– М-м, – Максим орудовал ложкой, как галерный гребец веслом, – проголодался. – Вкусно!

– Еще бы не вкусно. – Катя довольно одернула платье, посмотрела в окно. – Ого! Милиция! Кажись, к нам… Симпатичный какой!

– Милиция? – Макс отложил ложку. – И впрямь – к нам. Интересно, зачем?

Никакого страха молодой человек не испытывал – ничего такого он не совершал. А что милиционер во двор заглянул – так мало ли зачем милиция ходит?

– Здравствуйте! Мезенцевы здесь проживают? – зайдя во двор, молодой светлоголовый милиционер вежливо поздоровался с выглянувшей в окно девчонкой.

– Мы Мезенцевы, – улыбнулась Катя. – Ой, а мама на работе сейчас. В конторе.

– Да мне бы не маму, мне бы Максима Петровича Мезенцева.

– Ой, – Катерина удивленно моргнула и оглянулась: – Максим! Кажись, к тебе…

– Ну, пусть проходит.

– Здравствуйте, – войдя, еще раз поздоровался милиционер. – Я – участковый ваш. Младший лейтенант Дорожкин, Игорь… Яковлевич, – посмотрев на Катю, почему-то поспешно добавил участковый. – А вы, значит, Максим?

– Да, я Максим.

– Тут сигнал один поступил. Надо бы проверить.

– Ну, проверяйте, если надо. Вот, присаживайтесь.

– Спасибо.

Участковый положил фуражку на стол и важно раскрыл полевую сумку. Бумага, ручка – все как положено.

– Тебе, Максим, ведь шестнадцать лет есть, так?

– Восемнадцать уж скоро! А что случилось-то?

– Ты, говорят, когда-то в радиокружке занимался?

– Занимался, – согласно кивнул Максим.

Как и у подавляющего большинства советских людей, участковый уполномоченный не вызвал в нем никакого страха или, тем более, ненависти. Скорее наоборот. А Катька так во все глаза на милиционера и таращилась. Видать, понравился.

– Товарищ участковый, а может, вам молочка налить? Холодненькое, с погреба. Мы у соседей от коровы берем.

– Это сестра моя, Катерина.

– Спасибо, я обедал уже, – младший лейтенант несколько сконфузился и напомнил: – Так я про радиокружок.

– А, это давно было, – сидя на стуле, потянулся Максим. – Классе в шестом – в седьмом… А потом преподаватель наш, Артемий Викторович, в Ленинград уехал. Так бы, может, и сейчас бы занимался.

– Нравилось?

– Еще бы!

Говоря так, Максим вовсе не кривил душой. Позанимавшись некоторое время в радиокружке, он увлекся этим делом всерьез и даже сейчас еще любил собирать радиоприемники, чинить радиолы и все такое прочее, за что ему были признательны многие, а лучшая подружка сестры – семиклассница Женька – так та его вообще обожала. Особенно после того, как он ей переносной проигрыватель починил. Хороший такой проигрыватель, в виде небольшого раскладного чемоданчика – «Юбилейный». Женька на нем пластинки Ива Монтана слушала, которые из Риги привезла, а в Риге у нее старшая сестра замужем за каким-то старпомом.

Да что там проигрыватель! В школе и в местном клубе без Макса не обходится практически ни один вечер танцев. Там ведь тоже надо что-то паять, чинить, звук налаживать. Все не так просто – надо, чтобы работало.

– Так, а кто еще с тобой занимался? Активным был?

– Да много кто, – молодой человек задумался. – Мишка Рашников, он в ремесленном сейчас, ну, в училище… Еще Колька Федотов, в десятый «Б» перешел… Ванька Мошников – это вообще восьмиклассник…

– А живут они…

Пожав плечами, Макс продиктовал адреса. А что бы и не сказать? В милиции-то, почитай, и так все адреса известны. Зачем тогда участковый их спрашивал? А черт его знает.

– Теперь вот еще… Ночью ты где был?

Вот тут Максим по-настоящему удивился:

– Так дома, спал.

– Домашние подтвердить могут?

– Вот это вряд ли! Я летом в сарайке сплю. Там хорошо, нежарко.

– Да, он в сарайке спит, – подтвердила, хотя никто ее и не спрашивал, Катя. – Там, за домом. Удобно… – девочка завистливо вздохнула. – Когда хочешь – пришел, кода хочешь – ушел. Никто и слова не скажет.

