Как порой всего-навсего один вытащенный из основания крепости камень может порушить эту крепость, так и совет после предательства одного его участника стал погружаться в тягостную апатию. Следом за Амелоттой исчезли из замка те, кто не мог по каким-то причинам участвовать в походе в Ноэль. Исчезли и некоторые старики, чувствующие себя неуютно в стенах этого похожего на человеческие жилища замка. Они вернулись к себе в леса и уже более не являлись сюда, понимая, что этот мир не для них. Легла спать в свои ледяные пещерные покои под замком Пайтрис. Причем сделала она это вопреки тому, что ее супругу как никогда нужна была поддержка. Ее молчаливый протест против этой жизни уже был явен каждому. Притаилась в своей комнате и прекрасная Асска, но уже от другого чувства – чувства тягостного понимания того, что в совете происходит нечто дурное, болезненное.

И хотя Летэ продолжал гневно настаивать на испитии Гейонеша, события последних месяцев показали – это уже не тот Летэ фон де Форанцисс, каким он был тысячу лет назад. Доверие и уважение к нему подорвалось, поэтому после отбытия герцогини многие последовали ее примеру и на момент переговоров удалились из замка под благовидными предлогами.

* * *

Филипп встретился с бароном поутру, когда цветущий сад был окутан туманом. Теорат Черный вместе со своим вечно-нежным другом Шауни де Бекком собирался обратно домой. Кобыла под ним была резвая, жилистая и все норовила укусить кого-нибудь, но барон успокаивал ее короткими хлопками по шее.

– Хороша! – заметил Филипп, подойдя к сидящему в седле барону. – Но норовиста, будто не кобыла, а жеребцующий конь.

– Она горячекровная, – важно улыбнулся Теорат. Он тоже любил лошадей. – У нее южные песчаные крови, от того и нрав такой.

– Дорого ли обошлась она тебе?

– Дешевле, чем обошлась бы век назад, – усмехнулся Теорат. – Юг наступает, и летардийские аристократы теперь предпочитают горячекровных южных лошадей, нежели солровских северных. А через век, боюсь, даже в твоем Солраге конники будут требовать под седло именно южную.

Филипп тоже усмехнулся, понимая намеки.

Проводив товарища до ворот, он поглядел ему вслед и вернулся в замок. Многие в тот день засобирались в дорогу – и от ворот то и дело отъезжали всадники. А под ночь началась подготовка к выступлению на Ноэль, чтобы захватить его раньше южан. Прыткие гонцы покинули Молчаливый замок и поскакали во все стороны, в подвластные семье Форанциссов города. Через две недели, созвав войска, от Йефасы должны будут выступить порядка четырех тысяч пеших и четырехста конных воинов. Они двинутся под черно-красными знаменами Йефасского графства к далекому морскому Ноэлю, а поведут их два помещика: Джазелон Дару и Тирготт.

Ну а Филипп продолжил свою роль стража, не засыпая ни на миг, ожидая подлого нападения. Рука его постоянно покоилась у груди, а сам он вслушивался в каждые шорохи замка. Более всего он ожидал удар именно здесь – где его невольно окружали слуги и старейшины. Но ночи пока были спокойны.

* * *

В Малой гостиной перед потухшим огромным камином сидел Ольстер Орхейс, прозванный Рыжебородым за свои огненно-рыжие космы.

– Опасная это затея – так далеко вторгаться в южные земли, – говорил он. – Ох, заманчивая, но опасная… Имел я тесные отношения с южанами. Они все, в общем-то, живущие вдоль залива – уже южане. Подлый это народец, хитрый. Знают и про нашу неприкосновенность магии, и как вытащить из нас душонку… Да я, Барден, рассказывал тебе про местную власть Бофраита и то, как они объявили на меня охоту…

– Но Ноэль забрать надо! – мотнул большой головой ярл Барден. – Мы не должны позволять лишать себя чести!

– Эх-эх-эх, вот только у северян и южан честь разная, – тихо заметил Ольстер.

Они оба: и Ольстер и Барден, – говорили гулко. Голоса у них были низкие, и даже шепот прокатывался по коридорам эхом, будто рокочущий гром. Вслушавшись, как разносятся по башне его слова, Ольстер Рыжебородый качнул широкими плечами и уселся поудобнее в тесном для него кресле. Кресло тут же досадно скрипнуло – не рассчитано оно было на медвежьи тела филонеллонцев.

– Вот и объясним им, что такое настоящая честь! – прогремел ярл Барден, и его слова унеслись вслед за словами Ольстера по коридорам, залетая в каждую комнату и окно. – А ты мне подсобишь! Завтра поедем с тобой в Брасо-Дэнто, а оттуда и на Аммовскую переправу, объясним этому недоноску, кто такие филонеллонские владыки!

