Шипы на куртке Саймона ощутимо впивались в ее щеку, но девушка обнимала его нежно, как обнимают любимого. Там, под курткой, на его спине был набит истинно скандинавский дракон – и это было чем-то вроде ироничной метафоры, объединяющей цепкий ум и скверный характер. Майе было все равно, куда они едут. Утро будет утром, а пока что она просто пряталась за спиной своего Грешника, надеясь, что полицейские его не остановят.

Случись так, ей пришлось бы стыдливо опускать глаза, но даже мысль об этом вызывала острый внутренний протест.

Она ожидала оказаться на окраине города, где частенько селятся арабы и приезжие, но с удивлением обнаружила себя в Сольна, недалеко от кампуса университета. Подсвеченный снизу, высокий дом белым бивнем впивался в черноту беззвездного неба. В холле не было никого, кроме консьержа за стеклянной перегородкой: проходя мимо него, Саймон вскинул руку в карикатурном подобии нацистского приветствия, прихватывая Майю за талию пошлым, но вполне логичным жестом. Пожилой мужчина проводил их равнодушным взглядом.

Пассажирский лифт был клаустрофобно тесным и ехал издевательски медленно: взгляд девушки скользнул по отражению Саймона на зеркальной поверхности стены. Он улыбался, глядя прямо перед собой, и она почувствовала, как ее бросает в жар, потому что этот прямой взгляд предназначался лично для нее.

– Я живу под самой ебаной крышей, – мрачно сообщил Хеллстрем, как будто это имело какое-то значение.

– Зато вид потрясающий, – отозвалась Майя. При этом, изучая совершенно другой вид: на его полурасстегнутую ширинку. Интересно, дылда Олаф тоже заметил, что они ушли вместе, держа друг друга едва ли не за задницы?

Будто чувствуя эти мысли, Саймон усмехнулся и поманил ее пальцем. Она послушно сделала шаг вперед, упираясь в него грудью и чувствуя, как его руки расстегивают крупные пуговицы пальто, открывая себе путь к телу. Зажав соски девушки между указательными и средними пальцами прямо через ткань, он посмотрел в глаза Майи, заставляя в буквальном смысле почувствовать, насколько короток теперь ее поводок.

Глаза Хеллстрема становились отчетливо голубыми: его отпустило и вот-вот начнет нахлобучивать. А значит, она в еще большей опасности, чем тогда, когда только попала в эту историю. Тем не менее, ее готовность играть по его правилам достигла пика в унисон с мелодичным звуком, с которым разъехались в стороны створки лифта.

– Добро пожаловать, – отозвался Саймон, сжимая пальцы чуть сильнее. Склонив голову вбок, он коснулся светового барьера, не позволяющего кабине тронуться или закрыться. – Ключ у меня в кармане куртки, не стесняйся.

Пока она обшаривала его карманы, шершавые прикосновения сводили ее с ума. Это было и больно, и приятно – особенно, когда он подключил ногти больших пальцев. Ключ нашелся не сразу, но когда нашелся, Саймону пришлось ее отпустить.

А Майе пришлось проглотить свой разочарованный выдох.

С дверью Саймон возился не слишком долго: за металлическим полотном открылась квартира-студия с действительно потрясающим видом на ночной Стокгольм в панорамных окнах, с круглой кроватью на невысоком подиуме и уютной нишей ванной комнаты в дальнем углу. Здесь все было слишком открыто, слишком напоказ, чтобы жить хотя бы вдвоем.

Значит, вторую зубную щетку можно и не высматривать.

Майя зачем-то представила этого полупанка в своей квартире с картонными стенками, за каждой из которых – семейство пенсионеров, где в ванной назойливо капает кран и вдвоем с комфортом могут поместиться, разве что, лилипуты, а между рам живут сквозняки. Привести его туда означает нарушить неписаное правило всеобщего покоя.

Значит, долбить изголовьем кровати стенку до вмятин в муниципальной, оттого и дешевой, отделке гипсокартоном.

Значит, орать матом, получая удовольствие от того, что просто вламываешься в этот затхлый мир со своими признаками жизни. А потом втиснуться-таки вдвоем в мелкую ванну, притираясь бедрами, как ступка с пестиком, и забить на контрольку, на водяной счетчик, на белизну потолка этажом ниже. Просто слушать журчание воды и курить, почти не шевелясь и стряхивая пепел прямо на лысеющий резиновый коврик.

