Клан Берберини славился своим пристрастием к выдающимся произведениям искусства. Картины Микеланджело и Рафаэля украшали залы дворца дяди папы Урбана VIII протонотария папского престола Франческо Барберини. Дядя практически заменил трёхлетнему Маффео отца, когда внезапно скончался его настоящий отец Антонио Барберини. Мать Маффео Камилла Барбадора перевезла трёхлетнего мальчика из Флоренции в Рим. Вот во дворце сначала кардинала, а потом и протонотария, будущий папа и воспитывался среди огромного количества произведений искусства.

В 1589 году будущий глава Рима получил юридическое образование в университете в Пизе. В 1601 году Маффео отправился папским нунцием в Париж, где пополнил коллекцию дяди картинами французских и голландских художников. В 1604 году карьера забросила будущего папу в Назарет, в качестве титулярного архиепископа, и там Маффео скупал античные скульптуры и украшения. Но неожиданно отдал богу душу его воспитатель и источник средств протонотарий папского престола Франческо Барберини, и сорокалетний наследник был вынужден переехать в Рим. Наследства хватило на то, чтобы он купил себе дворец. В этот дворец наследник и перевёз огромное собрание произведений искусства, доставшееся от дяди. А затем продолжил пополнять коллекцию.

Сейчас, только что выбранному папе Урбану VIII, исполнилось пятьдесят пять лет. Из огромного зеркала, что привезли недавно из Московии, на папу смотрел не старый ещё высокий стройный черноволосый человек с чуть тронутыми сединой висками. Белый дым возвестил об избрании нового главы католиков во всём мире только три дня назад и вот он стоит перед тремя огромными сундуками и не решается дать команду своему доверенному слуге Клаудио, что сопровождал его бессменно во всех переездах уже двадцать два года.

Сундуки были покрыты искусной резьбой с растительным орнаментом и чудесными птицами. Они сами по себе были произведениями искусства. Что же они скрывали? И что это принесёт Риму и лично ему – Урбану VIII? Почему-то не верилось в бескорыстные подарки этих ортодоксов. Ладно, чему быть, того не миновать.

– Клаудио, открывай сундуки.

– Я пробовал, ваше Святейшество, у меня не получилось, – сознался слуга.

– Вот как? – папа подошёл к сундукам и сам попытался приподнять крышку на одном из них. Ничего. Сундук был заперт.

– Письма точно не было? – он не повернулся к слуге, продолжал рассматривать крышку одного из сундуков.

– Нет, ваше Святейшество.

Урбан был кем угодно, только не дураком. Если нет ключа, да и самой замочной скважины, то значит, существует скрытный механизм, какая-то деталь, при нажатии на которую сундук откроется. Что ж, «Пурецкая волость», а чего он хотел? Они и здесь загадали ему загадку.

Прошло полчаса, они с Клаудио нажимали на все завитушки резьбы, но всегда с одинаковым результатом. Крышка не открывалась. Папа в изнеможении сел на сундук и послал слугу за плотником. Когда сломают крышку на одном сундуке, то станет понятен секрет замка. Сидеть было неудобно, мешала резьба. Урбан приподнялся с сундука и о чудо, крышка стала медленно открываться, и раздались чудесные звуки серебряных колокольчиков, исполняющих незнакомую, но притягательную мелодию, хотелось даже пуститься вприсядку под неё. Проклятые ортодоксы. Оказывается, всё просто, нужно сильно нажать на крышку сундука сверху. При закрывании явно слышался щелчок. Что ж, замок был необычным. А есть в Пурецкой волости обычные вещи?

В сундуках было три вазы из полупрозрачного фарфора, такого же, как и тот, из которого сделаны коробочки или шкатулочки для карандашей. И на всех трёх вазах высотою почти в четыре римских фута, ну, может без нескольких унций, была одна и та же картина. Волхвы приносили свои дары. Что ж, десятки художников пытались изобразить этот момент. Были хорошие художники, были плохие, были даже и великие. Картины были большие и маленькие, были огромные. Все они были грубыми кустарными поделками по сравнению с тем, что открылось взору папы, когда все три вазы вынули из сундуков. Момент на картинах, которые были на вазах, был один, но художники как бы смотрели с разных сторон, и создавалось ощущение, что ты находишься в самом центре этого действа. До такого ещё никто не додумался. Да, до этого и нельзя было додуматься. Нужно по-другому думать. Картины, понятно, были не нарисованы на вазах, а как-то нанесены внутри их. Ну, это Урбан уже видел. Видел, не значит, привык и понял. Это было чудо. Нельзя привыкнуть к чуду.

