Чуть погодя он приостановил свою работу, вслушался в окружающие равнины – они были на удивление безмолвны. Тихо сыпал снег. Где-то далеко раздалось недолгое уханье совы, которая бесшумно перелетала с одного редкого деревца на другое. Для графа ее полет был совсем не бесшумным, и он пытался понять: охотится ли эта сова за затаившейся под снегом мышью или причина ее кружения подле них совсем иная?

Мариэльд тоже слушала ночь. Она лежала у костра на подстеленных под ее безвольное тело одеялах. Ее голубой наряд из дорогого арзамаса, расписанный олеандрами, за долгий путь износился. Косы ее, доселе белоснежные, как снег, растрепались и посерели. Теперь она лежала около своего надсмотрщика, но на лице ее не было ни капли пережитых горестей; и даже наоборот, пока враг сидел и хмурился, она устало улыбалась.

– Меня ищут, – шепнула она.

– Пусть ищут, – отозвался холодно Филипп.

– И найдут. Мой брат скор на расправу – он не спустит тебе это с рук, как не спустит и младший из моих братьев, который, пока ты здесь, развернет по весне свои войска, проведет их через Стоохс и обрушит свой гнев на Солраг, а потом и Офурт. Но ты продолжаешь уперто следовать своей бессмысленной затее, которая приведет к смерти не только тебя, но и твои земли, и твою дочь. Умно ли это?

Граф смолчал. Тогда Мариэльд продолжила, повернув к нему свой лик, ибо телом она повелевать не могла. Голос у нее был мягким-мягким, как пух, вкрадчивым – она умела и любила так говорить.

– Ты полагаешь, что пути назад нет…

– Вы сами развязали войну, – жестко обрубил Филипп.

– Но я могу уговорить моих братьев быть милосердными.

– Меньше всего я нуждаюсь в милосердии! Другое дело, что нужно вам от деревенских мальчишек, Уильяма и Генри?

– Юлиана, – невозмутимо поправила графиня.

– Уильяма, – также невозмутимо поправил Филипп. – Раньше мы списывали пропажу других старейшин на злой случай или на противодействие нам клана Теух. Однако, выходит, это ваших рук дело? А Као Шанрис, которого до сих пор разыскивает граф Джамед Мор, тоже пропал вашими усилиями? Сколько еще пало наших?

– Много.

– Зачем?

– Часто ли боги снисходят к тому, чтобы объясняться с копошащимися у их ног червями? – улыбнулась мягко Мариэльд.

– Что же ты, божество, сейчас лежишь подле червя павшей, униженной? – усмехнулся граф, – Похоже, песни о вас и вашем могуществе чрезмерно приумножают вашу славу.

– Отнюдь, – парировала Мариэльд. – Они порой преуменьшают ее, приписывая наши заслуги счастливому случаю или некоему року… – голос ее сделался змеиным. – Так что ты верно делаешь, что боишься каждой подлетевшей близко сосновой совы, каждого неосторожного зверя или встречного путника, что изнуряешь себя и своих гвардейцев, избегая людных мест! Везде может укрыться мой брат, везде он и одновременно нигде, и он желает отомстить за меня. А месть богов ужасна… Хуже ее, пожалуй, – только ожидание этой мести. Долго ли ты так протянешь, не находя покоя и видя повсюду врага?

Воцарилась тишина. И снова на выпады не последовало никакого ответа – Филипп продолжил заниматься уздечкой. Не тем он был, кто позволял запугать себя, поэтому лицо его осталось таким же твердым, как и его воля. Однако графиню его молчание не устроило. Она еще некоторое время понаблюдала за падающим снегом, затем спросила – уже раздраженно, недовольно:

– Куда ты меня везешь?

Филипп промолчал, склонил голову, отчего седые пряди осыпались, сокрыли глаза. Его руки продолжали умело работать с щечным ремнем, а сам он вслушивался в окружающие их снежные равнины.

– Неподалеку отсюда Мошрас, где тысячу лет назад пролилась кровь Теух, – настойчиво продолжила графиня. —Ты должен был укрыться в его руинах, чтобы дождаться других старейшин из Йефасы для суда надо мной. Но мы проехали руины еще вчера… Впереди остались только леса с Мориусом. А за ними – горы. И все… Что за безумная идея посетила тебя? Или ты думаешь затеряться в лесах, чтобы там тебя не настиг мой брат?