Почти сразу же она испытала жгучее разочарование от мысли, что это невозможно. От слова «совсем». Не в этой ее странной жизни, с которой и так почти все кончено.

Из все углубляющихся раздумий ее вывел смачный шлепок чуть пониже спины, от которого, казалось, ее задница пришла в движение на долгих десять секунд. «Пора худеть», – подумалось Майе. Впрочем, мысль испарилась, не успев закрепиться.

– Ждешь особого приглашения? – поинтересовался Саймон, стаскивая куртку и пристраивая ее в шкаф-купе. – Можно ваше пальто, фрекен?

Она позволила ему поухаживать за собой, продолжая озираться по сторонам, будто в музее.

Петеру такая квартира могла только присниться. Он жил с родителями, чтобы сдавать свою муниципалку, потому встретиться они могли только на ее территории и то не каждую неделю: фру Снорк не слишком-то любит, когда ее великовозрастный сын ночует вне дома. В их семейном клопушнике было четыре комнаты, в одной из которых ей неизменно стелили постель на скрипучей узкой койке девственницы, оставшейся от переехавшей в Гетеборг старшей сестры Петера. Комната пахла пылью, а Петер ни разу не пробовал пробраться к ней, когда все заснут: он знал, что это расстроит его мать, у которой точно хватит такта, чтобы прийти и воочию убедиться в том, что матрац скрипит не сам по себе. Увольте, с такими вводными зачахнет любое либидо.

Справа панорама упиралась в небольшую кухню, идеально отполированные поверхности которой явственно свидетельствовали в пользу того, что готовить Грешнику совершенно недосуг. В самом деле, с чего бы? Но кухонный островок в каждом шведском доме – это святое.

– Ты вообще ешь? – поинтересовалась Майя.

Он хмыкнул, включая свет.

– Вообще, ем. Со всеми вытекающими физиологическими последствиями. Туалет там, если что, – он кивнул влево.

– Здесь слишком чисто, чтобы считать, что ты еще и готовишь.

– Я еще и не убираюсь, – поддакнул Саймон. – Раз в неделю приходит домработница. Не веришь? Ну, оставайся здесь до среды. Мы отрежем ей голову и сиськи, а потом посмотрим, что внутри. Трахнешь ее перед этим, если захочешь…

Всякий раз, когда он начинал казаться ей абсолютно нормальным, и даже способным на нежность, Хеллстрем показывал зубы самым неожиданным образом.

– Пожалуй, я действительно схожу в туалет.

На полу санузла был нарисован логотип Rush of Terror – казалось, что черным маркером прямо по белому кафелю. Присев пожурчать, Майя уставилась на свое отражение в зеркале, служившем задней поверхностью двери.

Ох и видок…

Чудом уцелевшие чулки не скрывали внушительного синяка на коленке. Майка Саймона в качестве импровизированного платья сделала ее похожей на героиновую шлюху-наркоманку из девяностых. Прокушенная губа припухла, тушь слегка поплыла. Волосы пахнут ветром… Костяшки пальцев на левой руке как будто немного содраны, а она даже не заметила, когда и обо что успела.

Ты била его по лицу, Майя.

Интересно, если попроситься еще и в душ – сработает?

Покончив с физиологическими потребностями, она подмылась, чувствуя, как тело отзывается на прикосновение ее собственной руки. Черт… Давно с ней такого не было.

В последнее время, даже при настрое на секс-марафон (в понимании Петера – два подхода плюс вялый и слишком мокрый кунилингус), она вручную помогала себе кончить и почти сразу теряла интерес к происходящему. Как старый муж, который храпит, отворачиваясь к стенке. Актерская игра с ахами и вздохами стоила бы ей дополнительных нервов, впрочем, боец Петера опадал довольно быстро, позволяя ей выспаться перед работой.

Сегодня ей хотелось еще – и не откладывая. Хотелось достаточно сильно, чтобы не обращать внимания на тревожные звоночки сознания о том, что Саймон Хеллстрем жестит без повода.

Ощущение пропитанного недавней страстью нижнего белья на чистом причинном месте доставляло определенный дискомфорт, и она безжалостно отправила трусики в корзину для использованной бумаги. Представив, как будет ехать в утреннем вагоне метро в пальто, но без трусов, Майя рассмеялась.