– Тот демон умеет воевать.

– Умеет. Будет пробовать нас в дерьмо окунуть! Не нравится мне эта чертовщина. Лучше бы спал… Разве не предупреждал я Филиппа? Но коль так, надо выручать, ему и так дурно, я бы такой груз на душу не рискнул взять. Так что не дадимся. А там и Ноэль заберем! Эти двое, Джазелон Дарру и Тиргот – они молодые, Ольстер… Эти новый мир знают. Должны справиться с южными чертями!

– Справятся ли, – Ольстер погладил свою пышную бороду. – Да даже если справятся, то окажутся в капкане.

– В каком капкане?

– Среди южан.

В Малую гостиную вошел Филипп.

За ним следовал по пятам безликий слуга, которого послали сообщить графу, что того ждут. Поприветствовав всех, Филипп присел в кресло и привычно огляделся и вслушался. Взор у него был холоден, но в нем чувствовалась и изнуряющая усталость, и напряженность. Его сухая рука пригладила котарди в области сердца, где таилась бесценная карта.

Уже как с несколько часов погас огромный камин. Иногда из остывающей золы вырывался сноп искр, и бледные, будто мертвые лица высвечивались им, как бы проявляясь на миг из темноты. Затем, после вспышки, зал снова погружался в черноту. Ольстер грузно поднялся и разворошил кочергой тлеющую золу. В камине снова фонтаном рассыпались искры. От этого помещик радостно и шумно вздохнул, потому что тепло любил всей душой. Однако стоило ему опуститься в кресло, как угли тут же погасли – и комната снова наполнилась мраком.

После недолгого молчания ярл Барден, с неудовольствием обозрев своего родственника и его странные пристрастия к солнцу, обратился к пришедшему:

– Мы позвали тебя, Филипп, чтобы ты выслушал их…

И он показал кивком головы на сидящих в углу гостиной, в кромешной тьме, куда не дотягивался благодатный свет от камина, двух теней. Винефред и Сигберт… Доселе они никого будто и не замечали, но тут подняли головы. Воротники их рубах, выданных им слугами, были расстегнуты, рукава подвернуты по самый локоть – этим созданиям претило одно прикосновение одежды к их пожелтевшей коже, иссушенной годами и ветрами. Поэтому они скинули даже обувь и теперь сидели, скрючив пальцы и пытаясь вобрать от каменного пола полюбившийся им холод.

– Я вас слушаю, сир’ес, – и Филипп едва склонил голову, выказывая уважение к древнейшим, перешагнувшим тысячелетний возраст.

– Мы видели… хр-р-р-… их… Там… хр-р-р… Вода… Их все больше… – прохрипел Винефред, и его язык виднелся сквозь иссушенные щеки.

– Они живут у рычащей воды, – продолжил за него второй, Сигберт. Он еще сохранил навык речи, потому что был моложе на несколько столетий. – Раньше их было меньше. Они сжирали детенышей. Каждого. До единого. Обгладывали до костей. Хр-р-р. Кости вышвыривали. На дне их Долины – кости их детей, тысяч и тысяч. А сейчас они детенышей воспитывают. Растят, кормят. Их стая увеличивается.

Филипп кивнул, понимая, что речь идет о старших вервульфах.

– Много их уже? – спросил он.

– Бо-льше… Х-р-р-р… Много, – пробурчал Винефред.

– Так много, что часть ушла. Двинулись на север. Через горы, – снова продолжил за него Сигберт. – Мы шли рядом с ними. Скрывались. Их больше полусотни. Полусотни старших оборотней. Я не знаю, как они кличут себя. У них странный язык, свой язык. Волчий. Не Хор’Аф. Нам пришлось уйти. Вернуться на тропу у Острого камня. Мы шли в Перепутные земли…

– И они идут туда же? В мои земли?

– Возможно, – ответил Сигберт. – Наше дело – предупредить.

– Там только молодняк?

Старик Сигберт кивнул.

– Выходит, они ищут новые охотничьи угодья, – понял Филипп. – Если они стали наращивать поголовье, то им рано или поздно начнет не хватать разбросанных по горам человеческих поселений, как и горной живности.

– Да… – согласился Сигберт. – Они несут на руках детей. Только что рожденных. А рядом с ними бегут. Уже подросшие. Несут скарб.

– Ясно, – задумчиво ответил граф. – Если они не остановятся посреди гор, решив жить, как их предки, а пойдут дальше, преодолеют большое расстояние и спустятся… то обнаружат город Далмон… Это действительно будет проблема посерьезнее обычных оборотней, особенно, если учесть, что эти воспринимают людей исключительно, как врагов и корм.

