– Палкин, ты точно сошёл с ума, – начал Творогов, – происходит не тут, а у тебя в голове. Постарайся держаться от меня подальше, японская щётка. Когда это у нас японскими щётками торговали? – Сева вытянулся в струнку, всем видом показывая Матвею, что он его презирает.

– Ты что? Долбанулся совсем? – обиделся Матвей.

– Посмотри, как ты себя ведёшь, – вмешался Макс, – это не достойно поведения советского пионера!

– Парни, вы чего, совсем меня решили разыграть? Антоха, ты что молчишь? Какого пионера?

– Ребята, надо срочно его в медпункт отвести. Видимо он на солнышке перегрелся, возможно мы имеем дело с солнечным ударом, – заумничал Творогов.

– Вот, Сева в своём репертуаре, умничает, – заулыбался Матвей.

– Слушай, Матвей, тебе и вправду надо показаться медсестре, – влез Новосёлов, – ты сам посмотри, с самого утра у тебя какие-то не состыковки. То пасту у тебя украли, то кроссовки, игра какая-то. Ты пионер, такое поведение для пионера непозволительно. Ладно мы, мы ябедничать не побежим. А вот с остальными у тебя могут быть проблемы.

Матвей был полностью опустошён, у него не было ни одной здравой мысли о том, что с ним могло произойти: – я пионер?

– Ну, да, – потянув за концы пионерского галстука, ответил Творогов, – всем ребятам пример. А ведёшь себя, даже не знаю какое слово подобрать для такого поведения.

– Каким ребятам? Какой пример?

– Матвей, ты в своём уме? Тебе точно напекло голову, пошли в медпункт.

– Стойте! Какой медпункт? Какие пионеры? Вы что, за идиота меня держите? Я знаю кто я! Я Матвей Палкин. Я никакой не пионер. Я ученик третьей гимназии. Приехал сюда со своими друзьями, Антохой Цветковым, Севой Твороговым и Максом Новосёловым. Мы уже третью смену подряд приезжаем сюда. Вы чего?

– Ты сказал гимназия? – вытаращил глаза Творогов.

– Ну да, третья.

– Гимназии были только при царском режиме. Где ты нашёл гимназию-то?

– В смысле где? В городе. На Саукова.

– Там всю жизнь была шестьдесят третья школа, – не успокаивался Творогов.

– Какая жизнь? Ты тоже перегрелся? Там гимназия, лет тридцать уже. Может когда-то там и была шестьдесят третья школа, но сейчас там гимназия. Понимаешь, гим-на-зи-я, – срываясь на крик, проговорил Матвей.

– Тридцать лет назад там вообще ничего не было. Там был пустырь. Лес. Там города-то еще не было.

– Ты чего заливаешь? Какой лес? Мои родители туда переехали еще в семидесятые, когда совсем детьми были, – возмущался Матвей.

– Палкин, ты что такое говоришь? – влез Макс, – в семидесятых твои родители не могли быть детьми. Ты родился в семьдесят втором.

– Ты ку-ку? – Матвей покрутил пальцем у виска, – в каком семьдесят втором? Совсем что ли? Я родился в две тысячи девятом. Слышишь, в девятом году я родился. И ты тоже и ты, и ты, – он пальцем тыкал в грудь каждого.

– Мда, дела, – протянул Цветков, – клиника по тебе плачет.

– Антоха, какая клиника? Ну скажи ты им! Ты же со мной в одном классе учишься.

– Учусь. И уже жалею об этом.

– Ну, вот и скажи, что мы учимся в гимназии.

– Матвей, какая гимназия? Мы учимся в шестьдесят третьей школе. С самого первого класса.

– Ладно, вопрос на засыпку. Как зовут нашу класснуху?

– Ирина Борисовна, – утвердительно произнёс Цветков.

– Ну, вот, правильно, а ты мне заливаешь. Постой, какая Ирина Борисовна? Ты что тоже с ними заодно? Какая Ирина Борисовна? Нет и не было у нас никаких Ирин.

– Обычная Ирина Борисовна, Галаева.

– Ты дурак? У нас же Панфилова Елена Александровна.

– Не знаю, с чего ты так решил, но у нас всю жизнь была Галаева.

– Всё, я пас, – Матвей сел на лавочку и схватился руками за голову, – я сойду с ума с вами. Погоди, ты сказал, что я родился в семьдесят втором?

– Да, – ответил Макс.

– А сейчас какой год?

