Майя смотрела, как он втягивает щеки, затягиваясь снова. Если обиделся, есть вероятность, что пепельница, которую он без долгих раздумий плюхнул себе на живот, ему не понадобится. Но Саймон только аккуратно стряхнул пепел.

– Прикол… Мне надо бы сняться алкоголем или принять аминазин, тупо чтобы поспать. Мой мозг светится, как лампочка, меня колбасит от гипертермии. Бля, психоз уже берет меня за яйца! Но нет… Вместо этого я планирую трахнуть тебя снова. Как ты это делаешь?

– У тебя классический риталиновый стояк, парень…

– Что ты знаешь об этом, детка? – беззлобно огрызнулся он. – Я большой мальчик. Со мной бывала и химия, и магия. И то, и другое – редкостная хуйня, но разницу между ними я понимаю.

– Объясни, я тоже хотела бы.

– Ты хоть когда-нибудь трахалась под наркотой? – Саймон посмотрел на нее с живейшим интересом натуралиста.

– Нет, – честно призналась Майя. На ровном месте ей стало стыдно, будто она сморозила очевидную глупость или оказалась голой в публичном месте. Удивительно: она не испытывала ни капли стыда за свое поведение, но факт того, что в ее жизни не случалось ни одного захода по веществам, смущал ее куда больше.

– Понятно. Описать слепому красный цвет будет проще. Попробуй как-нибудь. Это нечто, особенно, если вмазаны оба.

– Тогда расскажи о магии.

– Ты, конечно, выбрала момент, чтобы доебаться, – хмыкнул Саймон. Сигарета в его пальцах истлела на две трети. – Окей… Если хочется просто ей вставить, чтобы отпустило – это влияние химии. Обычно, стимуляторов. Под химией трахаться хочется практически с полпинка, хоть от косого взгляда. Либидо распухает до размеров параллельной реальности.

– Я заметила…

– Не перебивай меня, ладно? – затянувшись, он заставил тлеющую алую точку подняться еще ближе к полоске фильтра. – Так вот… Если вставляешь, смотришь ей в глаза, и тебе важно видеть, как глубоко ты вставился – это магия. Разница в том, что химия – это очень приятно и почти незабываемо. А магия – это пиздец, верная смерть. Люди еще называют ее чувствами. Если ты хочешь мое мнение, то химия – штука более честная. Чистый безэмоциональный кайф. Потом немного алкоголя, волшебная пилюлька – и ты уже полумягкий, у тебя плохое настроение и приятная усталость. Никаких чувств, только ощущения. Неебическая разница, мне кажется.

Майя представила этот же монолог в устах Петера, но картинка рассыпалась, не удержавшись и пяти секунд. Глупым он не был, нет. Но ему явно недоставало мрачноватого очарования Саймона. И она проваливалась в эту опасную трясину, понимая, что ей нравится не только ощущение его члена внутри себя, но и его вывернутая логика.

Привкус магии, не иначе.

– Симме…

– Ммм? – он затушил окурок, отставил пепельницу и снова приложился к воде.

– Сколько ты уже не спишь?

– Какая трогательная забота, Майя… Кажется, ты говорила, что хочешь еще?

– А тебе хочется вставить мне, чтобы отпустило? – не удержалась она.

– Это тоже. И чтобы у тебя коленки тряслись как минимум до завтрашнего вечера, королевна…

Все было просто, как детский пазл из десятка крупных деталей. Ее желание повторить граничило с болезненным исступлением: она растекалась по его горячей коже, непроизвольно прижимаясь все теснее, скользя по его гладкому бедру то вверх, то вниз. Естественно, Саймон не мог этого не заметить. Его воодушевление по этому поводу она вполне могла оценить на ощупь: частый пульс второго сердца герра Хеллстрема отдавался у нее под кожей. Они понимали друг о друге все – это и пугало, и заводило.

– Как ты хочешь? – правила есть правила, и решать должен был он. Чувствуя, как вполне естественное желание подступает к самому горлу, Майя в который раз не узнала собственный голос, упавший до хрипловато-волнительного грудного регистра.

– Я хочу тебя видеть. И трогать. Угадаешь с трех раз, как мы будем это делать?