Винефред и Сигберт одновременно кивнули. Потом они тут же неуклюже поднялись из своих кресел и молча покинули Малую Гостиную, ковыляя в темноте, будто звери. Они сказали все, что хотели… Вслушиваясь в отзвук их едва слышных скребущих шагов, пока он, наконец, не исчез, ярл Баден качнул почти седой головой, перехваченной серебряным обручем. Он произнес:

– Завтра они вернутся в наш родной край, Филонеллон.

– И здесь больше не появятся. Говорят, человеческий мир их утомил. Филипп, помнишь наш разговор у ясеневой рощи в Бофраите? – усмехнулся Ольстер.

– Конечно, – отозвался граф.

– Знаешь, мне начинает казаться, что это не мы устали, а весь мир будто бы устал. И теперь он напоминает старейшину, готового отдать дар следующему поколению. И мы уходим во тьму вместе с ним, как его рука или нога, как неотъемлемая его часть… А на смену придут они – другие детища. Сигберт с Винефредом рассказывали, как встретились с одним их охотником, загоняющим круторого барана по скалам: молодым, злым. Увидев их, он с воем кинулся в бой. У него и мысли не было заговорить с ними. Бежал сначала на четырех лапах, как зверь, прыгая по камням, но при нападении встал на две. Он убил Сигберта одним ударом и сильно ранил Винефреда, но тот успел вырвать ему сердце. Одним ударом, ты понимаешь? Черт побери, одним ударом! А если бы охотников было двое или трое? Сидели бы тут Сигберт с Винефредом?

Филипп молчал, раздумывая. Он понимал, что это значит. Если старшие оборотни спустятся с гор, их не остановит никто, потому что на место одному убитому охотнику родятся трое новых. Солраг ждали тяжелые годы.

– Но знаешь, чего нам стоит бояться больше всего? – продолжил рыжий Ольстер. – Нет, не этих плодящихся, как шавок, оборотней. И даже не велисиалов.

– Чего же, друг мой?

– Винефред и Сигберт живут с нами бок о бок больше тысячи лет. Но мы носа не суем в горы! А вот эти двое не привязаны ни к земле, ни к людям. Они при необходимости уходят глубоко в Фесзот, где питаются бараньей кровью, отчего так дрянно и выглядят. Они мертвецы, Филипп, но мертвецы, повидавшие то, что человеку, да даже нам, и не снилось!.. Пока тебя не было тут, они говорили о том, что видели; как небеса грохотали, а молнии били на их глазах во время бури в одно и тоже место сотни раз, били в скалу, оплавляя ее и будто пытаясь до чего-то добраться. Они видели, как скалы шевелились, Филипп! Горы выли! Пещеры стонали нечеловеческими голосами. Черт возьми, Фесзотовские горы – как далеко они простираются? Да они же по размеру должно быть даже больше, чем все наши северные королевства! А что там может быть скрыто? Что там таится, созданное руками велисиалов? Чего мы не знаем? Чего нам и надо бояться, так это того, что у нас на спиной – призраков прошлого… – закончил тревожно Ольстер.

После этих слов Барден Тихий только устало вздохнул. Он тяжело поднялся из кресла и махнул рукой, мол, надоело ему это все:

– Пойду я. Пора отправляться в Солраг, а там и на Аммовскую переправу, угомонить этого выродка!

– Не позволяйте в пылу боя увлечь себя вниз, с Аммовской переправы, – холодно заметил граф.

– Кто я тебе? Горячий от одного вида девки малец? Я – владыка Филонелонна! – пробасил ярл.

– Знаю, что вы – Владыка Филонеллона. Знаю и то, что ваши филонеллонцы зачастую отступают не назад, а вперед, в гущу врага, – ответил с дружеской улыбкой Филипп. – Потому и напоминаю!

Ярл ухмыльнулся в свою седо-рыжую бороду. Затем похлопал своего товарища, с которым не раз вместе воевал, по плечу, выражая ему пожелания удачи, и ушел из Малой гостиной. Когда в зале перед потухшим камином остались двое, Филипп и Ольстер, то последний, пользуясь отсутствием своего родственника, уже от души разворошил золу. Искры снова полетели снопом, осветили каменные стены, весело затрещали и легли тенью на лица – и помещик вздохнул, вбирая последнее тепло всем своим естеством.

– Прошлое… – проворчал он печально. – Рано или поздно прошлое настигнет нас. А может так и надо, чтобы оно настигло нас и смело, иначе будущее не наступит?