Трём этим вазам не было цены. Их просто никто не сможет купить. Таких денег нет даже у него. Таких денег нет ни у одного монарха. Да и не найдётся дурака, согласившегося бы продать это чудо. Можно часами стоять посреди этих ваз и любоваться ими, открывая каждый раз что-то новое. Мастера, работавшие над ними, были разные. Разными были манеры письма. Одну точно выполнил Рубенс. Во дворце Урбана VIII было несколько картин этого великого голландца, их трудно спутать с творениями других живописцев. Вторую вазу расписал кто-то из учеников Рубенса, скорее всего, ван Дейк. Над третьей вазой работал, несомненно, Алесандро Воротари. Его манеру письма тоже трудно спутать с кем либо. Чёрт побери, перекрестился папа, все лучшие художники мира сейчас в этой «Пурецкой волости».

– Читай письмо, Клаудио, – оторвался от созерцания этого рукотворного чуда Урбан.

– Там ещё есть маленькая шкатулка, – кашлянув, доложил старый слуга.

– Давай её сюда, – нетерпеливо потребовал папа.

В шкатулочке из непонятного материала, похожего на янтарь (эбонит) были три монеты. На одной был изображён Собор Святого Петра. Монета была из золота, а крыша собора, из необычным образом огранённых жёлтых драгоценных камней, скорее всего, цитринов. Монета была в 100 экю. Вторая монета была чуть больше первой, и на ней был Российский император Михаил Фёдорович с синими сапфирами в глазницах. Текст был на кириллице и единственное, что понял Урбан, это то, что монета в 100 рублей. Название денег Московии сейчас знал каждый богатый человек в Европе. Третья монета была одного размера с первой и тоже в 100 экю. На ней был изображён римский орёл с изумрудами в глазах.

Папа слышал о монете в 100 рублей. Но только слышал. Видеть ещё не приходилось. Теперь увидел. Это был шок. Такую вещь не сможет сделать ни один ювелир в Европе, а в этой забытой богом Московии это просто монета. Но зачем они сделали монеты в 100 экю?

– Читай письмо, Клаудио! – срывающимся голосом приказал папа.

«Просим Вас, Ваше Святейшество», – после обычных приветствий, дошёл до главного Клаудио, – «отправить под конвоем в Пурецкую волость находящегося под стражей в Риме монаха и философа Томмазо Кампанелла».

– Дальше идут подписи. Читать? – старый слуга опустил идеально белый листок.

– Сам посмотрю, – буркнул папа и принял письмо.

Кто бы его ни подписал, человек, который составлял это письмо и пославший подарки был, несомненно, этот «князь Пожарский» – хозяин волшебной «Пурецкой волости».

Алесандро Воротари, Гульельмо Каччи, Орсола Каччи, Белизарио Коренцио, Барбара Лонги, Гвидо Рени, Паоло Бьянкуччи, Карло Модерна, Клавдио Акиллини, Бенеде́тто Кастелли, Бонавентура Франческо Кавальери, Беннедито Феррари, Алесандро Гранди, Агостино Маццари, Клаудио Монтеверди.

«Боже мой», снова перекрестился папа. Все лучшие художники, музыканты, учёные переехали к этому князю. Предпоследней была подпись самого князя Петра Дмитриевича Пожарского. Прочитав последнюю подпись, Урбан не поверил своим глазам. Он даже надел новомодные очки, хотя зрение ещё позволяло прочесть последнюю строчку и без них. «Филарет Патриарх Московский и вся Руси»!

Проклятые ортодоксы! Он не может им отказать. Он не может отказать патриарху. Тот специально подставился, намекая о возможности дальнейшего диалога. Теперь понятно и зачем монеты. Ему предлагают попросить патриарха и князя Пожарского в обмен на его «любезность» монетный двор, который сможет изготавливать «такие» монеты. Ход был беспроигрышным. Папа вновь прочитал письмо, и только тут до него дошло, что еретика Кампанеллу не просят освободить, а просят в виде заключённого, под стражей, сопроводить в Пурецкую волость. Почему не освободить сначала? Очередная загадка. Проклятые ортодоксы!

