– Сказать по чести, других причин приезжать сюда, почитай, и нету. – Уэс ловит оценивающий взгляд Хона в зеркале. – Не хочу тебя обидеть, сынок, но не похож ты на охотника. Что привело тебя сюда?

– Никаких обид. Я алхимик, – Хон издает одобрительный возглас. – Вообще-то, ученик Ивлин Уэлти, – добавляет Уэс.

Всего-навсего ложь упущения. Магистр Уэлти так и не ответила на его письмо, но ведь ему известно, как она занята. Всякий раз, когда он добивался ученичества, ему удавалось сделать это при личной встрече. И хотя ему страшно, что его обаяние почти иссякло, он полагает, что этого обаяния хватит, чтобы в последний раз добиться своего.

– Ивлин Уэлти, да? Тогда удачи тебе.

По разумению Уэса, удача ему понадобится.

– Спасибо.

Он уже успел наслушаться всякого. Никто из ее учеников не задерживается у нее дольше двух недель. По ночам в коридорах Уэлти-Мэнора бродят призраки. Ивлин жива одним только фотосинтезом. И так далее и тому подобное. На собственном опыте он убедился, что все алхимики не без странностей. Строго говоря, алхимией способен заниматься каждый, однако нужно быть одержимым, чтобы этого хотеть. Алхимики годами анализируют мистические тексты и до отказа набивают головы химическим строением тысяч вещей. Для того чтобы разъять что-либо на части, надо в точности знать, как оно устроено. А может, все они в конце концов сходят с ума от серных паров.

Так или иначе, здесь нет ничего такого, с чем бы он не справился. В случае необходимости будет война на истощение. В противостоянии воли Уэс никогда не проигрывал.

Наконец-то они прибывают в лоно цивилизации. Угнездившийся в изгибе долины Уикдон выглядит именно таким очаровательно-старомодным, как ожидалось. Свет от фигурных уличных фонарей заливает булыжную мостовую, живописные яркие коттеджи и лавки выстроились вдоль улиц. Гирлянды в витринах мягко поблескивают в дымке, освещая соблазнительно выставленные напоказ выпечку, овощи и фрукты, и больше чучел и оружия, чем найдется в ином военном музее. Что особенно поражает Уэса, так это полное отсутствие лабораторий алхимиков. В Дануэе их не меньше двух в каждом квартале: ювелиры торгуют вразнос заговоренными кольцами, в ресторанах подают еду, обещающую многообразие воздействий на психику, заводы полны мастеров, производящих прочную и легкую сталь, благодаря которой новоальбионская армия считается настолько грозной.

Пока машина с тарахтением тащится через центр города, местные приоткрывают входные двери и раздвигают занавески, чтобы посмотреть, как она проезжает мимо. Миловидная молодая женщина, подметающая улицу перед своей лавкой, встречается с Уэсом взглядом. Он невольно расплывается в широкой непринужденной усмешке. Женщина отворачивается, будто вообще не желает его видеть. Уэс с несчастным видом прижимается лицом к стеклу, холод которого ранит так же больно, как отказ. Он расстроен сильнее, чем готов признаться. Дома его знают. Там его любят. Его любят все.

Или любили до нынешней череды неудач.

Он ждет, что они остановятся возле одного из этих симпатичных, крашенных в яркие цвета домов вдоль главной улицы, но машина все едет и едет по ней к окраине города. Все реже попадаются фонари, распространяющие теплый свет, машину резко подбрасывает при выезде на проселочную дорогу. Уэс смотрит в заднее окно, где слабо светится сквозь выхлопы Уикдон.

– Послушайте, куда мы едем?

– В Уэлти-Мэнор. Ивлин живет чуть поодаль.

По дороге с крутыми подъемами и спусками они едут в горы, на подъемах двигатель протестующе взвывает. Уэс находит в себе смелость снова оглянуться на городок вдалеке и безбрежную ширь океана за ним. Вода потемнела до стального оттенка, ее пронизывают солнечные лучи цвета ржавчины. Секвойи скоро заслоняют обзор, и машина, проехав несколько тошнотворно извилистых миль под их устремленными ввысь стволами, со скрежетом останавливается перед одиноко стоящим домом из красного кирпича.