– Верхом на звезде, – отозвалась она, чувствуя, как сладко ноет что-то внутри при одном воспоминании о его связанных руках там, в клубе. О сиреневых веточках вен под белой кожей…

– Это будет быстро и глубоко, – предупредил Саймон, прихватывая ее за бедра, впиваясь ногтями, оставляя багровые полулуния. – Возможно, даже больно…

Его ладони неумолимо тянули ее вниз, но Майя и не думала сопротивляться, послушно садясь все глубже и глубже, забывая дышать, чувствуя, как в который раз кровь в жилах кипит, вышибая последние предохранители там, высоко.

Влажный звук, с которым плоть сливается с плотью.

Сдавленный стон Саймона, заведенного до предела. Его же взгляд из-под полуопущенных век, который она чувствовала кожей даже сейчас, падая и поднимаясь, слушаясь его рук, позволяя его пальцам гладить ее везде, где ему вздумается.

Он смотрел, как она кусает губы и как он сам выходит и входит. Как напрягается слишком белое даже в густом полумраке сухожилие на ее отведенном в сторону бедре. Как она вздрагивает от боли, послушно опускаясь вниз до упора, пытаясь взять больше, чем может, просто потому, что ему так хочется.

От этого ему хотелось еще. Хотелось царапать ее кожу, чтобы она не носила больше то красное платье. Или носила, но только для него одного… И он царапал, будто рисуя собственную картину на податливом влажном холсте чужого тела. Саймон даже не думал себя контролировать, хватая пальцами ее соски и играя с ними как тогда, в лифте, видя, как в ответ она только закидывает голову, подаваясь вперед и рассыпая по плечам темные волосы.

Майя не думала о том, кончит она или нет. Теперь она была просто хорошей девочкой, оседлавшей плохого мальчика. И эта мысль заводила ее больше, чем смутная перспектива оргазма. Какая разница, если она подписалась на эту игру просто ради участия в ней? Чтобы видеть эти безумные глаза довольными.

Магия Саймона Хеллстрема, чтоб его…

Каждый раз, когда он впивался так глубоко, что перехватывало дыхание, она чувствовала дрожь нетерпения в его пальцах – и это щекотало ей нервы не только в области уже почти что болезненно чувствительного клитора.

Саймон, Саймон, Саймон…

Естественно, он финишировал раньше, размазываясь по ее ягодицам и вздрагивая всем телом. Майя же чувствовала удовлетворение несколько иного рода – теперь, когда он сам проговорился о том, что она имеет над ним какую-то малопонятную власть. Позволив ей отдышаться, Хеллстрем сел, обнимая ее дрожащее от недавнего напряжения тело.

Скрестив лодыжки за его бедрами, Майя просто слушала, как гремит его сердце, почти не замечая, что целует его соленую, разрисованную татуировками кожу.

– Третьи сутки, – глухо сказал он, громко сглатывая. – Я не сплю уже третьи сутки. Сделай с этим хоть что-то, детка… Иначе живым я с тебя не слезу.

– Тебе нужно остыть и сняться, Саймон.

– Симме… Я очень горячий?

– Безумно, Симме.

– Это очень плохо, Майя…

Две минуты спустя Саймон Хеллстрем, стоя на коленях под практически ледяной водой в душе, весьма красноречиво доказывал Майе Нордин, что язык у него годится не только для разговоров. Ей было так хорошо, что хотелось кричать…

Спустя еще пять минут он принял свой аминазин и предложил ей остаться.

Сил отказаться у нее не нашлось.

– Утром я сварю тебе кофе, – пообещал Саймон, обнимая ее под одеялом. – С корицей.

Она не ответила, потому что уснула первой. Утро будет утром.

3. Ред Булл и Егермейстер

Стоя у зеркала, Майя чувствовала, как душа расстается с телом.

Ей предстояло захлопнуть дверь и исчезнуть, оставив вместо себя только воспоминания и пятна на простыни. Она не выспалась, она самоощущалась совершенно разбитой: ее тело было исцарапано, вместо платья у нее по-прежнему была только чужая майка не по размеру – и только пальто хоть как-то спасало. Разве пассажиры в метро думают о том, что девушка в черном, сидящая напротив, практически не одета там, под коконом из мягкого кашемира?

Колени действительно дрожали. Вспоминая вчерашние слова Саймона, Майя кусала губы, чтобы не вспоминать остального.