– Так-та-ак… – покусав губу, протянул участковый. – Так-так…

– Да что случилось-то? – Макс искоса посмотрел на милиционера.

– Да так… – прощаясь, уклончиво отозвался тот. – Узнаете, если что.

– Симпатичный… – захлопнув за гостем дверь, улыбнулась Катя. – Вот интересно, девушек в милиционеры берут?

– Сиди уж… девушка!

– А что? Ой! – округлив глаза, сестра вдруг всплеснула руками: – Самое главное-то я тебе не сказала! И у милиционера забыла спросить.

– Да что случилось-то?

– Дом пионеров ночью ограбили! Говорят, имущества вынесли – на большие тыщи!

– Да откуда там тыщи? Стой! Дом пионеров? Ночью? Так это что же, это милиция думает, что это я, мы…

Мотнув головой, словно прогоняя какое-то наваждение, Максим заморгал и беспомощно посмотрел на сестру:

– Кать, а как так может быть-то?

Глава 2
Озерск и окрестности,
май-июнь 1963 г.

Ночью Макс спал плохо, ворочался, все думал о происшествии, об этой чертовой краже! Фотоаппараты, видите ли, украли… Да какие там фотоаппараты-то? Одно старье – «Любитель» да «Смена», кому они вообще понадобились? Другое дело – «Спидола», вещь нужная, дефицитная. Семьдесят рублей стоит – новыми. Ну, такую можно и за сотню продать! Радиодетали еще… Нет, они что же, всерьез на него думают? Как же так? Участковый, вон, про друзей выспрашивал.

А что друзья? Мишка Рашников, Колька Федотов. Мошников… Мишка в ремеслухе… в училище учится, в Тянске. На столяра. Никогда особо с ним не дружили, так, приятельствовали, и то потому, что в один кружок ходили. Да и не видались давно уже – целую жизнь. Ну да, с тех пор как Рашников в Тянск уехал, тетка там у него. Хотя… нет, по осени как-то встретились в клубе на танцах. Повзрослел Мишка, не то чтобы вытянулся – наглее как-то стал, выпендрежнее. Пальто себе черное справил, сапоги хромовые, кепку-«лондонку» и белый пижонский шарф. В уголке рта сигаретка-«гвоздик» прилипла… Так блатные ходят. Или приблатненные… Смог бы Мишка Дом пионеров ограбить? А черт его знает… Наверное, смог бы. Только вот нет его в городке. Да и радиолампы, и фотики старые ему ни к чему. Вот «Спидола» – другое дело. Но ради этого на кражу со взломом идти?

Максим поднялся с койки, натянул трико. Пробежаться, что ли? Нет, лучше Горького почитать, вдруг вопрос по нему на экзамене попадется? Там по Горькому много…

Так, вот и хрестоматия, на столе, как раз на нужной странице открыта. Пролетарский писатель Алексей Максимович Горький родился… уехал… Капри… «На дне»…

А Колька Федотов? А Ванька Мошников?

…изображение сурового быта рабочего класса…

Колька – темная лошадка. Ни с кем особо не дружит, все время сам по себе, наособицу. Рыбалку любит – да и в кружок недолго ходил. Мог украсть? Кто его знает…

…в романе «Жизнь Клима Самгина» великий пролетарский писатель описывает…

Мошников? По мелочи хулиганит, и дружки у него такие же. Мог и этот… Но только если что плохо лежит. Но чтобы забраться да замки ломать – пожалуй, нет.

…встречался с Владимиром Ильичем… вред богостроительства в литературе…

– Макс! – снаружи послышался звонкий голос сестренки Кати. – Макс, ты проснулся уже?

– Занимаюсь, – он отложил книжку, распахнул дверь.

Катя немедленно заглянула внутрь:

– Ого – хрестоматия!

– А ты думала!

– Есть будешь? Я глазунью приготовлю. Мама на работе уже – у них там отчет какой-то.

– Глазунью, говоришь? Ну, давай.

Щурясь от солнца, Максим невольно залюбовался сестрой: высокая, стройная, с распущенными по плечам волнами светлых спутанных со сна волос, она выглядела чуть старше своих четырнадцати лет и уже притягивала взгляды парней. Конечно, приятно иметь такую красавицу-сестру, однако за девкой глаз да глаз нужен!

