Рефери Джанни Мауро попытался прервать матч на этом этапе, но его убедили пережить травмирующий опыт еще раз. Спустя час после начала матча он отменил гол «Болоньи», и вот тогда, говоря простым языком, все и рвануло. Вдруг Мауро обнаружил, что его взяли в кольцо осатаневшие болельщики «Болоньи». Согласно неподтвержденной легенде, в их числе был и некий Леандро Арпинати, известный фашист и будущий мэр города. Свидетельства произошедшего далее разнятся, но, как бы то ни было, Мауро, по сути, был взят в заложники прямо на поле. Ему было сказано, что он никуда не пойдет, пока не засчитает гол. Он согласился, и игроки продолжили матч, но очевидно, что Мауро сказал капитану «Дженоа», чтобы тот не беспокоился. Гол все равно будет отменен впоследствии, а победу все равно присудят им. Таким образом, лучшим выходом будет доиграть оставшиеся 30 минут и как можно шустрее проследовать к выходу. Исходя из этого, игроки «Дженоа» сошлись во мнении, что действительно в наилучших интересах всех будет закончить игру и свалить с поля к чертовой матери. Проблема была в том, что «Болонья» сравняла счет, и теперь «дженовези» отказывались давать добро на экстра-тайм. Они совсем не доверяли арбитру и сочли, что, если «Болонья» победит, он нарушит данное им обещание. При таком раскладе они окажутся проигравшими, поэтому никакого экстра-тайма не будет, а будет еще одна ничья.

Похоже, что они были правы. Мауро позабыл о «сделке», которую заключил по поводу засчитанного/незасчитанного гола, и лига отклонила апелляцию «Дженоа». Справедливости ради, они отклонили и апелляцию «Болоньи», требовавшей, чтобы «Дженоа» дисквалифицировали за отказ играть экстра-тайм. Продолжать так не было никакой возможности, поэтому они, наученные горьким опытом, согласились попытаться сыграть снова на другом нейтральном поле.

Это поле находилось в Турине. Сам матч завершился вничью 1:1, но потом директора соперничавших клубов сошлись в рукопашной на вокзале. Произошла эскалация насилия, и в начавшейся суматохе застрелили двух болельщиков «Дженоа». «Болонью» пригласили поучаствовать – доставить виновников в полицейский участок, – проинформировав клуб о том, что провал этой операции приведет к тому, что победу в матче присудят «Дженоа». Надлежащим образом виновники – или некие лица, сильно на них смахивавшие, – были представлены властям, и стороны договорились о том, что вновь попытаются выявить победителя на «Кампо Ювентус» 19 июля.

Но теперь проблема была в том, что власти отказывались проводить игру в присутствии публики из соображений сохранения общественного порядка, и в результате обе команды вынуждены были играть матч за закрытыми дверями на каком-то «огороде» южнее Милана аж в 7:30 утра. «Болонья» доигрывала матч вдевятером, но сумела положить конец всеобщим страданиям, победив со счетом 2:0. Потом они обыграли «Рому Альбу», чемпионов юга, с общим счетом 6:1, и завоевали свое первое scudetto. Вся эта история была преисполнена пророчеств: итальянский футбол был дезорганизованным, живущим по собственным законам и коррумпированным, но также и исключительно захватывающим.

По ходу сезона «Юве» очень хорошо играл в обороне, где особенно выделялся выдающейся игрой Розетта. У команды был лучший вратарь Италии в лице Джанпьеро Комби, но команде сильно не хватало креативности. Так что, когда Аньелли и сотоварищи взялись за планирование предстоящего сезона, им было нетрудно выявить самую главную потребность команды. Тремя годами ранее, в канун Рождества, «Ювентус» провел товарищеский матч против одной странствующей команды из Венгрии. «Тёреквеш» тогда обыграл их со счетом 4:3, и один из игроков в его составе произвел особенно сильное впечатление. Его звали Ференц Хирзер, и, хотя он был еще подростком, на поле его было не удержать. Он забил два гола сам и сообразил третий, да и вообще выглядел почти что самым быстрым двуногим существом из известных. В общем, Каролы наладил с ним контакт, и Хирзер стал пятым из десяти новых «ювентини», перешедших в команду.