Густые плети плюща карабкаются по стенам, цветущие дикие растения выплескиваются из садовых клумб, как пиво из крана. Щепастая дощатая калитка обвисает на петлях жестом не столько радушия, сколько мольбы о помощи. Уэлти-Мэнор выглядит как место, не предназначенное для людей – его явно намерена отвоевать себе природа.

Уэс выбирается из машины и вглядывается в окно второго этажа, за которым горит лампа. Холод ощущается здесь гораздо сильнее, чем в Дануэе, когда он уезжал этим утром, – неестественный холод, даже с учетом морского воздуха и высоты. И так тихо, слишком тихо. Ему уже недостает дануэйского шума. Постоянного гула транспорта, негромких шагов соседей сверху. Дома всегда слышно, как копошится на кухне мать, как препираются у себя в комнате сестры. А здесь единственный звук – далекие вскрики неведомой ему птицы.

Прежде чем новый дом успевает вселить в него подавленность, Уэс помогает Хону выгрузить вещи из багажника. Все его пожитки уместились в три обшарпанных чемодана и наплечную сумку с потертым ремнем.

– Помочь занести в дом? – спрашивает Хон.

– Нет-нет, не беспокойтесь. Я справлюсь сам.

Хон отвечает ему скептическим взглядом, выуживает из нагрудного кармана визитку и вручает ему. Имя и телефонный номер Хона, напечатанные на карточке, выцвели, словно она пролежала в кармане пиджака несколько лет.

– Если тебе опять понадобится машина…

– Я знаю, кому звонить. Благодарю, сэр.

Хон хлопает его по плечу, слегка пожимает. Так по-отцовски. Уэс судорожно сглатывает от внезапного укола горя.

– Ну, ладно тогда. Удачи.

Пригнув голову, Хон садится обратно в машину и задним ходом выезжает с дорожки. Тьма соскальзывает в пустоту, оставшуюся после света фар, и пока она окутывает Уэса, ему кажется, будто за ним наблюдают. Он с беспокойством поднимает глаза к окну второго этажа, где в свете камина, кажется, мелькает призрачный силуэт.

«Возьми себя в руки, Уинтерс».

Он поднимается по стонущим ступеням веранды и останавливается лицом к лицу с красной входной дверью. Еще никогда в жизни он не нервничал так, как сейчас, – впрочем, на этот раз он впервые может так много потерять в случае неудачи. На всякий случай он приглаживает волосы и улыбается собственному отражению в оконном стекле до тех пор, пока не сгоняет с лица выражение отчаяния, от которого бросает в пот. Все в порядке. Он тысячу раз репетировал свою речь. Он готов. Выпятив грудь, он стучит в дверь и ждет.

И ждет.

И ждет.

Порывы ветра проносятся по веранде, пробираются под его вытертое пальто, не встречая сопротивления. Здесь чертовски холодно, и чем дольше он стоит у двери и дрожит, тем больше убеждается, что у самой опушки леса кто-то притаился. Шорох сухих листьев во дворе слишком уж похож на шепот, по его мнению. Он слышит, как в этом шепоте вновь и вновь повторяется его имя.

«Уэстон, Уэстон, Уэстон».

– Пожалуйста, открой, – бормочет он. – Ну пожалуйста.

Но никто не выходит. Может, Ивлин нет дома. Да нет, не может быть. Наверху же горит свет. Может, она его не слышит. Да, наверняка. Она его не слышит.

Он стучит еще раз, и еще, и секунды тянутся вечно. А если она вообще не откроет? Если она переехала? Или умерла и теперь гниет рядом с тускло горящей лампой? Он был исполнен такой целеустремленной решимости, что ему и в голову не приходила мысль о неудаче. А затея с самого начала была рискованной – теперь-то он понял, что из-за нее он мог очутиться брошенным на произвол судьбы. Эта мысль настолько тревожна и унизительна, что он настойчиво колотит в дверь. И на этот раз слышит шаги на лестнице.

«Наконец-то».

Дверь открывается, он невольно ахает. На пороге стоит девушка. В тусклом свете на веранде она похожа на героиню поэм, которые он читал в школе, прежде чем бросил ее, или на aos sí – сидов из материнских рассказов. Его глаза приспосабливаются к свету, лицо незнакомки мало-помалу обозначается яснее. Ее волосы распущенные и золотистые. Ее кожа белая, как сливки. Уэс собирается с силами, готовясь к неизбежным мукам любви.