А как ей шло синее ситцевое платье! Вот вроде бы и простое, и чуть маловато уже…

– Ты что смотришь-то? Не нравится глазунья, могу омлет.

– Нет, уж лучше глазунью.

– Как скажешь. Ну и бардак тут у тебя! И как ты только тут что-то находишь?

– Да легко! – юноша усмехнулся и показал сестренке язык. – Бардак, говоришь? А у тебя на голове – «колдунья»! Прическа, конечно, модная, не спорю, но ходить в таком виде по улицам в нашем городке не рекомендуется.

– Вот дурак-то! – без всякой обиды рассмеялась Катя. – А еще взрослый… почти. Косу-то я заплету, а вот ты когда порядок наведешь в сарайке?

– Да я…

– А! Сам не знаешь. То-то! Ну, жду на завтрак. Читай свою хрестоматию.

Рано повзрослела сестренка… Теперь по попе не шлепнешь! Да и с сараем вишь как утерла!

Усевшись на койку, Максим бросил беглый взгляд на свое летнее обиталище и вздохнул. Чего тут только не было! Накопилось за много лет. Велосипедные колеса, ржавые рамы, неисправный насос (все руки не доходили починить), старые часы-ходики, радиолампы, еще какие-то детали, пачка старых журналов для радиолюбителей, заигранные до полной невозможности грампластинки, даже довоенный патефон со сломанной иглой и много чего прочего. Что-то – действительно нужное, а что-то – откровенный хлам, который, однако, рука не поднималась выкинуть. А вдруг да сгодится? Выкинуть-то легко, а потом обыщешься!

Максим покачал головой: ишь ты – бардак. Кому бардак, а кому – так надо. Все вещи – на своих местах, что понадобится – всегда отыскать можно. Хотя сестрица иногда приникала в сарай и даже в отсутствие брата что-то брала – обычно журналы или открытки… Вот и вчера, верно, заглядывала – вон, чемодан не так лежит, он должен строго у стеночки стоять, а не так вот…

Пнул чемодан ногой – тот быстро переместился на свое место. Максим опять завалился на койку и, закинув руки за голову, уставился в потолок. На губах его блуждала немного глупая, но счастливая улыбка. Лежал он, вчерашний день вспоминал, озеро. Лидию Борисовну… Лиду. Как там у Ярослава Смелякова? «Хорошая девочка Лида»…

Как они вчера целовалсь! Даже представить невозможно, чтобы вот так… А может, ничего и не было? Показалось все, приснилось? И Лида приснилась, и желтое бикини в горошек, как у Бриджит Бардо, и бесстыдно-темная ямочка пупка. И волнующе-упругая грудь, и все, что там дальше было…

Ах, как сладостно защемило сердце! Лида, Лида… Было ли все это? Было! И, очень даже возможно, будет еще…

Так, верно, не зря про Лидию Борисовну всякое болтали… И пусть! И что? Действительно – и что? Что дальше-то? Можно ли назвать это любовью? Вряд ли. Да точно – нет. Скорее влечение… к очень красивой девушке, да.

Макс пытался разобраться в себе. С одной стороны, ему, как комсомольцу и советскому человеку, должно быть стыдно, однако вот незадача, никакого стыда он почему-то не испытывал, мало того – мечтал повторить! Да и на его отношение к юной учительнице-практикантке случившееся никак не повлияло, разве что в лучшую сторону.

Ах, Лида. Лида… Так Смелякова и не вспомнил, только одну строчку. Надо у Катьки спросить – как все девчонки, она в толстую тетрадку записывает и стихи, и модные песни типа «Бабушка, научи меня танцевать чарльстон».

– Макс! Глазунья готова, – донесся с крыльца голос сестры. – Есть иди. А я потом в школу.

– Так каникулы же вроде начались? – выйдя из сарайки, Максим недоумевающее моргал глазами.

Катя подбоченилась – уже успела заплести косу:

– А учебники сдать? Да и Христина Федоровна просила с цветами в классе помочь.

Христина Федоровна была классным руководителем седьмого «А», где учились Катерина и Женька. Преподаватель математики – женщина строгая, но душевная.

– Вот поедим, и пойду. А ты учи!

– Да как-нибудь без сопливых…

Оставив брата готовиться к экзаменам, Катя аккуратно перевязала оставшиеся учебники бечевкой и зашагала в школу, намереваясь еще заглянуть к Женьке – та жила как раз по пути, рядом с колодцем.