Ей хотелось бы подсластить чем-то реальность, чтобы не потянуться за красненьким, едва за ней закроется дверь привычной, но такой ненавистной сейчас квартиры в Седермальме. Умом она понимала, что сбежать сейчас – это единственный шанс сбежать вообще. Двое суток без сна еще долго будут мстить роскошному телу Хеллстрема, да и проснется он совершенно без настроения.

Если это вообще случится сегодня.

Глянув на дисплей айфона, Майя вздохнула. Десять утра.

Как по закону подлости, он тут же зажужжал, а потом взорвал тишину песней о мальчике-монстре.

Только звонка от Петера ей и не хватало! Пытаясь вспомнить, какого черта она могла пообещать ему, что он звонит в ее отсыпной в такую рань, девушка сбросила вызов – только бы унять неуместный рингтон.

Спи, Саймон. Даже не вздумай просыпаться…

Отключив телефон, Майя съехала вниз по стене, чувствуя, что ее ноги действительно не настроены держать тело, опираясь на каблуки. Ей хотелось бы поступить правильно, но ее собственная логика, вышатанная месяцами самокопаний, подсказывала ей, что единственный правильный выход – в окно.

Хеллстрем спал, разметав по подушкам голубые, как у сойки, перья могавка. Точнее, того, что от него осталось после ночного захода в душ, когда ее пальцы буквально продирались сквозь его мокрые, намертво залаченные волосы. Майя искренне надеялась на то, что утренний взгляд будет трезвым и расставит все по местам.

Первое, что попалось ей на глаза – бледно-розовая отметина у него на лбу. Ее взгляд метнулся ниже, застывая на плотно прижатых к щекам длинных черных ресницах. Такие бывают только у мальчиков… Трезвости не получилось – вышел аперитив, разгоняющий кровь по венам и слегка ударяющий в голову.

Осторожно сев рядом, Майя потянулась, чтобы поцеловать его на прощание – легко, почти по-сестрински, оставляя все, что их хоть как-то связывало, здесь, на постели, где одна из подушек все еще хранила отпечаток ее головы. Дыхание Саймона было теплым, а на щеках – от висков вниз – проступали пятна лихорадочного румянца.

На десятую долю мгновения она прижалась сомкнутыми губами к его колючей щеке, вообразив себя доброй феей, которая вот-вот улетит, оставив плохого парня без сладкого. Просто потому что иначе быть не должно… Попытка встать была обречена на провал – Хеллстрем успел перехватить ее за руку, даже не открывая глаз.

– Стоило мне отрубиться на пять минут – ты уже сваливаешь? Не помню, чтобы я тебя отпускал. Помню, что обещал тебе кофе. Значит, ты никуда не пойдешь, пока этот сраный кофе не выпьешь…

Спорить с его энтузиазмом было сложно и даже больно: он слишком настойчиво тянул ее к себе, игнорируя пальто и видимую готовность Майи свалить сию секунду.

– Уже утро, Симме. И мне пора.

– Какое, на хер, утро? Сейчас недостаточно утро даже для финского алкопарома… Не выебывайся и вернись в постель, пока я не передумал быть добрым. Могу и заставить.

– Саймон, я уже в пальто…

– Меня это не ебет совершенно.

Майя попыталась еще раз, но он только усилил хватку. На самом деле, ему стоило просто открыть глаза – и она сдалась бы. Но он оставлял ей шанс. Может, потому что утро для него действительно еще не наступило. Взяв его лицо в ладони, девушка легонько встряхнула его голову, не давая ему провалиться в сон снова.

– Саймон, серьезно…

По-прежнему не открывая глаз, он нервно поднял бровь и поджал губы. Майя почувствовала, как сердце, кувыркаясь, летит куда-то вниз. Удушливая волна жара прошила ее с головы до пят, будто кто-то не слишком добрый вкатил ей добрую дозу хлористого кальция в магистральную вену.

– С Саймоном всегда все чертовски серьезно, детка. Хочешь, чтобы было серьезно по-настоящему – ты довыебываешься, и я тебя зафиксирую. И мне срать, что дальше будет. Потому что спать я могу хоть сутки… Снимай свое пальто на хуй. Тем более, я прекрасно знаю, что под ним ни хера-то почти нет.

– Саймон… – она сказала это почти ласково, и он коротко улыбнулся, прежде чем продолжить.