Но на этот раз их удается избежать. При ближайшем рассмотрении девушка оказывается не настолько прекрасной и гораздо более простой и строгой, чем он ожидал. Не говоря уже о том, что она, если верить журналам его сестер, вопиюще старомодна со своими длинными волосами и длинным подолом. Поджав тонкие, с опущенными вниз уголками губы, она смотрит на него из-под тяжелых век, как на самую гадкую, невзрачную тварь, какая когда-либо заползала на ее крыльцо.

– Чем могу помочь? – Голос у нее такой же невыразительный и ледяной, как и взгляд.

– Вы… это вы Ивлин Уэлти?

– Нет, – это слово камнем падает между ними.

Само собой, никакая она не Ивлин Уэлти. Она же с виду не старше его. Он поспешно продолжает:

– Она дома? Меня зовут Уэстон Уинтерс, и…

– Я знаю, зачем вы здесь, мистер Уинтерс. – Судя по ее тону, она, должно быть, приняла его за торговца чудодейственными снадобьями. – Моя мать уехала на исследования. Сожалею, что вы зря потратили время.

Эти слова звучат так категорично, так сурово, что он едва успевает оправиться к тому времени, когда она начинает закрывать дверь.

– Подождите!

Она оставляет в двери щель шириной не больше дюйма, и даже сквозь нее Уэс видит, как нарастает напряжение в ее плечах. Панику он еще не преодолел, но уже видит, как извлечь из положения выгоду. Такой заминки, как отсутствие Ивлин, он не предвидел, но с этим можно разобраться, как только он водворится здесь. Успех его самой распоследней попытки ученичества находится в руках дочери Ивлин, и, судя по ее виду, ей совершенно безразлично, чего он хочет или что с ним будет. Никаких зацепок она ему не дает – ни улыбки, ни тепла. Только безучастно таращит на него глаза цвета виски. Под этим взглядом у него из головы улетучиваются все связные мысли.

– Итак… – Он готов схватиться за что угодно, лишь бы не дать ей оборвать разговор. – И зачем же, по-вашему, я здесь?

– Вы здесь, чтобы просить взять вас в ученики.

– Ну-у… Вообще-то да. Я писал ей несколько недель назад, но она не ответила.

– В таком случае вам следует научиться читать между строк.

– Если вы только позволите мне объяснить…

– Мне уже все понятно. Вы настолько высокого мнения о себе, что даже собственную неорганизованность не считаете препятствием на пути к тому, чего хотите.

– А вот и нет!.. – Уэс набирает побольше воздуха. Потеря самообладания не сулит ему ничего хорошего. – По-моему, у вас сложилось обо мне совершенно превратное впечатление. Позвольте начать заново.

Она молчит, но и не уходит, и он решает принять это за поощрение.

– Я хочу стать сенатором, – он делает паузу, пытаясь оценить ее реакцию. Однако она по-прежнему удручающе бесстрастна. – Больше всего шансов у меня добиться этого с помощью ученичества. Моя семья бедна, мне пришлось бросить школу, так что в университет мне никак не попасть, разве что с рекомендательным письмом.

Политиками могут становиться только алхимики. Это закон, пусть и неписаный. Несмотря на то что Новый Альбион отстоял свою независимость как демократическое государство почти сто пятьдесят лет назад, аристократия все еще жива, только под маской. Уэс не может припомнить ни единого избранного за последние десять лет политика, который не был бы выпускником университета, не имел бы сплошь приверженцев катаризма в родословной и связей в кругах других богатых и высокообразованных людей. Ему, как уроженцу Банвы, достойная родословная не светит, даже если он сменит веру, но выкарабкаться и стать приемлемым для избирателей он может другим способом.

– В столице полно алхимиков, – говорит девчонка. – Вам незачем было ехать в такую даль.

Спрашивать, как она узнала, что он из столицы, не имеет смысла. Его выдает выговор.

– Все столичные алхимики мне отказали. – Признаваться в этом больно, но он признается. – Ваша мать – мой последний шанс. Мне больше некуда идти.