– Женя, с тобой точно всё в порядке?

– Пока не знаю, но мне кажется, что я начинаю немного соображать, так какой сейчас год?

– Одна тысяча девятьсот восемьдесят пятый, – чётко произнёс Новосёлов.

– Вот это засада! – произнёс Матвей.

– Где засада? – переспросил Цветков.

– Не вникай, всё равно не поймёшь!

– Куда вникать? – не успокаивался рыжий.

– Я же говорил, что ты не поймёшь. Ладно, объясню попроще. Я сюда попал из будущего. Точно, Сева сказал, что кто-то может попасть в прошлое, а кто-то в будущее.

– Ребята, давайте его тут оставим, нам точно с ним дальше не по пути, – высказал своё мнение Творогов.

– Так пионеры не поступают, – возмутился Макс.

– Да можете бросать, только я от вас всё равно не отстану. Судьба у нас такая. Я сейчас всё поясню. Только пожалуйста, постарайтесь меня выслушать и понять.

– Хорошо, давай, – Цветок присел рядом.

– Ребята, я из две тысячи двадцать второго года. Я никакой не пионер, да у нас их и нет уже, – тут Матвей почесал затылок, пытаясь вспомнить, в каком году это произошло, – да, не важно. Пионеров больше нет, как и всего остального.

– Как нет? Ты что такое говоришь? Какой две тысячи? Чем ты это докажешь? – Макс сделал недоверчивое лицо.

– Насмотрелся «Гостью из будущего» и решил нас одурачить? – расхохотался Цветков.

– Кого насмотрелся?

– Ну про Алису Селезнёву, – хохотал Цветков.

– А кто это?

– Давай, заливай! Кто не знает Алису Селезнёву?

– Я не знаю, – напрягся Матвей.

– И Колю Герасимова тоже не знаешь?

– Нет, а это кто такой?

– Отстань от него. Он либо вправду прикидывается, либо его слишком хорошо пропекло на Солнышке.

– Ребята, какое солнышко? Я вам говорю, я из будущего. И мне нужна ваша помощь.

– Ага, спрятать миелофон?

– Кого спрятать?

– Ну этот, как там его, миелофон, прибор для считывания мыслей, – Цветок сказал, всё, что знал про этот фильм.

– Никого и ничего прятать не нужно. Мне нужно попасть обратно.

– Там тоже Алисе нужно было попасть обратно, в будущее.

– Ладно, вы мне всю голову заморочили. Не знаю я никакой Алисы, и приборов для чтения мыслей у меня нет, – Матвей встал с лавочки и пошёл в отряд, переодеваться.

Весь день Матвей ломал голову над тем, чтобы вспомнить все фразы, которые выпадали у ребят на игровом поле. «Вот бы все это собрать воедино», думал он. «Что там у меня выпало? Если путешествия во времени возможны, то где гости из будущего? Вроде бы так? Я и есть гость из будущего. Мне нужно этим троим доказать это. Нужно заставить поверить их в то, что я попал сюда из будущего. А что с парнями? С моими парнями? Где они? Они тоже тут? Не факт. Когда Сева рассказывал про игру, то он чётко дал понять, что кто-то в прошлое может попасть, кто-то в будущее, а кто-то и вовсе, в параллельный мир. Ума не приложу, где их теперь искать?».

– Палкин! – услышал он знакомый голос.

– Да, – откликнулся он.

– Тебе особое приглашение нужно? А ну марш строится на завтрак, – рявкнул вожатый.

Матвей вышел на построение. Посмотрев на себя, он чуть не всплакнул от собственного вида. Эти стоптанные калоши, под названием кеды, какие-то малюсенькие шортики, цвета умирающего поросёнка и затасканная майка, на которой красовался медведь со странной улыбкой, и надписью: «Москва 80».

– Ужас, – тихо произнёс он, чтобы никто не услышал, – видели бы меня мои родители, они бы со стыда сгорели. Надо заглянуть в свой чемоданчик, может там что-то приличное найдётся.

Отряд выстроился в колонну по трое и по команде замаршировал в сторону столовой: – это чей там смех весёлый, чьи глаза огнём горят? Эта смена комсомола, юных ленинцев отряд. Пионер, не теряй ни минуты, никогда, никогда не скучай, с пионерским салютом, утром солнце встречай. Ты всегда пионерским салютом, Солнце родины встречай, – пели хором пионеры.

Матвей открывал рот, в такт песне, чтобы не привлекать к себе внимания, и что-то мычал себе под нос, изображая всем видом, что старается.

