– За помощь в освоении производства фарфора дарует царь батюшка дворянский титул и Никите Михайловичу Шульге, – Пожарский протянул грамоту опешившему ссыльному воеводе казанскому. Здесь о том, что это Шульгин, знали всего два стрельца, и они помалкивали после проведённой беседы с Пожарским, – Это тебе Никита Михайлович и за прошлые заслуги и аванс на будущее, – тихо, только для будущего мэра Миасса, проговорил княжич, передавая грамоту и троекратно облобызав нового дворянина.

– Ещё есть у нас один новый дворянин. Это Василий Петрович Полуяров. Его царь жалует дворянством за выведения новой ржи именуемой теперь на века «Полуяровкой». Все знают, что получили крестьяне урожай невиданный и теперь во всей губернии хотят люди сажать только полуяровку. Только пока все будут осваивать рожь, Василий Петрович и пшеничку выведет урожайную и ячмень и овёс и гречку. Скоро все досыта есть будут. Теперь у нового дворянина только одна задача, новым своим сортам названия придумывать. Я вот пшеницу предлагаю назвать «Васильевка». Как Василий Петрович, не против, – под общий смех выдал покрасневшему как девка купцу бывшему Пожарский грамоту.

Народ загалдел, поздравляя агронома и подсказывая ему названия новых сортов:

– Ты Василий Петрович озимую-то рожь «Полнояровкой» назови.

– Подождите, господа, – унял начавшееся веселие Пётр, – не все ещё грамотки от царя нашего батюшки я зачитал, есть ещё пара. За чудную роспись фарфора и подносов, а также за иллюстрацию книги о святом Александре Невском жалует Государь русским дворянством и художника Рубенса. Будет он теперь прозываться Пётр Павлович Рубенс. Дарует ему царь 100 четей землицы и деревеньку Рубцы из девяти дворов тоже в Жарской волости, от нас недалече. Держи Пётр Павлович! Заслужил! – Княжич обнял вставшего столбняком художника и вложил в его непослушные руки царёву грамоту.

Рубенс рисовал королей и принцев, даже императоров. Расписывал их дворцы, но никто из них даже не заикался о дворянстве для него. Для них он был просто мещанин умеющий рисовать. А здесь на Руси за неполных четыре месяца он узнал о живописи больше чем за последние двадцать лет, да ещё и дворянином стал. А ведь он не хотел ехать сюда.

– Ещё есть у меня грамота и для нашего ювелира Лукаша Донича. За ручки его перьевые, да за чернильницы непроливайки, да за помаду губную, жалует его государь 50 четями землицы и деревенькой, – Пётр крепко обнял ювелира.

– То ведь не мои придумки, – тихо на ухо княжичу шепнул Лукаш.

– Придумать и дурак может, главное всё придуманное в металле воплотить, а в этом тебе равных нет на Руси, – так же тихо ответил Пожарский.

– И последняя грамота у меня есть, – Пётр оглядел своих помощников, – Вводится на Руси новое дворянское звание «барон». Будут только самых достойных дворян в это звание возводить. Вот первым бароном на Руси и будет самый достойный – книгопечатник наш Пётр Петрович Шваб.

Народ радостно завопил, поздравляя нового барона. Его книги видели все. Иностранцы по его азбуке русский язык учили, а Кеплер, Майр и Стивен одолевали просьбами издать их книги на латыни.

– Теперь про отчества для новых дворян Донича и Крчмара. Так как в Европе отсталой не пользуются отчествами, то государь Михаил Фёдорович сам решил стать им крёстным отцом и потому отчества у них будут Михайлович. Есть, кто-нибудь против? – Пётр насмешливо оглядел собравшихся.

– Кто же от такого крестного отца откажется, – высказал общую мысль отец Матвей. – Придётся вас «Михайловичи» завтра крестить. В веру-то православную переходить пока не зову. До неё дорасти нужно, а окрестить – окрещу.