– Ты все пугаешь и пугаешь меня своим братом. Где же он?

– Занят, – ответила ехидно графиня. – Юлианом и Генри.

– Тогда ему придется поторопиться, – на лицо графа набежала тень.

Резко разогнувшись, Филипп начал обходить их место ночлега, караул и коней, лежавших подле друг друга. Густо повалил снег. Чем севернее они пробирались, тем сильнее крепчали морозы. Сейчас снег достигал копыт, но скоро они начнут продвигаться по колено в нем, утопая.

И вот граф Тастемара рассматривал спящие лица, глядел на вздрагивающего от холода мальчика Жака, которому не повезло оказаться в этом тяжелейшем походе, возможно не имеющем обратного пути. Мальчик кутался в два плаща, но ни одного слова жалобы на тяготы не сорвалось с его уст. Хотя порой благодаря чуткому слуху Филипп и мог слышать шепот этого еще безбородого юнца, когда тот убеждал сам себя, что прапрадед его, воюя бок о бок с Белым вороном, в 2022 совершил переход и пострашнее – по воющей вьюге до самих Тавинновских рудников. Граф не стал говорить, что слухи касаемо того перехода были раздуты до неприличия, как это обычно бывает с былыми деяниями, когда воспевать больше нечего, а сам мальчик сейчас претерпевает сложности равные с теми, с которыми столкнулся его прапрадед.

Вернувшись к пленнице, которую убаюкал снегопад, Филипп присел на льняник и вслушался в удаляющийся шелест крыльев. Не пролетит ли над ним снова та белоухая сосновая сова, видя глазами чужого существа? Не таится ли в снегах под видом рыси враг? Обманывает ли его пленница, говоря, что велисиалы способны вселяться в зверье? Или в ее словах есть зерно истины? Однако ночи и дни были пока спокойны, хотя все это время Филипп ни на мгновение не позволил себе провалиться даже в дрему, держа под рукой и меч, и лук. Он не знал, сколько судьба отведет ему времени, пока пропажа графини не будет замечена.

* * *

Впереди вырастал корабельный сосновый лес. Повезло этим краям с деревом. Да так повезло, что земли эти торговали мачтовыми рощами уже с несколько веков, отправляя дерево: и на Юг, и в Глеоф, – да вот леса от этого вокруг становились будто бы гуще. Хорошее это было место, светлое, не в пример темному Офурту. Нет, и в Офурте имелись места, подобные этим, однако их еще следовало отыскать посреди буреломов и горных ущелий. А здесь же куда ни пойди – везде диво, как все стройно, ровно и стремится к солнцу! Тут свет проникал под высокие кроны деревьев, разливался на заснеженных лужайках и играл мириадами блесток в ручьях и реках.

Все эти дни солровский отряд никто не беспокоил. Терзали их только холода, бессонные ночи и голод, потому что Филипп избегал любых поселений и отправлял туда лишь фуражиров. Поэтому все жили в походных условиях, охотясь на живность, ночуя в лесах и посреди равнин. Таким скрытным передвижением, убрав знамена и представляясь разными именами, граф пытался оборвать след и усложнить поиски велисиалов, когда те обнаружат пропажу своей сестры.

На закате дня безымянный отряд подступил под стены местного города – Мориуса.

Там Филипп пообещал дать возможность хорошо выспаться. Проехав деревянные ворота, Лука тут же стал жадно интересоваться у жителей касаемо приличной таверны, где можно было бы разместиться почти пяти десяткам воинов. И хотя телом Лука был крепок, как некогда и его отец, но душа его требовала мало-мальски нормального отдыха, когда можно было бы поесть, попить и дать костям покоя на нормальной кровати.

– В «Зеленую сосну» идите, – показывал рукой на примечательную зеленую крышу горожанин. – Вот там и еда горячая всегда, готовят не из палок, и хозяин – душа-человек. Да и тем паче сейчас люду мало – зима!

И горожанин исчез в проеме своего деревянного дома, выходящим окнами на главную улицу. Тут же за ставнями его дома разлился свет от лучины. Лука кивнул и повел за собой отряд к такой же деревянной таверне «Зеленая сосна».