Его вполне предсказуемо окрестили «Газелью», а на одной из предсезонных тренировок команды устроили ему встречу с особенным гостем. Им оказался Джанни, 4-летний сын Эдоардо Аньелли, который просто обожал футбол, – они тепло пообщались и попинали вместе мяч, что, судя по всему, здорово помогло Хирзеру ментально. Он оформил хет-трик в матче-открытии против «Пармы» и с того момента не сбавлял оборотов. Он все продолжал забивать, «Ювентус» все продолжал выигрывать, и никто был не в силах ничего с этим сделать. Они обыграли «Дженоа» и дома, и в гостях, а в период с января по апрель выдали беспрецедентную серию из девяти побед подряд. В домашнем матче против бедной «Мантовы» Хирзер забил пять голов за шесть минут первого тайма, а завершил сезон с рекордным (рекорд стоит до сих пор) результатом в 35 забитых голов.

«Юве» катком прошелся по группе В. Они забили 68 голов в 22 матчах, а Комби выдал знаменитую «сухую» серию в 934 минуты. Все это открыло им путь к двухматчевому финалу против «Болоньи», команде из первого города, покорившегося фашистам и служившего «местом силы» партии. Там активно шло строительство нового стадиона, который, как утверждалось, должен был стать величайшей в своем роде ареной Европы. Стройку курировал Леандро Арпинати, и по ее завершении стадион стал первым значимым фашистским спортивным амфитеатром. Внешне он напоминал своим видом Колизей, а внутри него была установлена гигантская сияющая бронзовая статуя Муссолини, сидящего верхом на коне. Также там была возведена 42-метровая башня, символизировавшая пыл и боевой дух фашистского атлета, – причем построена она была ровно на том самом месте, на котором в 1849 году был казнен националист-мученик Уго Басси.

Вслед за этим стадионом появится больше новых арен. Старому национальному стадиону в Риме придали лоска и переименовали его в «Стадион Национальной фашистской партии». В Милане новый стадион «Сан-Сиро» строил Пьеро Пирелли, шинный магнат и владелец «Милана». Стадион торжественно открылся 19 сентября 1926 года, а месяц спустя в свой новый дом переехал и «Торино». Владелец клуба граф Энрико Мароне ди Чинзано был дальним родственником Аньелли, но одновременно и своего рода недругом. Он приобрел большой участок земли на Виа Филадельфия, на западной оконечности города, и там из красного кирпича возвел роскошный, сказочный шедевр в стиле ар-деко. И хотя «Филадельфия» вмещала всего 15 тысяч зрителей, она была гораздо красивее «Кампо Ювентус» и более изощренной. «Мой стадион лучше, чем твой стадион…»

Гранд-финал 1926 года свел венгра Каролы с Херманном Фельзнером, его австрийским коллегой из «Болоньи». Центрально-европейский футбол был лучшим, находящийся в большом отрыве от остальных, и венгерские, а также австрийские игроки и тренеры активно плодились по всему континенту. «Болонья» разместила в венской газете объявление о вакансии менеджера команды, а потом интервьюировала откликнувшихся кандидатов. По итогам работу получил Фельзнер, по-видимому, располагавший «футбольным дипломом» из Англии.

На поле же Хирзер шел нога в ногу с Анджело Скьявио. На двоих они настреляли 60 мячей в регулярном сезоне, а в финале Хирзер прибавил к своему счету еще два – первая игра в Болонье завершилась вничью 2:2. Во второй игре счет так и не был открыт, поэтому на следующий уик-энд был назначен решающий матч плей-офф, который должен был пройти в Милане.

По причине напряженной политической ситуации и постоянного давления Йено Каролы приходилось переживать на работе серьезный стресс. Утром вторника, предшествовавшего игре, он стал жаловаться на плохое самочувствие. Он поехал домой в Риволи, к западу от Турина, но к обеду уже был мертв – предполагается, что из-за сердечного приступа. Пока город скорбел, временным руководителем команды был назначен Йожеф Виола – давнишний переводчик, друг и доверенное лицо Каролы. В знойный полдень в Милане «Ювентус» достойно почтил память Каролы. На глазах у партийных шишек – в числе которых был и Арпинати – они победили соперников со счетом 2:1 и завоевали свое первое чемпионство с 1905 года.