– В заключении, что хочу сказать. Тот, кто усердно работает и славу для Руси добывает у нас без награды не останется. Хочу вот предложить нескольким здесь присутствующим подумать над этим. Тебе, Иоганн Кеплер, хочу предложить я написать и издать на русском языке учебник «Оптика» переработай свой трёхтомник выкинь из него историю и споры с давно умершими людьми и сделай не книгу, а учебник. Чтобы дети в старших классах школы могли эту науку изучать. Думаю, этот учебник Государем будет отмечен по достоинству. Тебе, Симон Майр, хочу предложить издать учебник по астрономии, нужно тоже не спорить с Коперником или Аристотелем или даже с Галилеем. А взять у всех у них и у Кеплера с Майром лучшее и написать тоже не книгу, а учебник. Ну и тебе, Симон Стивен, тоже учебник по математике, с дробями и прочими премудростями. А тебе, господин ван Бодль, по траволечению, собери все знания наших травниц, да матери Кеплера, разложи по полочкам и издай. Обещаю всем, что книги эти книгопечатник наш сделает лучшими в мире. Сначала издадим на русском языке, а потом и на латыни для отсталой Европы. Совсем напоследок хочу предложить вам написать письма знакомым вашим. Если они мастера, то с радостью приму их в Вершилово. Нам все нужны и художники, и архитекторы, и скульпторы. Математики нужны, химики очень нужны. Государь просил особо, если у вас есть знакомые оружейники, пригласите их в Вершилово. Я бы с радостью принял и музыкантов, построим театр и будем по воскресеньям ходить туда семьями. Пригласите пастора, но не для того, чтобы он русских людей в свою веру переманивал, а чтобы свадьбы ваши узаконил и детей, что на Руси рождаться будут, крестил, ну и грехи вам отпускал. А то живёте у врат рая, а в рай не попадёте.

Ну, а теперь праздновать.

Событие четырнадцатое

Князь Владимир Тимофеевич Долгоруков прибыл в Нижний Новгород 25 января. Остановился он передохнуть после дальней дороги со всем семейством у нижегородского воеводы князя Фёдора Фёдоровича Пронина. Вернее, это был товарищ прежнего воеводы, князя Василия Матвеевича Бутурлина. Но сейчас князь уже уехал во Владимир воеводой, а замену ему ещё не прислали. Так что уже месяц целый Фёдор Фёдорович один управлял военным хозяйством Нижнего Новгорода. Долгоруков знал, что князем, бывший государев дьяк стал совсем недавно, но чиниться не стал и принял приглашение остановиться у него в Кремле со всем семейством и погостить несколько дней, отдохнуть после дальней дороги.

Вечером два князя сидели в горнице и, попивая стоялый мёд, закусывали его новомодным вершиловским сыром и разговаривали о маркизе Петре Дмитриевиче Пожарском.

– Я тебе так скажу, Владимир Тимофеевич, сейчас самый богатый человек на Руси это Пётр Дмитриевич. Я ведь дьяком был, и вся его торговля через меня шла. Так вот, не так давно ювелиры, за перьевые ручки, что продали в Европе, привезли ему два воза золота, они в казну заплатили пятину восемьдесят тысяч рублей. Так это только пятина. И это только ручки. А у маркиза Пожарского производств столько, что все и не упомнишь. Он, я думаю, если захочет, то такую страну, как Швеция или Дания просто купит.

– Как же это получилось, ведь он отрок ещё и приехал-то в Вершилово своё всего полтора года назад, – удивлялся Долгоруков, – а князь Пожарский, что же не забирает деньги-то?

– Как получилось, сказать могу, нашёл он людей знающих, да и организовал все свои производства, не с крестьян последние штаны снимал, а взял в помощники купцов, да немцев, дал им денег на начало дела и помогал во всём. Вот ты сыр ешь, вкусно ведь. Так это его крестьянин придумал, а он и денег дал и свёл с гончарами и с купцами, так теперь за этими сырами очередь из купцов до Владимира стоит. И так во всём. Всё время в делах и когда спит не понятно. Или вот пример, нашёл его управляющий Зотов в Арзамасе умирающего парнишку, что из глины свистульки делал. Вылечил Зотов того парнишку и теперь они придумали, как фарфор лучше китайского делать. Там за каждую чашку берут по весу золотом. На днях Государь грамотку прислал, о даровании бывшему купцу Зотову дворянства и землёй с крестьянами наделил. Представляешь, какие деньжищи теперь потекут Петру Дмитриевичу. Я тебе так скажу, Владимир Тимофеевич – талант у маркиза людей нужных находить. А что про батюшку? Приезжал сюда летом князь Пожарский забрал у сына денег немерено и диковин всяких и уехал. Сейчас, я слышал царь батюшка отправил его воеводой в Новгород Великий. Думаю для того, чтобы он Петру Дмитриевичу не мешал диковины выпускать. И «маркизом» государь его облагодетельствовал, чтобы независимость от отца подчеркнуть, – князь кивнул слуге и тот снова наполнил опустевшие чарки мёдом.