Мариэльд сидела в седле перед Филиппом, который не рисковал отдалять пленницу от себя ни на шаг. Пока крепкие широкогрудые кони медленно шли по улицам к благодатному свету таверны, который разливался сквозь сыплющийся снег, граф невольно вдыхал запах белоснежных волос Мариэльд, придерживая ее. Мысли его метались между морским Ноэлем, представляя, каким стал Уильям за годы жизни с этой коварной женщиной, до своих земель. Прибыли ли уже туда гонцы?

Среди ночи гвардейцы прихлебывали луковой похлебкой с пшеном и салом, а также причмокивали от ее сытности и той теплоты, что прокатывалась внутри их брюха. Таверна и в правду оказалась хорошей: из еще пахнущего сосной дерева. Запахи сосны сливались с пивом, кашами и мясом, что готовилось для голодных солров на кухне. Пока солры черпали ложками из мисок, мимо них пробежал запыхавшийся Жак, который уже поел и теперь нестерпимо хотел спать, но господин послал его за тавернщиком.

– Вас хотят наверх! – крикнул он хозяину заведения и отдышался, ибо бежал с третьего этажа вприпрыжку через одну ступеньку.

Тавернщик отер руки о полотенце и повесил это же полотенце за пояс. Затем, вздохнув, то ли от тревоги, что его зовет к себе этот седовласый мужчина, который так и не назвал своего имени, то ли от усталости, медленно побрел наверх.

Жак остался внизу, наблюдая за толпой жадно едящих солров. На первом этаже днем обычно стоят гам и столпотворение. Но сейчас он был погружен в полутьму. Лишь одна свеча горела на прилавке, роняя мягкие тени на стулья, столы, спины и солров, а также на лицо Жака, который сел за стол, подпер кулаком обросший пушком подбородок и прикрыл в дреме глаза.

Между тем, хозяин заведения подошел к двери комнаты, отер пот с оплывшего лица и постучал. Затем вошел. На двух сдвинутых кроватях, самых больших, которые нашли, сидел с краю его гость. А у стены лежала седовласая и закутанная в шерстяные одеяла старая женщина. Она лежала и глядела в стену, скрючившись. «Куда это он ее, такую больную, везет?» – подумал тавернщик, приняв эту странную неподвижность за болезнь.

– Вы-ть звали? – сказал он как можно почтительно.

– Звал, – отозвался холодно гость. – Скажи-ка мне, тавернщик, какие поселения и города расположены севернее Мориуса?

– Севернее?

– Да, в горах.

– А-ть! Только пастушьи кочевые. Но и то уже не везде. К Хышу уже не идут. Остерегаются гудения.

– Почему?

– Так гудение земли… господин…

И хозяин заведения склонил большую голову, словно искренне не понимая, почему гостя не устроил его ответ. Однако тот лишь нахмурился и грозно заметил:

– Тавернщик, я не местный! Изъясняйся понятнее. Недавно было землетрясение?

– Извините, господин. Да… Три года назад подле Хыша загудела земля, аккурат после перелета торуффов. Обвалилась часть горы Медведя, на котором располагалось поселение Хыш. Пастухи боятся гнева богов, поэтому теперь это место обходят стороной. Ходят теперь по Данк-Хышу…

– Так все пастухи теперь ходят около Данк-Хыша?

– Да-да! Они сейчас на этих зимних пастбищах.

– Хорошо. А скажи-ка, есть ли среди пастухов проводники по горам? – спросил гость.

– Так вы-ть… Они все проводники… Все пастухи водят свои стада. Кочевой люд! Погрузят на коз и лошадей весь свой жалкий скрабишко и, пока жарко тут, внизу, они поверху ходят, а сами живут где попадется. Потом по зиме спускаются с отарами в Данк-Хыш и торгуют с нами. Меняют жир, шкуры, мясо, масло, поделки на все то, что привозят по трактам к нам купцы…

– Мне нужен самый знающий из них, – сказал с нажимом гость.

– Из пастухов?

Гость только кивнул.

– Лучший… – тавернщик задумался. – Тогда вам к Яши-Бану Обрубку! Он всю молодость сначала стада водил, забираясь летом почти на самые верхушки, а потом сокровища старых богов искал. Знает все горы, все пещеры, уступы и кряжи… Каждый камень зовет по имени!

– Где его найти?