– Будем строить, в море плавать, мчатся в неба синеву, к нам во сне приходит слава, а пятёрки наяву. Красный галстук всем известен, мы не зря гордимся им. Пионерской нашей чести мы ничем не посрамим, – продолжали петь ребята.

– Слышь, Цветок, а что-то есть в этих словах, а? – подхватывая темп, маршировал со всеми вместе новоиспечённый пионер Матвей Палкин.

– Здание столовой как будто заморозили еще с тех времён, – заметил Матвей, – в моё время она выглядит точно так же.

– Ага, только на завтраки у вас, наверное, дают космическую еду в тюбиках, да? – съязвил Творогов.

– Нет у нас никаких тюбиков. Обычный завтрак. Как и у всех.

– Он обычный только потому, что нет никакого будущего. И всё это твоя больная фантазия. Не надо из нас строить дураков. Мы и сами так можем.

Зайдя в столовую, Матвей слегка состроил гримасу: – я поторопился, сказав, что у нас такие же завтраки. Это что? – он взял ложку и поковырявшись в тарелке с прилипшей к ней какой-то массой, понюхал её содержимое.

– Каша, манная каша. Отменная, скажу тебе, каша, – ответил ему Цветков и начал уплетать за обе щёки.

– Каша? Вы до сих пор едите кашу? – возмутился Матвей.

– А вы там что едите, в своём будущем? – жуя, поинтересовался Цветок.

– Ну точно не кашу. На завтрак нам обычно подают хлопья с молоком. Булочки там, разные. Творог, йогурты. Но точно не кашу.

– Йогурт? Хлопья? А что это? – решил узнать Цветков.

– Ну, это, как тебе сказать, такой кисломолочный продукт, – попытался ответить правильно Матвей.

– Кефир что ли?

– Сам ты кефир. Говорю тебе, йогурт. А кефир, это кефир, – отбрехался Палкин.

После завтрака ребята вернулись в корпус и Сева начал куда-то собираться. Он наспех накинул кепку с прозрачным пластмассовым козырьком и поспешил к выходу.

– Ты куда это так спешишь? – спросил его Матвей, – укладываясь при этом на свою кровать.

– Не советую тебе ложиться, – предупредил Творогов.

– Это почему же?

– Лежать днём на кроватях категорически запрещено, ты что, забыл?

– Как запрещено? А зачем они тогда нужны? – удивился Матвей.

– Они нужны для того, чтобы спать ночью и в тихий час, – поправляя очки, ответил Сева.

– Тихий час?

– Ты точно ненормальный.

– Ты не ответил, куда так торопишься? – переспросил Матвей.

– На репетицию. В кружок.

– Какой кружок? Тебе оно зачем? – вытаращил глаза Матвей.

– Как это зачем? Нельзя просто так находится в лагере и ничего не делать, – возмутился Сева, – каждый пионер обязан посещать кружки по своим интересам, – с этими словами Творогов вышел из палаты.

– Макс, блин, а ты тоже ходишь в кружок?

– Естественно!

– И ты, Цветок?

– Я тоже. Все ходят. Так положено, – натягивая кеды, ответил Цветков.

– И много тут кружков у вас?

– Горн, барабан, авиамоделирование, городки, спортивные секции – футбол и бег. Кройки и шитья, макраме, мулине, ну, эти правда, для девчонок. Юный натуралист еще есть, – пытался вспомнить Цветок.

– Интересно, а я тогда куда хожу? – задумался Матвей.

– Ты же барабанщик, забыл? – подсказал ему Антоха.

– Барабанщик? Да какой из меня барабанщик?

– Как интересно, – Цветок замер на месте, – буквально в прошлую смену ты так барабанил, что тебя на все линейки ставили.

– Я? На линейки? Ты что-то путаешь, Антоха, ты просто забыл, что я человек из будущего.

– О, кстати, а какую музыку слушают в будущем? – влез в разговор Макс.

– В будущем, ребята, столько музыки, что вам и не снилось. И рэп, и хип-хоп, и ду-воп, и соул, и фанк, и диско, и буги, и техно, еще электро есть, да много всякой музыки, – загибая пальцы, перечислял Матвей.

– Ну даёшь, сам-то хоть понимаешь, что говоришь? Певцы какие у вас модные? Вот сейчас все слушают Юрия Антонова, Валерия Леонтьева, Аллу Пугачёву, Софию Ротару.