– Диковинные вещи ты рассказываешь, Фёдор Фёдорович. Проводишь ли меня завтра с семейством в Вершилово. Когда княжич проплывал мимо Казани с Урал камня, гостил у меня, теперь нужно ответный визит нанести, – Долгоруков опрокинул чарку и стал подниматься, – Однако поздно уже, пойду почивать.

– Покойной ночи тебе, Владимир Тимофеевич, а о визите не беспокойся завтра с утра и поедим. Футбольный матч ведь завтра, посмотришь игру интересную, что в Вершилово выдумали. Анисим проводи боярина, – позвал он слугу.

Утром из Нижнего в Вершилово потянулись десятки саней. Первыми ускакали стрельцы, не менее полусотни. Фёдор Фёдорович выделил семейству князя Долгорукого два крытых возка и сам с женой и двумя сыновьями поехал впереди. Владимир Тимофеевич отметил, что дорога широкая и ровная ни резких поворотов, ни ухабов. Занимаются, значит в Нижнем дорогами.

У въезда в Вершилово пришлось остановиться, егозе Фетиньюшке обязательно захотелось посмотреть медведей, что охраняли въезд в село. Вышли из возков, естественно и все остальные.

– Надо же придумать такое, вместо рогаток мишек поставить, – удивился князь.

– Это уже вторые мишки, – хохотнул нижегородский воевода, тоже вылезший из своего возка, – Двух первых князь Пожарский, когда летом приезжал, с собой в Москву забрал. Так Фома Андронов, мастер, что мишек вырезал, взял, да и новых сделал ещё выше и искуснее. Эти как бы ни на полсажени повыше будут.

– Понимаю я князя Дмитрия Михайловича, и себе бы таких захотел на двор, – поцокал языком Долгоруков.

Дальше начиналась улица с высокими деревянными домами под черепичными крышами. Самое удивительное, что из крыши торчало по две трубы, и из них, почти во всех домах, вверх поднимался дым. Погода стояла безветренная и ясная, и дым уносило прямиком в безоблачное небо. А потом они выехали на большую квадратную площадь. Дорога упиралась в большой храм о трёх куполах с черепичной крышей, как и все дома. Купола были обшиты листовой медью и горели на солнце. Красота. По бокам площади стояли два одинаковых кирпичных здания. Они были в два этажа и всё с теми же черепичными крышами. А рядом с въездом на площадь возвышался терем. На его пороге стоял Пётр Пожарский и призывно махал руками.

Семейство Долгоруких вылезло из возков и остановилось, крутя головами. Посмотреть было на что. Пожарский спустился с высокого крыльца и, улыбаясь, подошёл к боярину.

– Рад видеть вас в добром здравии Владимир Тимофеевич. Все ли по здорову? Как добрались?

– По здорову, Петруша. Как у тебя батюшка с матушкой, пишут ли? – князь обнял Пожарского и троекратно расцеловал его.

– Батюшка воеводой в Великий Новгород уехал, недавно письмецо прислал, слава богу, все здоровы. Прошу, гости дорогие поднимайтесь в терем, пока футбол не начался, успеем чайку китайского с пряниками откушать.

Князь Долгорукий долго себя упрашивать не стал, хотелось ему посмотреть, как выглядит терем внутри у этого непонятного маркиза. Вместе с Долгоруким Пожарский пригласил и князя Пронина с семьёй. Всего гостей набралось десять человек и потребовалось изрядно времени, чтобы все разделись и уместились за большим круглым столом.

Этот стол в первую очередь заинтересовал боярина Долгорукова. На Руси всегда вдоль стены стояли лавки и к ним подвигали при необходимости длинный стол, за которым сразу ясно кто родовитее. А здесь круглый стол и красивые стулья с резными спинками и ножками, практически как трон у Государя. А судя по резьбе, так и красивее будут. В красном углу висела не одна икона, а целый иконостас и одна другой краше. Особенно выделялась икона с Богоматерью. Князь истово перекрестился, оценивая красоту икон. Он таких и не видывал.

Между тем Пётр пригласил его сесть прямо под иконами, а рядом по правую руку поместил князя Фёдора Фёдоровича. Остальные гости усаживались, как хотели.

– Анька, заносите, – приказал княжич и сам уселся напротив двух князей.