Событие восемьдесят пятое

Княжич Фёдор Пожарский прибыл в Уфу под самый вечер. Кормчий даже предложил остановиться на ночлег, чуть не дойдя до города, чтобы появиться там утром. Но Фёдор приказал плыть дальше. Он понимал, что нужно спешить, с ним плывут крестьяне, которым нужно успеть вспахать и посеять яровые. А ещё он помнил наставления брата, главное в его походе это скорость. Брат, правда, кроме этой скорости ещё тысячу наставлений надавал, но скорость – это главное.

Несколько поручений Петра Фёдор уже выполнил, он встретился с мурзой Бадиком Байкубетом и сгрузил сто пустых бочек под нефть, которую все называли земляным маслом. А на освободившееся место на трёх лодьях загрузили купленных мурзой у ногаев рабов. Влезло только шестьдесят девушек, а хитрый башкир купил восемьдесят три девушки и шестнадцать мужчин. Фёдор договорился с мурзой, что из Уфы он вышлет сразу несколько кораблей, часть из них загрузит сто бочек подготовленной нефти и приличное количество овечьей шерсти и пойдёт в Вершилово, а остальные заберут оставшихся рабов и десяток, специально отобранных овец с тонкой шерстью и доставят всё это в Белорецк. Фёдор шерсть у овец ощупал, но разницу не почувствовал. Хотя, он, конечно, не специалист в овцах.

Только нос корабля, на котором плыл Фёдор, ткнулся о пристань, как на корабль уже вскарабкался мытник. Да ещё стал покрикивать, требуя хозяина товара. Вот ещё год назад княжич бы огрел того плетью и пинками выпроводил с корабля, а сейчас, сам себе удивляясь, показал спокойно этому «товарищу» царёву грамоту об освобождении сих кораблей от любых сборов и указал притихшему мытнику на Андреевский флаг на мачте.

– Такие корабли здесь уже третий год плавают, и пора бы запомнить, что здесь тебе делать нечего, – вполне даже спокойно объяснил Фёдор.

– Дак, я только третий месяц в Уфе, – начал оправдываться здоровущий на вид детина.

– Беги-ка ты… Как тебя звать?

– Олександром кличут.

– Беги-ка, ты, Олександр, в Кремль и скажи воеводе, что прибыл княжич Фёдор Пожарский, – потрепал здоровяка по плечу Фёдор.

– Которому воеводе?

– А сколько их у вас? – удивился княжич.

– Седмицу как прибыл новый воевода, князь Бутурлин, но старый воевода Григорий Григорьевич Пушкин ещё не уехал, – кланяясь, пояснил мытник.

– Обоих найди и доложи, скажи через пол часика и сам в Кремле буду.

С князем Василием Матвеевичем Бутурлиным Фёдор уже познакомился. Первый раз они виделись, когда семейство Пожарских во главе с женой Петра Марией Владимировной останавливалось во Владимире по дороге в Вершилово, а не так давно князь со всем семейством завалился в Вершилово проездом из Владимира, где он был воеводой три года, в Уфу, куда его назначили воеводой. За торжественным обедом, что закатил по этому поводу князь Долгоруков, Василий Матвеевич поделился новостью, что Государь прислушался к его совету, и теперь каждый год в Вершилово на обучение будут присылать десяток семи-восьми летних княжат. Да ещё на обучение к воеводе Заброжскому приедет три княжича лет по пятнадцать, чтобы три года воинскому делу обучаться.

Пётр тогда только головой покачал, а Долгоруков за голову схватился. Где же столько народу размещать? Одну из этих проблем Пётр сразу решил. Оказывается, среди тех десяти княжат будет и семилетний сын князя Бутурлина Егор. Так Пётр его в дому у себя и оставил, пусть вместе с Иваном живут, вдвоём веселее, а Мария присмотрим за ними, пока старших Пожарских дома не будет.

– Надо будет и остальных княжат в семьи новым дворянам раздать, они там и языкам научатся и под присмотром будут, у «немцев» своих детей такого возраста полно, одним больше, одним меньше, даже не заметят, – засмеялся Пётр.