Да хоть голой, в самом деле. Только бы оказаться под ним снова.

Ей хотелось наброситься на него немедленно. И кофе с корицей, от которого приятно вяжет во рту.

Когда она снова вернулась в огромную комнату с видом на ночной город, Саймон сидел на высоком барном стуле, гоняя по стойке стакан, до половины наполненный алкоголем: початая бутылка коньяка стояла на другом ее конце. Искусственный свет делал содержимое стакана похожим на йод, и Майя почувствовала, как рефлекторно сжимается гортань. Возможно, это просто жажда? Она смотрела на его длинные ноги, обтянутые светлыми, не по-весеннему дырявыми джинсами, чувствуя, как язык становится шершавым, а мысли путаются.

– Хочу пить, – сказала она вслух.

– А я – выпить, – парировал Хеллстрем. – Вода в холодильнике. Будь как дома.

Уже запуская руку в нутро двухстворчатого монстра-рефрижератора, нащупывая в дверке рифленое стекло бутылки Рамлеса, Майя озвучила и второе желание:

– Сваришь мне кофе, Симме?

Сперва она услышала стук стекла о твердую поверхность, после – несколько неторопливых тяжелых шагов сзади. Потом – дыхание в затылок.

Ее пальцы цепко сжали холодное горлышко. На всякий случай. Почти инстинктивно.

– Ничего не забыла? – поинтересовался он весьма грозным тоном. Чувствуя, как по венам растекается огонь, будто это она только что бахнула шот коньяка, Майя обернулась, свинчивая пробку с бутылки.

– Забыла. Можно мне корицу вместо сахара?

Делая долгий глоток, она понимала, что рискует, но пошла ва-банк, проталкивая холодное горлышко в рот несколько глубже, чем того требовало простое желание напиться. Газировка была колючей до слез, но это только добавило реалистичности ее маленькому представлению. На лице Саймона медленно, но верно расцветала уже знакомая ей улыбка. Майя едва успевала глотать, не отводя совершенно невинного, но очень внимательного взгляда от его лица. Ее губы скользили по гладкому стеклу, в то время как мысли падали вниз, возвращая ее в полутемную коробку рабочего кабинета, где осталось лежать ее красное платье.

Отставив почти пустую бутылку, она провела холодным пальцем по его горячей шершавой щеке.

Подхватив Майю под зад, Хеллстрем одним махом усадил ее на кухонную тумбу, втискиваясь между коленок и до боли впиваясь пальцами в податливое тело. Он причинял ей боль, но сейчас это было чем-то вроде одобрения, и это заводило их обоих.

– Ты забыла сказать: «пожалуйста», – выдохнул он ей в губы, но не поцеловал. Вместо этого Саймон впился в ее шею, явно стремясь оставить заметный след. Она была готова продолжить игру, но он оборвал ее сам, отстраняясь, поглаживая пальцами наливающийся болью свежий засос и будто любуясь. – Поэтому у тебя пятнадцать штрафных минут. Можешь потратить их в душе, пока варится кофе.

– Я настолько грязная?

– Ага… Настолько, что я себя почти не контролирую. Срочно смой с себя это!

Она не успела сделать и двух шагов, снова почувствовав его ладони у себя на бедрах. Одним коротким, но резким движением Хеллстрем остановил ее, прижимая к себе, вжимаясь в ее ягодицы своим обтянутым узкими джинсами пахом. Казалось, теперь его пульс отдавался в ее висках.

«Твой зад, сука, останется здесь», – вспомнилось Майе.

Еще мгновение спустя он запустил пальцы в ее волосы, заставляя запрокинуть голову, укладываясь затылком к нему на грудь. Подавшись вперед, он лизнул ее в ухо, прихватывая зубами мочку вместе с сережкой, обдавая теплым, пахнущим коньяком дыханием.

– Эй… погоди. Потом напяль эту майку еще раз, ладно? На мне она никогда так не сядет.

– Не такая уж у меня большая…

– Просто скажи: «Да, Саймон».

– Да, Саймон.

– Свободна.

Она выдохнула только тогда, когда закрыла за собой стеклянную дверь маленькой ванной комнаты.