житейское.

– Какая ещё, на хрен, свадьба?! – грубо срывается с губ Димы и у меня внутри будто что-то натягивается, а затем резко обрывается.

Волков в отвращении кривит губы, будто участковый предложил ему нечто мерзкое и непристойное. Дима складывает мощные руки на груди и широко расставляет ноги. Точно так же, как тогда, у штурвала яхты. При взгляде на него, не остается никаких сомнений, кто здесь главный, кто капитан. Зелёные глаза режут, словно острые стебли осоки, уничтожая взглядом побледневшего и заикающегося участкового.

– Ну, так у вас и выбора-то нет, господин Волков, – еле лепечет, пресмыкаясь, участковый, вновь протирая отполированную до блеска лысину, на это раз уже не платком, а злополучной кепкой. – Либо восемь лет строгача… срока, либо оформить, как полагается… кхм! Законные отношения…

Дима резко разворачивается и бьет кулаком в деревянную дверь так, что столп пыли поднимается до самого потолка.

– Твою мать!

Дверь дребезжит. Одновременно с этим слышится звук разбитого стекла.

Широкая грудная клетка Волкова тяжело вздымается. Все черты лица заострились, напоминая дикого опасного хищника, которого пытаются в угол зажать. Смотрит так из-под бровей на сжавшего в комочек участкового, будто сейчас размажет одним ударом.

– Я не женюсь, – леденящим кровь тоном чеканит каждую букву Волков. – Исключено.

Взгляд полыхающий глаз обращается ко мне, застывшей и онемевшей от происходящего. Мой подбородок мелко дрожит от унижения. От слез в глазах калейдоскопом расплывается суровое надменное лицо Димы.

– Собирай вещи, Алёна. Ты идешь со мной.

Глава 18

Алена

В последний раз любовно провожу по изображению святого, едва касаясь подушечками пальцев его тонких черт. С губ слетает тяжелый вздох, и я поспешно прячу небольшую иконку с ликом Николая Чудотворца* в полупустой розовый рюкзак. Самая дорогая для меня вещь, потому что эта икона когда-то принадлежала моей маме. Туда же следом отправляются пара пакетиков бисера, расческа, резинка для волос, часы. Останавливаюсь на секунду, растерянно скользя прощальным взглядом по комнате. Почему-то щемит в груди, когда глаза останавливаются на подушке. Знаю… Она преданно разделяла со мной грусть, ничего не требуя взамен. Взгляд перемещается к той самой трещинке в стене, из которой зимой поддувает, а эта половица ужасно скрипит. Все так бедно, но, вместе с тем, невыносимо привычно. А вот неизвестное будущее до ужаса страшит.

Что же со мной будет? Заламываю беспокойно пальцы.

«Не женюсь! Исключено!» – эти жесткие слова Волкова буквально выворачивают наизнанку.

«А что ты хотела, – ехидный, но справедливый внутренний голос совсем не знает жалости, – после одной проведенной вместе ночи и этого заявления?»