За два сезона Эдоардо Аньелли сначала сумел бросить вызов старой футбольной клике, а потом и перевернуть вверх дном их планы в отношении итальянского футбола. Однако вскоре это лишь сильнее усложнит ситуацию. На следующий же день будет объявлено о новой структуре, вместе с которой в футбол придет совершенно новый realpolitik^[14]. С одной стороны, он вознаградит Аньелли за его прозорливость, но в то же время познакомит и с новым врагом, бесконечно более тлетворным, чем старая гвардия Северной лиги.

В Виареджо с фашистами

До прихода к власти фашистов самым популярным видом спорта для мужчин с итальянских улиц был велоспорт. Лишь крошечное меньшинство могло себе позволить модернистские чудеса техники, производившиеся в Линготто, и в отсутствие развитой сети общественного транспорта простым итальянцам приходилось передвигаться туда-сюда на велосипедах. Популярность такого вида спорта, как велогонки на большие дистанции, была естественным следствием этого факта, и в результате каждый май вся Италия оказывалась захваченной Джиро д’Италия. Однако теперь доминирование велоспорта оказалось под угрозой.

Муссолини понимал политическую ценность спорта. Он любил фотографироваться во время занятий им и питал особую слабость к теннису и фехтованию. Также он любил фотографироваться верхом на лошади или в плавательном бассейне, где щеголял своей голой грудью. Он тщательно культивировал свой образ непревзойденного sportivo^[15], но велогонки при этом не любил. Их технологическая составляющая была примитивной, а их протагонисты были в подавляющем большинстве выходцами из рабочего класса. Будучи популистом, Муссолини на словах одобрял велоспорт, но преднамеренно и во всеуслышание называл его чемпионов «пролетариями». Употребляя коммунистический термин, он тем самым высмеивал их, как людей старомодных и непросвещенных, как бы намекая, что их вид спорта служит антитезой фашистскому модернизму. Режим считал, что идеологически автоспорт – гораздо более скоростной, опасный и технически продвинутый – превосходит велоспорт. Он рекламировал его адептов, как образцовых фашистов, потому что они постоянно стремились расширить пределы технологического развития и личного мужества, а в целом их достижения называл служащими национальным интересам. Пилоты виделись главными спортивными мечтателями: безрассудные, авантюрные сорвиголовы, рисковавшие своими жизнями ради продвижения итальянских ценностей и добродетелей в мире.

Футбол в идеологическом отношении был гораздо более трудной материей и не слишком интересовал Муссолини как таковой. При этом стоит иметь в виду, что футбол собирал громадные толпы народу в одном месте, куда они стекались, чтобы его посмотреть, а потому он, как локомотив фашистской пропаганды, попросту не знал себе равных. Он был настолько популярен, что успехи национальной сборной могли вдохновить все социальные слои общества, поэтому режим решил сосредоточиться на его коллективной природе, в которой «один за всех и все за одного». Как и все прочее в Италии Муссолини, он стал политическим конструктом, повинующимся фашистской воле.

Футбол имел большое значение, но его чиновничество имело исключительно любительский статус. Арбитрами добровольно становились некоторые бывшие игроки и директора, и в своем новом статусе они продолжали ассоциироваться со своими старыми клубами. Неизбежным следствием этого стали бесконечные споры и препирательства по поводу объективности рефери, ведшиеся в народе, который даже в лучшие времена был склонен к тиражированию скандалов и теорий заговора. Клубы приглашали определять тех, кто, на их взгляд, не подходил для обслуживания их матчей, – самый что ни на есть готовый рецепт форменной катастрофы. В теории право выбора получали все клубы, но на практике гораздо более богатые и влиятельные всегда получали тех рефери, которых хотели, а клубы, что располагались пониже в пищевой цепи, часто оказывались в заведомо менее выигрышном положении из-за спорных решений судей. Кризис назрел, когда был отменен гол во время матча между «Казале» и «Торино». «Торо» обвинили арбитра Гвидо Сангвинетти в том, что он судил «без подобающего душевного равновесия». Это было кодовой фразой, обозначавшей нечистых на руку рефери, и арбитры тут же объявили забастовку.